Юрий Корчевский - Огневой бой. Воевода из будущего (сборник)
– Да, занятно, не иначе – после поездки мне предстоит лазутчика этого сыскать.
– Не торопись, допреж в Краков съездить надо.
– А второе что?
– Ежели бы я из Москвы с собой кого из Посольского приказа взял, лазутчик тотчас бы Сигизмунду донес, а в Вологде твоим отсутствием никто не заинтересуется.
– Ага, понял.
– То-то и оно. Честь и ответственность на тебе большая. Я еду под видом купца, ты же оденься ратником – было у меня их двое, станет трое. Выезжаем через пару дней. Отдохнуть мне немного надо – уж больно трудна дорога, а там, глядишь, – и грязь чуть подсохнет. Так что жду тебя в монастыре в субботу. О деньгах в дорогу не беспокойся. Я же купец, и подорожная в том есть! – Федор засмеялся.
Мы попрощались, и я пустился в обратный путь.
Дома я сказал Лене, что уезжаю со срочным поручением в Москву. Подобрал одежду простого ратника, выбрал себе в дорогу дамасский клинок и пистолет с запасом пороха и пуль.
На наше счастье, солнце светило вовсю, грязь подсыхала, и на третий день утром я стучался в ворота монастыря. Небольшой отряд Федора уже был готов, и мы выехали.
За первый день пути мы с трудом преодолели верст пятнадцать. Лошади и всадники были заляпаны грязью по уши. На постоялом дворе долго пришлось отмываться и оттираться. Мало того, что самому, так еще и лошадь чистить требовалось.
Второй и третий день были похожи на первый. Господи, да когда же кончится грязь!
Но чем дальше мы продвигались к западным границам Руси, тем грязь становилась плотнее, и к пятому дню пути местами можно было даже пускать коней галопом.
На порубежье стражники долго разглядывали подорожную, потом подозрительно спросили:
– Коли купец, тогда где товар?
– Я за товаром только еду.
– К заклятым «друзьям» нашим? Ладно, езжайте. Коли денег много, поосторожнее будьте – на литовской стороне банда рыщет, иногда к нам перебирается, через рубеж. Давеча на сельцо напали, пограбили, полон увели. Маловато у тебя охраны, купец, в ватажке той сабель десять будет, не меньше.
– Авось с Божьей помощью пронесет.
На литовской стороне нас никто не остановил, глянули лениво на подорожную и махнули рукой:
– Проезжайте.
А дорога получше пошла – где мощеная, где грунтовки подсохли. Вестимо – сюда весна раньше приходит, да и снега зимой меньше было.
За время в пути мы с Кучецким общались тесно и стали почти друзьями. Я понимал, что между мной и Федором пропасть, по крайней мере – не одна ступенька. Он – из столбовых дворян, приближенный к государю человек, наделенный большой властью и полномочиями. Я же – рядовой боярин, коих на Руси – сотни. Но – оказался в нужное время в нужном месте, потому стряпчий государев меня и приблизил. И еще – были у меня подозрения, что Кучецкой появился у Саввы не просто так. Что-то их связывало. Да и жалованные мне земли и грамотки не появились ниоткуда. Не Кучецкой ли тот человек в Москве, на которого опирается Савва и чьей благосклонностью располагает? А светская и духовная власть идут в связке, в одной упряжке.
Но догадки свои надо держать при себе, все равно потом это как-то да должно подтвердиться. Не в меру любопытных и умных власть не любит.
Так, без происшествий, мы проехали Литовское княжество и теперь скакали по дорогам Польши.
Любая дорога когда-нибудь заканчивается, вот и наша тайная миссия подъехала к Кракову.
Я с любопытством разглядывал старинный город – высокие каменные здания под черепицей, узкие улочки. Почти на каждой площади – костел. Площади и улицы мощены булыжником – Европа! – однако грязи везде полно, как и у нас. Вдоль улиц, у самых домов, текут зловонные ручьи. Централизованной канализации-то нет. А еще свою лепту – в виде навоза – вносят кони и прочая живность.
Видимо, Кучецкой в Кракове бывал и раньше, потому как ехал по улицам уверенно.
Недалеко от центра, в глухом переулке, мы остановились на постоялом дворе. Хозяин и Кучецкой поздоровались как старые знакомые. Федор довольно бойко говорил на польском, чем меня удивил. А вообще-то чего удивляться – при его должности поездки за рубеж бывают, наверное, часто, и языки знать надо.
Мне отвели комнату вместе с ратниками. Мужики неплохие – чувствовалось, что вояки опытные, тертые. И на руках у них мозоли грубые не от сохи – наверняка от долгих упражнений с железом. Куда бы мы впоследствии ни заходили, сначала первыми – они, затем уж Кучецкой, а за ним, охраняя тыл, – уже и я.
Федор остановился в соседней комнате.
К вечеру он ушел, предупредив, что сопровождать его не надо, и заявился только ночью. Одет он был как русин – так называли русских, проживающих в Польше и княжестве Литовском. Даже если бы он и надел европейскую одежду, его бы все равно выдала борода. Европейцы были почти все бриты, но на голове – прическа. Русские же были бородаты, а брита голова. Правда, не у всех, только у воинов. Купцы, ремесленники, крестьяне и прочий люд голову не брили. У воинов это было необходимостью – меньше потела голова в войлочном подшлемнике, а случись рукопашная – за волосы врагу не ухватить.
Мы с ратниками сидели безвылазно на постоялом дворе, ожидая распоряжений Кучецкого. Федор предупредил, чтобы без нужды мы в город не выходили – уж больно внешность наша живописная. А поляки и так русинов в своем отечестве за людей не считают, могут возникнуть ненужные нам конфликты. Паны – то бишь бояре польские – чванливы, заносчивы, высокомерны и крайне обидчивы. Из-за косого взгляда на паненку за сабли хватаются, причем пользоваться ими умеют неплохо. Так что проще сидеть на постоялом дворе, что мы не без удовольствия и делали. Пиво пить Федор разрешил как единственное послабление, а то чувствовали бы себя как узники в тюрьме.
Три дня по вечерам Федор исчезал один, видимо – на встречи с нужными людьми. А на четвертый день попросил меня его сопровождать, приказав надеть темный плащ и взять оружие.
Мы вышли с постоялого двора, как только стемнело. Моросил противный мелкий дождь, как осенью. Оно, может быть, и хорошо – людей на улице мало.
Федор шел быстро, я – за ним, отстав на два шага. На перекрестке мы остановились под навесом.
Вскоре из улочки выехала крытая карета и остановилась возле нас. Федор открыл дверцу, попросив меня остаться снаружи, сел в нее и закрыл дверь.
Из кареты доносился приглушенный разговор двух мужчин. Я поглядывал – то по сторонам, то на кучера. Тот сидел на облучке, как истукан. Дождь лился ему на шляпу, стекая на одежду, но он даже не шевелился.
Разговор в карете перешел на громкие тона, похоже – что-то не поделили, не договорились.
Я насторожился и незаметно вытряхнул грузик кистеня из рукава в ладонь. Карета качнулась, не иначе – внутри завязалась борьба.
Теперь настала пора вмешаться мне.
Я вскочил на колесную ось и тюкнул кистенем кучера по виску. Он молча завалился на облучок. В следующий момент я прыгнул вниз и распахнул дверцу, другой рукой выхватив пистолет.
На сиденье боролись – даже скорее барахтались – Федор и незнакомый мне мужчина. Для настоящей драки или борьбы в карете просто места нет – она узенькая и рассчитана только для двоих.
Недолго думая, я перехватил пистолет за ствол и его рукоятью ударил незнакомца по темечку. Он обмяк и повалился на спинку. Я взял его руку, пощупал пульс: «Живой!»
– Ты чего так долго, он меня чуть не задушил, – просипел Федор, потирая шею.
– Я как увидел, что карета качнулась, оглушил сначала кучера, а потом – вот этого.
– Ладно, обошлось на этот раз. Подвела меня эта гнида, – Федор ткнул кулаком в бок незнакомца. – Деньги взял, а дело не сделал.
Федор высунулся из дверцы кареты, осмотрел улицу.
– Никто не видел, как ты его?..
– Нет, пусто на улице.
– А и ладно. Добей его, и уходим.
Федор выпрыгнул из кареты.
Вот черт! Убить врага в бою – доблесть, а добивать оглушенного – не по мне, с души воротит. А деваться некуда. Очухается – всех нас сдаст, не выбраться тогда из Кракова.
Придется инсценировать ограбление.
Я заткнул за пояс пистолет, вытащил нож из ножен, срезал кошель на поясе незнакомца. Несколько раз легко чиркнул ножом по кистям, как будто незнакомец защищался руками от вооруженного ножом грабителя, и потом убил его ударом в сердце. Нож обтер об одежду убитого и вложил в ножны.
Федор ожидал меня метрах в двадцати от кареты.
Дождь моросил по-прежнему, и на улице – ни души. Это нам на руку, свидетелей – никого.
Был уже поздний вечер, когда мы дошли до постоялого двора. Перед входом, где горел масляный светильник, Федор остановился, тщательно осмотрел мою одежду.
– Крови не видать. Хозяин постоялого двора, хоть и куплен мною с потрохами, однако же большого доверия не вызывает, потому лучше не давать пищу для подозрений.
Мы зашли под навес и, сняв мокрые плащи, отжали воду. В трапезной немного перекусили, попили вина. Федор больше молчал, погруженный в думы. Потом неожиданно спросил:
