Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку
Новиков начал размашисто подписывать бумаги и передавать их Берестину и Воронцову.
Вот указ об отмене смертной казни. Взамен десять лет или штрафные роты. И только по суду, никаких «троек» или «особых совещаний». Пересмотреть можно только после окончания войны. Покойников и на фронте хватит… Новое положение о прохождении службы в действующей армии. Двухнедельные отпуска каждые полгода, льготы фронтовикам и членам их семей, демобилизация и запрещение впредь призыва единственных сыновей и единственных кормильцев, еще тут разные пункты… Решение Политбюро о разграничении функций ЦК, ГКО и Ставки Верховного главнокомандующего. Главком становится членом Политбюро и может быть смещен только съездом. А съезд еще когда будет… Так что спи, Марков, спокойно. А вот совсем интересно — передовая «Правды». Здесь я признаю утратившей силу идею об обострении классовой борьбы. Наоборот — нерушимое единство народа, право на свободу мнений внутри и вне партии, роль церкви как выразительницы народного духа, призыв ко всем соотечественникам дома и за рубежом сплотиться, независимо от прошлых разногласий на единой платформе защиты Родины, намек на послевоенную демократию…
— Крепко завернул, — похвалил Воронцов, пробежав глазами текст. — После такого и не знаю, что наш клиент делать станет.
— Да, — согласился Берестин, — когда это на весь мир прогремит, задний ход сразу давать неудобно. Тем более что «органов» у него не осталось…
— На что и надеюсь. — Новиков, не поднимая головы, подписал еще несколько листов. — Тут еще о некоторых текущих вопросах… Согласны? Можно редакторов звать?
— Зови, — разрешил Воронцов. — Неплохо бы еще завтра, если успеем, пресс-конференцию устроить, с разъяснением и углублением позиций. И иностранных корреспондентов нужно пригласить побольше.
— Годится. Так и сделаем. Пошли, Леша, я тебя заодно как главкома представлю и прикажу впредь по всем вопросам освещения войны к тебе обращаться. Товарищу Сталину некогда всякой ерундой заниматься, у него заботы глобальные… А потом… — Новиков улыбнулся добро и лукаво, как и подобает хрестоматийному Сталину, персонажу святочных рассказов для младших школьников, — есть мнение на все наплевать, переодеться в штатское и прогуляться по ночной Москве. Чем я хуже Гарун-аль-Рашида?
— А террористов не боишься? — спросил Воронцов.
— Товарищ Сталин никого не боится. Товарищ Сталин всегда был на самых опасных участках Гражданской войны. Товарищ Сталин на экспроприации ходил, с каторги бежал… Прошу всегда это помнить! — Новиков гордо разгладил усы, надел и оправил перед зеркалом китель. — Пошли. Нельзя заставлять прессу ждать слишком долго!
…Воронцов, как это часто бывает, проснулся за несколько секунд до звонка. То, что на этот раз роль будильника играл тактильный зуммер устройства для переноса психоматриц, дела не меняло.
Он открыл глаза, не совсем понимая, где находится, потом увидел сереющий прямоугольник окна, ощутил острый запах кожи дивана, на котором лежал, неудобно подвернув руку, и вспомнил. Нащупал у изголовья предусмотрительно откупоренную бутылочку «Боржоми», сделал несколько глотков, смывая горечь несчитаных сигарет и чашек кофе. И только после этих автоматических действий, уже окончательно проснувшись, Дмитрий почувствовал, как жужжаще завибрировала на запястье нижняя крышка прибора.
Этот сигнал означал, что у него осталось три часа, чтобы закончить свои дела, подготовить Новикова и Берестина к переброске туда, где должны находиться их тела, а потом и самому уйти по вневременному каналу.
Воронцов полежал еще немного, испытывая сильное желание заснуть хотя бы на час, чтобы поменьше думать о том, что ему предстоит сделать. Тоже привычка, оставшаяся с детства. Но сон не возвращался. Наоборот, голова прояснилась так быстро, словно он принял пару таблеток фенамина. «Видно, не судьба, — подумал Воронцов и сел. — Живы будем, дома отоспимся…»
Окончательное решение он принял ночью, когда они втроем возвращались из Москвы на дачу. Шутили, много смеялись, вспоминая забавные ситуации своей нелепой (имея в виду служебное положение Новикова и Берестина) выходки. Роль пожилого грузина, только что спустившегося с гор, Андрею удалась вполне.
Воронцов тоже веселился и развлекал друзей подходящими к случаю анекдотами, в то же время просчитывая варианты. И не находил никаких альтернатив.
Нельзя сказать, что такое решение ему далось легко. Он добросовестно рассмотрел все доводы против, которые сумел придумать, и счел их неосновательными. Для него самого риск тоже был огромный, но как раз это занимало Воронцова меньше всего. К риску он привык и надеялся, что в критический момент сумеет действовать правильно.
Дмитрий не спеша оделся, приоткрыл дверь в комнату, где спал Берестин, и прислушался. Дыхание ровное, даже чуть похрапывает.
Бесшумно, по ковровой дорожке Воронцов подошел, на спинке стула нащупал ремень с маленькой кобурой. По своему генеральскому чину Алексей не обременял себя ношением настоящего боевого оружия, обходился «браунингом № 1».
Дмитрий вынул обойму, выщелкал на ладонь патроны, проверил ствол, обезвреженный пистолет положил на место.
Патроны он выбросил в унитаз, после чего зажег свет в ванной и начал бриться, насвистывая.
Через час он разбудил друзей, заставил их встать, не сказав, впрочем, о причине. Ограничился общими рассуждениями о необходимости спешить, возвращаться в Кремль, лично знакомиться с первой реакцией членов ЦК, правительства, дипкорпуса на утренние выпуски газет.
Почему не стоит говорить о скором возвращении, Воронцов и сам не знал, просто ему не хотелось этого делать. А в неясных случаях он предпочитал доверять своей интуиции.
Зато завтрак он постарался затянуть так, чтобы выехать не более чем за полчаса до момента «Ч», выражаясь языком военных приказов.
Выходя из дома, он чуть приотстал от Берестина, оглянулся, нет ли поблизости кого из охраны, и быстрым движением переложил свой «ТТ» из кобуры в карман галифе. Раньше этого сделать было нельзя, длинный пистолет был бы замечен.
— Давай я сяду за руль… — сказал Воронцов Новикову. — Вряд ли когда еще доведется сталинский «ЗИС» пилотировать.
Водитель, когда Новиков приказал ему выйти, спросил растерянно:
— А мне как же?
— Оставайтесь здесь. Я за вами «эмку» пришлю. А пока отдыхайте…
После вчерашней «смены караула» в Кремле обычной охраны на трех таких же точно черных «ЗИСах» с Новиковым не было, и это тоже оказалось на руку Воронцову. Если б охрана присутствовала, его план не имел бы ни малейших шансов. Он бы и затеваться не стал.
Дмитрий вел машину, сообразуясь с сигналами зуммера, который давал теперь уже непрерывный отсчет времени.
Солнце поднималось над лесом тусклое и малиновое, но небо было чистое, и день, судя во всему, ожидался теплый.
— Все-таки интересно, — вернулся Воронцов к теме, занимавшей все его мысли, — может ли Сталин перевоспитаться? Я условно говорю — перевоспитаться. Точнее — пересмотреть свои позиции? Все же старый человек, седьмой десяток… Друзей-помощников никого не осталось, новых завербовать вряд ли успеет. А тут война, победоносная, само собой. Рядом верный соратник Марков, да и другие… Возможен ли такой вариант, чтобы он, как вот ты, Андрей, ему импульс дал, по инерции до самого 53-го года делать не то, что его левая нога хочет, а к пользе отечества?
— Нет, Дим, вряд ли он перевоспитается, — серьезно и грустно ответил Новиков. А Берестин только фыркнул. — То, что мы сделали и делаем, конечно, как-то его ограничит. На год, на два, до Победы. А там… Не знаю, как именно, настолько далеко заглянуть ему в душу я не могу, но то, что он не смирится с ограничением своего самодержавия, — уверен.
— Новый террор развернет или еще почище пакость придумает, — вставил Берестин.
— А где же он для террора силы возьмет? — спросил Воронцов. У него оставалось еще четыре минуты.
— Ну, капитан, ты совсем в политических науках дикий… Чего-чего, а на это добровольцев всегда хватит. Только свистни…
Воронцов снял ногу с акселератора, чуть подвернул руль вправо. Машина плавно остановилась.
— Ты чего? Прогуляться захотел? — удивленно приподнял бровь Новиков.
— Да нет. Приехали. Пора вам, ребята.
— Что, уже? — Берестин даже возмутился, потому что имел совсем другие планы на ближайшее время.
Но Воронцов не дал ему времени на споры и размышления.
— Уже, уже. Приготовьтесь. На все — минута. Спокойно. Леша, подвинься ближе к Виссарионычу, как на семейной фотографии, чтоб за раз захватить…
Учащающиеся импульсы с прибора перешли в непрерывный пульсирующий сигнал. Воронцов повернул руку с часами циферблатом внутрь машины. От пронзительного ультразвукового визга заныли корни зубов, и сразу наступила глухая тишина утреннего подмосковного леса. Такая тишина, которую нарушал только ветер, шелестящий в желто-красной листве.
