Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Прозоров Александр Дмитриевич
– Славный тост, – с улыбкой похвалил князь. – За женщин всегда стоит выпить.
Звякнули кубки, и терпкое вино с запахом винограда и пряных трав, наконец, полилось неудержимой рекою, словно бы кто-то взорвал плотину, дотоле сдерживающую бурную алкогольную реку, пьянящую и манящую многих ничуть не хуже только что исчезнувших прелестных фей.
– И все же хороши были девки, – воевода Онисим Раскоряка, крякнув, вытащил застрявшую в бороде рыбью кость. – Похоже, что наши, ордынские… Что ты там мелешь, Арман? Да знаю я, что не наши, что подаренные… этим, как его… Юсупом, да.
Потом помянули павших, выпили за воинское счастье, опять за женщин… выпили и снова налили, а потом юный нормандский рыцарь шевалье де Сен-Клер взял в руки лютню… и все принялись громко орать «Л’омм армэ» (L’Homme arme) – «Воинский человек». Сия канцона, очень похожая на незатейливые, но громкие песенки группы «Кисс», являлась в те времена чем-то вроде гимна европейского рыцарства.
– Ломме, ломме, лом армэ, – пристукивая кубками по столу, вдохновенно вопили собравшиеся, забыв и прекрасную арабскую музыку, и чувственных гурий. – Лом армэ, лом армэ!
От такой песенки содрогнулся бы и слон, за неимением которого приняли удар столы и посуда. Хорошо хоть стекла было мало – в основном серебро, золото, все ж таки парадный ужин, пир в честь посланцев эмира Гранады.
Посланцы – смуглый седобородый муж в ослепительно-белом тюрбане и с ним трое женоподобных юношей – к воинским песнопениям отнеслись, в общем, спокойно… как и до того – к гуриям. Ну, к гуриям-то они привыкли, а вот к «Л’омм армэ»…
Однако не критиковали, сидели спокойно, вина, как и положено мусульманам, не пили, а пили шербет да время от времени жевали какую-то бурую дрянь, от чего пришли в состояние полной нирваны и выглядели сейчас еще чище самых отъявленных пьяниц. У старика даже тюрбан сполз набок, да и вообще бы свалился на пол, кабы один из томных юношей не подхватил, не поправил.
Попев песен, стали плясать, приглашая дам из местного истеблишмента – всяких там высокопоставленных дочек, племянниц, жен… на фоне танцовщиц-гурий, выглядевших, надо сказать, довольно-таки бледно. Впрочем, выпили уже немало. Все.
Гранадцы долго не сидели, видать, чувствам их все ж тут было достаточно противно, тем более многие каталонцы на них посматривали, мягко говоря, без особой симпатии – все ж таки мавры! А потому старик в чалме – умного человека видать сразу! – вовремя все просек, сослался на усталость и, откланявшись, удалился вместе со своей свитой. Ну и славно! Как говорится – баба с возу…
– Что-что ты там сказал про кобылу, мой любезный Ла Гир?
– Кобылу? А, вы имеете в виду коня, сир, – догадался Этьен де Виньоль. – Кони тут ни при чем, просто мой рыцарь, шевалье Арман де Сен-Клер, хотел с вами поговорить… да, видно, уже не сможет.
– Кто не сможет? Я? – нормандец приподнял уроненную на стол голову и, сделав видимое усилие, уселся, словно бы и не пил. – Просто хотел доложить. Ну, об инквизиции…
– Потом доложишь, – махнул рукой князь. – Хотя можно и сейчас. Отойдем, вон, к окошку. Кстати, я вам говорил, что очень скоро к нам придет подкрепление… мои друзья, ватажники, из далекой Руси! Быть, может, я даже вас на неделю покину – поеду навстречу… Так что, если что – не ищите.
– Поняли вас, сир, – отозвался за всех Ла Гир, бывший сейчас самым трезвым. – Мне предупредить посты?
– Да, можешь.
В распахнутое окошко веяло прохладой сада. Все ж таки хорошо, когда нет белых ночей, когда солнце вовремя заходит – и земля успевает остыть, вот как сейчас… как хорошо, как славно!
– Что, Арман, спустимся в сад? Там и доложишь.
– В сад так в сад, сир, – встрепенулся нормандец. – Как скажете.
Оба вышли во внутренний двор, полный запахом роз и яблонь, и уселись на низенькую скамью близ небольшого пруда, в темной воде которого отражались круглая полная луна и блестящие звезды.
– Так о чем ты хотел доложить, друг мой Арман?
– О ведьме. Вы ж сами сказали, сир…
Егор тряхнул головой:
– Ах да. Помню, помню. Так что там с ведьмой?
– Наверное, оправдают… – пожал плечами шевалье. – У брата Диего теперь новое дело – об оборотне!
– Ну да, оборотень… помню, помню. Этого еще не хватало для полного счастья.
– Вот-вот! Когда поедете к своим войскам, будьте очень осторожны, сир, – сверкнув синими, как бурное море, глазами, на полном серьезе предупредил юный рыцарь. – Я сам с вами поеду… если позволите. Хотя… – парень вдруг как-то обреченно махнул рукой. – С нечистой силой даже самый храбрый рыцарь не справится. Только молитва, и еще… вот…
Шевалье де Сен-Клер запустил руку за пазуху и, сняв с шеи амулет, протянул князю:
– Это часть мощей из монастыря с горы Святого Михаила. Прошу вас, сир, принять.
Приглушенный голос молодого нормандца звучал сейчас настолько взволнованно, что собравшийся было пошутить Вожников оставил всякую мысль о насмешке. Просто молча обнял рыцаря да надел амулет. Крепкая бечевка, небольшой ковчежец из дерева. Не драгоценность, но, видать, памятная вещь… к тому же от чистого сердца. Не нужно обижать парня.
– А ты как же?
– У меня же есть кольчуга, освященная в Сен-Дени! – просиял глазами молодой рыцарь. – Против такой и сам дьявол не страшен. Правда, она вряд ли придется вам впору, сир.
– Думаю, достаточно будет и амулета. Спасибо за заботу, Арман. Кстати, как тебе мой французский?
– Уже можно кое-что понять, сир! Если очень постараться… и не обращать внимание на акцент.
– Гм… – князь закашлялся и тут же продолжил разговор дальше, ради чего, собственно, они и явились сюда, в этот благоухающий чудесными ароматами сад. – А как узнали про оборотня?
– Нет-нет, не поймали еще, сир!
– Я спрашиваю, как узнали? Знать, понимаешь? Я знаю, ты знаешь, он знает…
Махнув рукой, князь подозвал слугу и велел привести толмача, все ж интересно стало – как там с оборотнем?
Как оказалось, брат Диего рассуждал вполне здраво: какой волк будет драть коз и людей почем зря? Хищник всегда терзает свою жертву ради того, чтобы хорошо покушать, всякого рода садистские устремления волкам совершенно чужды, тем более серые вряд ли бросили б задранных козочек, даже если б их кто-то сильно спугнул. Тем более, опытный инквизитор обратил внимание на одну небольшую деталь – скорлупу от тыквенных семечек, которые, к примеру, умерщвленная пастушка Анна-Мария, по словам своих подружек, отроду терпеть не могла. Значит, кто-то был еще – человек… или и в самом деле – оборотень?
– В оборотней брат Диего тоже не очень-то верит, – вспомнив, пояснил Арман. – Как и в ведьм. Но ведьмы-то есть, это вам всякий скажет. Вот так же и оборотни. Местные уже все в панике, в лес третий день никто не идет. Да! А домик той ведьмы, которая вовсе не ведьма, а простая знахарка… Аманда, спалили.
– Это кому же, интересно, понадобилось, – удивился князь. – Впрочем, подозреваю – кому. Жаль. Однако все равно бедолаге в деревне жизни бы не было. Слишком красивая для сироты, к тому же – знахарка. Зуб даю, через месяц-другой на нее снова доносы пойдут.
– Вот и брат Диего посоветовал этой девчонке в монастырь на гору Монтсеррат податься, в послушницы. Обещал похлопотать.
– Думаешь, пойдет?
– Аманда? А куда ей деться-то?
К полуночи гости разъехались, и Егор уже отходил ко сну, как вдруг почувствовал в опочивальне некое шевеление, словно бы кто-то стоял у двери, за шторой, подглядывал… или только что вошел, тихонечко, аккуратно. Соглядатай? Подосланный кастильцами убийца? Князь потянулся к кинжалу и тут же расслабленно улыбнулся – а не ведь не нужен кинжал, совсем не нужен!
Во-первых, обретенное молодым человеком волшебное чувство, способность предвидеть опасность, молчало, а во-вторых, он же, Егор, боксер все-таки, кандидат в мастера спорта, а зачем боксеру кинжал, когда у него и так – способности, сравнимые с пистолетом в рукаве? Вот сейчас дернется штора, скользнет в спальню неведомый тать – и тут же получит хар-роший апперкот в челюсть!
