Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея
...Девочку под Фивами, юную жрицу из храма Ма, сожженную Хаттусу, убитых троянцев, Гилла Гераклида, поле под Тегеей, заваленное трупами таких же эллинов, как я...
– Люди тоже ошибаются, Тидид! Не я – ты настоящий Одиссей, муж, преисполненный козней и хитрых советов. Удачливый Одиссей! Счастливчик! Ты проживешь сто лет – и будешь крепко спать...
– А ты, Лаэртид? – выдохнул я. – Знаешь, мне рассказывали сказку – про то, как к Богу Единому пришли Его вестники. И одного из них Единый спросил: «Скажи мне, слуга лукавый, когда раб становится свободным?» А ты раб, Одиссей! Раб своей Итаки, своего маленького пиратского мирка, своего козьего Эдема. Понимаешь?
Еле заметно колыхнулась его тень.
– Нет, Тидид. Я не умею понимать. Но и ты ошибся. Я погиб под Троей – вместе с тобой, со всеми остальными. Мертвые свободны. Просто я понял это, а ты нет...
Горчило густое вино в кувшине. Тихо звучал надтреснутый слабый голос – голос старца.
Мы были оба не правы.
Мы были оба правы...
* * *
– Слушай, Италия! Слуша-а-а-ай! По велению богов наших, по благословению Величайшего Отца Молний, по приглашению деуса Мауруса Великое Копье начинаем священную игру «телепин», дабы боги наши смогли выявить лучших из лучших...
– Телепин! Те-ле-пин! Ар-гос! Ла-ви-ний! Брути-и-и! Лу-ка-ны! Ри-и-им! Телепин! Телепи-и-ин!!!
Телепин, сын Тару-Грома, был немало удивлен -
Почитают его сильно среди варварских племен!
За морями, за горами собирается народ,
Чтоб с башкою Цигу-злыдня смело в бои идти вперед.
По Италии зеленой, сквозь леса, во все концы,
Звать на битву самых храбрых устремляются гонцы.
Не моя это задумка – Амфилох Щербатый подсказал. Намаялся он там, на Востоке, с подданными и соседями. А как начал в Аласии голову Цигу-великана гонять, как стал приглашать туда всех, с кем переговоры шли особо туго, так и полегчало. Вот и я попробовать решил...
– По воле богов и по общему избранию судьей в этой священной игре станет друг наш и деус Протесилаус, ведомый своей непреклонной честностью и справедливостью!..
– Бар-р-р-ра-а-а! Слава-а-а! Судью в Тарта-а-ар! К Плу-тону-у-у! Протесилай! Протесилай! Про-те-силай!
Копья в стороны отложим: скучно, право, воевать.
Толи дело в поле выйти, чтобы ноги поразмять.
Дураки с дубиной пляшут, мы же «голову» возьмем
Да в ворота ее вкатим – «го-о-ол» сопернику забьем!
Только битва непростая, каж дый в ней боец – герой.
Ну, довольно наболтали! Рев трубы! Скорее в бой!
А ведь, почитай, все собрались! Никого гнать не пришлось, некоторых не позвали – так обиделись, сами прибежали. Выходит, прав оказался старикашка из храма с тростниковой крышей, ни к чему людей в Великое Царство бронзой и огнем загонять, ни к чему на врага натравливать. Вот они, все тут, без всякого трупа конского, без всякой Трои!
Ты ведь этого хотел, Отец Молний?
...И почему-то представляется всякий раз: Фимбрийская равнина, две дружины, наша и троянская, кожаная «голова» – и Елена вместо Чаши победной. Иногда такая тоска берет!
– А-а-а-а-а-а-а-а! Вперед! Впе-е-е-еред! Гони! Гони! По «крепости» бей, по ворота-а-ам! А-а-а-а-а-ах! Мазила! Мазила! Ма-зи-ла!
Войско Лация в атаке. Все красавцы, как один!
Впереди – детина ражий – это Юл, Энеев сын.
Обведет в бою любого, ветром мчится Юл-юла.
Разбегайтесь все с дороги! Плохи их врагов дела.
Но противник не сдается. Не привыкли отступать
Парни города Турина. Молодежь – "Ювенту[75]" звать.
Может быть, ты и прав, Любимчик. Я крепко сплю, я научился хоронить своих мертвых. Почти научился... Диомед Дурная Собака ничем не лучше Одиссея Хитромудрого. Но когда на весах в Аиде (есть такие! верю!) станут взвешивать все нами сделанное, я знаю, что будет на моей второй чаше – той, что уравновесит кровь и пепел. Может, и репа найдется, за которую меня вытащат из преисподней. Или это мне только кажется?
– Нечестно! Нечестно! Не было «головы»! Рука! Рука-а-а! Не было-о-о-о! Судью к Плутону-у-у! Протесилая на солонину-у-у-у!
Гонят брутии луканов – вся истоптана трава.
Но ловки луканы в схватке – и в воротах «голова».
Рев над полем, рык над полем. «Телепин» вам – не война!
Это вам – не лбом о стену, тренировка тут нужна.
Плачут брутии от горя. Может, ну ее, войну?
Ведь еще раз проиграем – бысть позор на всю страну!
Но ведь Италия останется? Останется бронза – бронза Золотого Века. Эти парни, гоняющие «голову», еще много столетий не будут знать, что такое настоящая война, настоящая Смерть. А тем временем вырастут города, поплывут по винноцветному морю корабли, взрослыми станут козопасы и охотники. И когда Золотой Век кончится, они без страха шагнут в Будущее. И грядущим итальянцам уже никогда не стать мясом для Гекатомбы. Облизнитесь, Олимпийцы! Будете с голодухи дохнуть, вспомните меня – Дурную Собаку!
– Гони! Гони! Давай! Дава-а-ай! Нечестно! Нечестнб-о-о! Подсечка-а! Э-э-э-э-эх! А-а-а-а-а-а-ах! «Голова»! «Го-ло-ва»! «Го-о-о-о-ол»!..
Но сильнее всех волчата – войско давнов в бой идет.
«Голова» так и летает. Три подряд – немалый счет.
Бородатый и лохматый, вдрызг разгромлен город Рим.
Только римляне не стонут: дайте срок – и победим!
Рома-Рим не просто город – сам Квирин отец ему.
И клянутся все квириты: сдюжим! Dixi[76]! Быть сему!
Ох и хлопот же с этим городишкой, что Ром-лавагет основал! Еще и стены не достроили, а уже требуют, чтобы их главными в союзе латинов сделали. Орут, что, мол, наш город сам Квирин-Маурус благословил, а посему мы самые лучшие, самые сильные, наш Рим скоро главным городом мира станет!
Смеются над этими лохматыми. И я поначалу смеялся. А вот недавно перестал...
– Жребий! Жреби-и-ий, кому первыми по воротам бить! Боги, помогите-е-е! Бо-ги! Бо-ги! Бо-ги! А-а-ах! Э-э-эх! «Го-о-о-о-ол»!..
Но внезапно стихло поле, улетело воронье.
Это Аргос Конеславный войско выставил свое.
Страшно прочим – боги вышли, боги в бой пойдут сейчас.
Тут бы «голову» закинуть за весь год единый раз!
Только разве кто сумеет, если вестником побед
Впереди шагает страшный Марс-Воитель Диомед?
Ну, пора! Эх, жаль, не поставишь Лигерона во вторую линию, не отправишь Аякса с «головой» к вражьим воротам. Ничего, парни, в Гадесе «телепина» погоняем. Обещаю! У Белого Утеса поле расчистим! Мало не покажется этим Аидам с Психопомпами! Говоришь, Любимчик, все мы погибли? Врешь!
– Диомед, забивай! Диомед, за-би-вай! Э-э-э-э-э-э-эх! Кто у нас на поле главный? Это Аргос Конеславный! А-а-а-а-а-а-ах! Диомед, лупии-и-и-и! У-у-у-у-у-у-х! «Го-о-о-о-ол»!.. Диомед – Телепин! Диомед – Телепин! Ди-о-мед!..
А все-таки первую «голову» зря не засчитали!..
* * *
– Ванакт! Тидид!.. Бросай все! Скорее! Там! Там!..
Плеснуло в глаза горячее солнце. Замерло сердце. Я знал. Я ждал. Я так ждал!..
...Огромный крутобокий корабль – финикийский «торговец» – неуклюже пытался пристать к берегу. Такие громады сюда, в желтое устье Тибра, еще не заглядывали. Но вот кто-то изловчился, сумел поймать брошенный с борта канат...
– Кто это, регус? Чего привезли?
Я не отвечал. Смотрел.
Наконец с грохотом упали сходни. Смуглые матросы начали сбегать вниз, на долгожданный берег. Я шагнул вперед.
Она стояла у самого борта, глядя куда-то вверх, на легкие летние облака. Наконец медленно обернулась, прошла к черным доскам сходней. Не выдержал – бросился к ней.
Мы встретились как раз посередине.
– Радуйся! – выдохнул я. – Радуйся, Цулияс, царевна хеттийская!
Она улыбнулась, покачала головой.
– Нет, Тидид! Бывшая правительница Цулияе ушла в дальний горный храм, чтобы молить богов за царство Хеттийское и не мешать своему сыну, Великому Солнцу. Только не смей меня называть больше Куросом!
– Хорошо, – легко согласился я. – Ты будешь... Корой[77]!
Она рассмеялась, и мы сошли вниз, на теплую землю.
– Тидид! – Ее голос внезапно дрогнул. – Ты хоть... рад мне? Я постарела, ванакт! Не смотри на меня... пока.
– Неправда!
Я поглядел в лицо той, что блистает под стать Новогодней звезде в начале счастливого года. Лучится ее красота, и светится кожа ее...
...Упал на колени, прижался лицом к ее ногам.
– Тидид! Что ты делаешь, глупый Тидид? Встань!
– Ни за что! – прошептал я. – Ни за что, Светлая!..
ЭПОД
Над желтым Тибром, над близким спокойным морем – красный Лик уходящего Гелиоса. Даже ветер устал – не тревожит верхушки золотистых сосен.
Тихо...
– Рад за тебя, мальчик! За тебя, за вас...
Улыбается Протесилай Филакский. Даже глаза иными стали – добрыми... своими. Словно бы сгинул Чужедушец в темном Аиде. Сгинул, человеком вернулся. Обычным, много пожившим. Добрым.
– Спасибо, Иолай Первый. Порадуйся и за других. Все-таки поклялись эти лохматые да бородатые до следующего «телепина» не воевать! К миру тоже можно привыкнуть, как и к войне. Помнишь, мы когда-то говорили с тобой об этом? За год, конечно, не получится, и за десять лет тоже. Но потом... Все-таки мы что-то сделали тут, в Италии?
