Надежда Попова - Ведущий в погибель.
— Вот именно, — многозначительно согласился шарфюрер. — Стриги. Это то, на что я не рассчитывал. Такого и в голову не могло придти — что удастся захватить кого-то из тварей живым. А уж двое…
— Девчонка не столь опасна. Она удручена смертью мастера, сбита с толку, а кроме того — обращена совсем недавно и не знает собственных сил. Проблема — тот, второй. Этот способен выкинуть фокус.
— Он связан всего лишь какой-то тряпкой…
— Это алтарное покрывало, — возразил Курт и, встретив обвиняющий взгляд, пожал плечами: — А что прикажете делать? Больше ничего под рукой не было. А покрывало перед этим было погружено в освященную воду.
— Бросьте, Гессе, — поморщился тот, — я не в первый раз хожу на тварей, я знаю, что они такое. Никакие Распятия и прочее, тому подобное, на них не воздействует. Пробовали.
— Я был настроен столь же скептически, — кивнул он, — однако это помогает. Оговорюсь: возможно, не всякое Распятие и вода не из всякой церкви на это сгодятся, однако при мне есть некий артефакт, дающий силу, способную противодействовать по крайней мере тому типу стригов, с каким мы столкнулись в этот раз.
— Да что вы? И что ж это за штука?
— Помните Пильценбах полгода назад? — уточнил он с усмешкой. — Помните, вы были несколько… так скажем — удивлены тем фактом, что я попросил вас быть как можно более учтивым с телом священника, что лежало в той церкви? «Пообходительней с трупом», как вы довольно своеобразно выразились. Так вот, данный труп сыграл немаловажную роль в той истории…
— Уже слышал.
— Отлично, — кивнул Курт. — Тот священник незадолго до своей смерти передал мне четки… в продолжение нашего с ним разговора… Не это важно, впрочем. Важно то, что они оказались способны оказать мне помощь этой ночью. От их прикосновения на коже стригов остаются ожоги, и вода, освященная путем их погружения, действует на тварей, как выплеснутый в лицо кипяток. Поверьте. Как вы понимаете, на шутки я сейчас настроен всего менее.
— Хотите сказать…
— Да. Разумеется, я предпочел бы хорошую цепь, однако за неимением лучшего освященные путы сдерживают его и даже, кажется, чуть ослабляют. Если пошарить в подвалах замка, наверняка найдется что-то вроде завалявшихся в углу кандалов, однако и упомянутые путы я бы советовал оставить.
— Сомневаюсь, однако, что у фогта в погребе завалялась также и пара гробов, а оные были бы весьма кстати — перевозить тварей ночью я не рискну, а днем мы их увезем недалеко. Разве что оставить здесь до прибытия специалистов; но это, как я понимаю, неудобно в смысле ведения расследования — все участники дела должны быть под рукой.
— Бочки, — предложил он. — Думаю, уж пара-другая пустых винных бочек здесь точно найдется. Они ребята худосочные; влезут.
— Однако найдется ли, куда их деть в самом городе? — усомнился Келлер. — Есть ли там должным образом снаряженная тюрьма?
— Будет.
— Через часок сможем уехать, — подытожил шарфюрер. — Для вашей дамочки отыщем какую-нибудь повозку; барон, полагаю, выдержит и в седле. Вы сами как?
— Доеду, — отмахнулся Курт. — Кстати сказать — с той стороны, в лесу, в овраге, привязаны три лошади. Это наши.
— Хорошо, — кивнул тот, — пошлю пару парней привести. Итак, вы, девица, барон… Еще одна повозка с тварями, шестеро людей…
— Шестеро людей? — переспросил он, не скрывая удивления. — Ваши бравые ребята смогли взять кого-то живым? вот это самообладание… Передайте им благодарность от меня.
— Нечего; еще зазнаются. Это их работа. Итак; десятка парней в сопровождении должно хватить. Остальные останутся здесь. Замок пуст, и кто-то должен присмотреть за челядью. Как полагаете, они замешаны?
— Не думаю. Однако многие из них уже осознали, что с гостями фон Люфтенхаймера что-то нечисто, и во избежание ненужных осложнений — вы правы, их лучше держать на глазах. Как быть с ними далее, я еще и сам не знаю; надеюсь, мне скажут.
— В город въезжаем по-тихому?
— Напротив, — возразил он. — Знаки — на виду. Лица кирпичами. Едем центральными улицами к ратуше. Грохоча копытами и доспехами.
— Не выйдет; этот доспех умышленно создавался бесшумным. Но идею я уловил, — понимающе усмехнулся Келлер. — Нарочно ради такого случая что-нибудь придумаем… Все настолько плохо?
— Не так чтобы, однако встряхнуть этот приют вольнодумства не помешает. И еще одно замечание: не гнобить городскую стражу. Не грубить, не помыкать, не задаваться. Я положил немало сил на то, чтобы хотя бы эта часть Ульма прониклась к Конгрегации теплыми чувствами; предупредите своих. Обращаться с солдатами, как с малыми детьми. С любимыми детьми.
— А с городским советом?
— А городской совет, Келлер — это племянники вашего соседа, которого вы на дух не выносите с раннего детства. Ничто, кроме рукоприкладства, лишним не будет.
***Привратные стражи, заприметив издалека короткую колонну всадников в невиданной броне, засуетились, спешно проталкивая замешкавшихся в проходе пешеходов, верховых и телеги, преграждая путь диковинным гостям и держа руки на мечах; Курт подстегнул коня, выехав вперед, и солдаты заволновались, возбужденно переговариваясь. К воротам он подъехал первым, изображая приветственное лицо, и стражи на мгновение замешкались, не зная, надлежит ли им расступиться и пропустить ведомый господином дознавателем отряд.
— Это… — наконец, вымолвил один из них, — это что ж такое, майстер Гессе? Это кто с вами?
— Зондергруппа Конгрегации, — пояснил он, остановясь под взглядами, направленными на его залитую кровью порезанную куртку. — Будут стеречь стрига.
— Стеречь… кого? — почти шепотом переспросил страж, сумев заговорить не сразу, и он повторил как можно беспечнее:
— Стрига. Сейчас он, обвитый освященными оковами, сидит вон в том бочонке, спрятанный от солнца.
— Штриг?.. Господи, неужто вы нашли его… А посмотреть можно? — с робкой надеждой попросил тот, и Курт вздохнул:
— Извини. Никак. Откроешь крышку — и кого я буду допрашивать? Горелый труп?
— Чего его допрашивать, — вклинился второй солдат, — прибить кровососа на месте!
— Ошибаешься, — посторонившись, чтобы пропустить зондергруппу, яростно стучащую копытами по каменной кладке у ворот, возразил он. — Узнать у него можно много интересного. К примеру, не имеет ли он сведений о местах сборищ его сородичей. И еще: видите вон тех шестерых? Это люди. Простые смертные. Которые служили в их личной страже.
— В их? Он был не один?
— Трое, — все так же беспечно отозвался Курт. — Прочих двоих я убил.
— Но… люди — служили штригам? — неверяще, с нескрываемой ненавистью в голосе проговорил тот. — Господи Иисусе, это ж каким надо быть ублюдком…
— Хотелось бы, — кивнул он, — узнать, где это им удалось найти толпу народу, без зазрения согласившихся на такую службу. И многое, многое еще. Ну, а кроме того — парни, думаю, то, как будет корежиться под солнцем стриг, не вы одни захотите увидеть. Давайте-ка сохраним его в относительной целости до того дня. Чем он будет здоровей и крепче — тем дольше промучается.
— Ну, это все верно, только… Ну, хоть бы одним глазком…
— Знаете-ка, вот что, — решил он, — сперва мы устроим его в защищенном месте, обезопасим, а там будет видно.
— Мы им что — бродячие шуты с диковинками? — недовольно пробурчал шарфюрер, выслушав переложение этой беседы, и Курт вздохнул:
— Придется впустить пару-другую человек посмотреть на тварь, иначе по городу может поползти молва, что мы парим им мозги. Один фальшивый стриг здесь уже был, и обыватели вполне могут предположить, что Конгрегация пошла тем же путем. А учитывая отношение местного рата, я даже могу вам точно сказать, кто именно пустит и станет активно распространять сей мерзкий слух. А уж горожане подхватят его с готовностью.
— Швабы, — с отвращением выговорил Келлер, и он лишь невесело усмехнулся в ответ, придержав коня у поворота на широкую многолюдную улицу.
Городская жизнь пребывала в высшей точке кипения, и взгляды, обращавшиеся к едущим, Курт ощущал спиной, кожей, нервами, пытаясь вообразить, как их процессия выглядит со стороны. Келлер, весь вид которого свидетельствовал о его начальственном положении, и он сам, в крови с головы до сапог, во главе небольшой, но внушительной группы из десяти всадников в одинаковой броне, пугающей даже видавших виды ульмцев. Вывешенные открыто Знаки с отличающим их от прочих служителей Конгрегации изображением Георгия Победоносца, покровителя бойцов зондергруппы, сияли на ярком весеннем солнце, как хорошо наточенный топор палача.
Адельхайда, уснувшая в пути на одной из телег, одетая в платье, найденное в гардеробе Хелены фон Люфтенхаймер, завернутая в одеяло темно-синего цвета и оттого кажущаяся мертвенно-бледной, притягивала взгляды заинтересованно-испуганные, на фон Вегерхофа же, залитого уже засохшей кровью еще гуще, чем майстер инквизитор, глазели изумленно и непонимающе. Вторая телега с огромными бочонками, накрытыми от солнца, и вереница из шести плененных наемников, похожих в своей связке на угнанных рабов, под охраной двух бойцов влачились позади.
