Дмитрий Романовский - Королевство Хатуту
Он обернулся. Это была Пао-Бэй. В темноте белела ее широкая улыбка.
– Тебя, – быстро ответил Пал-Пол, схватив ее за руку, и тут же услышал насмешливый голос художника Туа-По:
– Пал-Пол, на тебе табу.
Если коричневых людей в темноте можно было узнать лишь подойдя вплотную, то его по высокому росту и светлой коже все узнавали издали. Пал-Пол тут же ответил:
– На мне табу уже нет. Вы слышали вчера, как говорили знаки на бумаге? Независимость. И король Намикио поставил свой знак.
Тут подскочила Фан-Фао. Пал-Пол узнал ее по силуэту.
– Пал-Пол, не ври, – сказало она весело. – Мы все слышали, как говорили знаки на бумаге. Про твое табу ничего не говорили.
Оказывается, дикари не так уж и глупы. А со стороны Фан-Фао это было предательство. Ведь это из-за нее Пал-Пол сидел однажды в клетке. И тут он увидел Соу-Най. Она тоже была узнаваема в темноте по блестевшим браслетам и диадеме. Пал-Пол заспешил к ней, опасаясь продолжения разговора о табу.
Проснулся Пал-Пол на рассвете. Во время обычного утреннего затяжного полового акта Соу-Най откинула голову и сказала:
– Я больше не могу. Мне плохо.
Пал-Пол все же закончил половой акт. Откинувшись на спину, он взял Соу-Най за руку. Чувствуя вину за небрежное отношение к беременности жены, королевской дочери, он сказал:
– Я плохо тебя берегу, но я же люблю тебя.
Она молча пошевелила пальцами в его ладони.
– Тошнит? – спросил он.
Она не ответила, только сжала губы и прикрыла глаза. Хотелось ссать, но Пал-Пол продолжал лежать, глядя в потолок. Тут он увидел просвет между пальмовых листьев. Начнутся дожди, и крыша потечет. Надо было настлать новых пальмовых листьев. Теперь их легко срезать: у него был нож. Сразу после завтрака Пал-Пол надел на голое тело кожаный ремень с кобурой, в которую сунул нож и два маленьких пакетика – подарки, которые на прощание дала мама. Соу-Най прикидывала на себе полосы шелка в различных вариантах, каждый раз спрашивая:
– Красиво?
И Пал-Пол на каждый вариант отвечал:
– Красиво.
Несмотря на беременность она сохраняла стройность фигуры, а сзади ее талия все еще выглядела тонкой. Она оглядела Пал-Пола, подпоясанного ремнем с грубой пряжкой и кобурой на боку, и тоже сказала:
– Красиво.
Когда Пал-Пол шел через площадь, встречающиеся по пути люди с интересом смотрели на его ремень, и он чувствовал себя вполне нарядно одетым, даже без головного убора, тем более, что его парижская стрижка стала предметом зависти всех молодых мужчин. Сразу за королевским домом начиналась густая роща, а за ней был пологий спуск к океану. Здесь росли пальмы с широкими листьями, пригодными для покрытия крыши. Пал-Пол присел на откосе, вынул из кобуры два пакетика. Вокруг никого не было. – Разверни в день рождения, – сказала тогда мама. Сегодня был его день рождения. Ему исполнилось двадцать четыре года. И он развернул пакетики, сперва маленький – от мамы. Это был маленький серебряный крестик-распятие на серебряной цепочке. Фигура Христа была выполнена, очевидно, вручную – миниатюрная ковка. Пал-Пол повесил крестик на шею. Мама напоминала ему о религии, о едином Боге. На Хатуту богов не было. Вера в ману вполне удовлетворяла их религиозный инстинкт. Во втором пакетике – от Марго – был золотой прямоугольный медальон на тонкой золотой цепочке. Пал-Пол долго искал головку пружинки, чтобы открыть медальон. Головка оказалась снизу. Нужно было не нажать ее, а потянуть вниз, как головку часов при переводе стрелок. И кулон открылся. Внутри был миниатюрный портрет его отца размером чуть больше ногтя большого пальца. Это не была фотография на эмали. Это был настоящий портрет, рисовавшийся, вероятно, с помощью лупы. Вероятно, его тоже рисовала Виолетт. Это был голос из Парижа, напоминавший о трагедии, случившейся совсем близко, здесь, на островах. Трагедия последовала за ним в Париж, больно задела Марго и теперь замкнулась тут, на острове Хатуту. В Париже цивилизация. В Париже Поль испытал остановившееся мгновение. На Хатуту мгновения не останавливаются. Пал-Пол закрыл медальон и тоже повесил на шею. Золотая цепочка рядом с серебряной. Вынув из кобуры нож, Пал-Пол полез по стволу пальмы. Залезать наверх было легко, а спускаться трудно: мешали расщепленные зазубрины, торчащие из мохнатого ствола. Но пальмы были невысокие, с них можно было спрыгивать. Пал-Пол одним движением ножа срезал сразу два широких листа. Нож – удобная вещь.
– А для меня ты достанешь лист? – послышался снизу голос, который он сразу узнал.
Под пальмой стояла Пао-Бэй. Он и не слышал, как она подошла. Пал-Пол сбросил два листа, и они плавно опустились у ее ног.
– Это мне? – спросила Пао-Бэй.
– Тебе, – и Пал-Пол, спрыгнув с пальмы, встал перед девушкой.
Она широко улыбалась. Он тоже улыбнулся. Она гибко нагнулась, подняла пальмовые листы. На ее узкой талии была повязана полоса отбеленной тапы.
– У тебя в доме тоже прохудилась крыша? – спросил Пал-Пол.
– Нет. Из таких листьев моя сестра делает головные уборы. Себе и мне. Красивые уборы.
– Пальмовые листья колючие, – сказал Пал-Пол, продолжая улыбаться. – А у тебя такая нежная кожа.
И он дотронулся рукой до ее плеча. Кожа ее была действительно нежной. Она в свою очередь тронула пальцем цепочки на его груди, спросила:
– Это железо?
– Железо, – ответил он, поскольку объяснить, что кроме железа существуют и другие металлы, было сложно. – И это железо, – сказал он, показывая нож и поворачивая его так, чтобы лезвие блеснуло на солнце. Она дотронулась пальцем до лезвия. – Осторожно, – предупредил он. – Железо острее осоки.
И он сунул нож в кожаную кобуру. Она дотронулась до его кожаного ремня, спросила:
– А это из чего сделано?
– Из кожи больших животных, – ответил он.
Рассматривая ремень и кобуру, она, конечно же, заметила, как его член стал набухать и подниматься, и тут же скромно отвела глаза. Он спросил серьезно:
– Пао-Бэй, ты веришь Чомге?
– Не верю, он обманывает, – сказала она и снова улыбнулась.
– Не обманывает, – возразил Пал-Пол. – Просто ты его не понимаешь.
– А ты понимаешь? – спросила она лукаво.
Груди у нее были маленькие и узкие, а соски большие, цвета черного кофе, матово бархатистые.
– Чомге надо верить, – сказал наставительно Пал-Пол. – Мне с детства снится одна и та же девушка, которую я никогда раньше не встречал. Только во сне.
Он слегка тронул ее грудь, зацепился средним пальцем о темный сосок. На ощупь он тоже был бархатистым. Пао-Бэй на двигалась, завороженно глядя в его глаза. Он повторил:
– Мне с детства снится одна и та же девушка, которую я никогда раньше не видел. А когда я тебя увидел, я понял…
Эпилог
Вскоре после отъезда Поля Дожера на Маркизы Иосиф Сталин дал приказ провести расследование оппозиции Смольного Кремлю, которое вошло в историю под названием Ленинградского дела, в результате которого лидер ленинградских коммунистов, мэр Ленинграда Попков, подаривший Полю Дожеру комплект пластинок с музыкой Кальмана, был расстрелян. Заодно были расстреляны все приближенные Попкова, в том числе и главный архитектор Ленинграда Барановский, показывавший Полю Дожеру свой дом с башней. Около сотни людей, имевших личные контакты с Попковым и его приближенными были сосланы в концлагеря.
Иосиф Сталин, удостоивший Поля Дожера личной беседы тэт-а-тэт, умер 3 марта 1953 года, успев развернуть антисемитскую кампанию c многочисленными жертвами, однако, не успев завершить свой план советского холокоста – переселения всех евреев Советского Союза в отдаленный район Восточной Сибири, почти непригодный для жизни. Именно в этот же день умер композитор, фамилию которого не мог запомнить Поль Дожер. Поскольку человечество, настроенное прокоммунистически, было поглощено трауром по Сталину, смерть композитора прошла незамеченной за исключением узкого круга его близких, в котором из наследия композитора более всего обсуждалась шуба, подаренная композитором незадолго до его смерти его последней любовнице. Шуба была из натурального меха. Такие дорогие вещи в Советском Союзе ценились куда выше музыки. Композитора звали Сергей Прокофьев. Уже в двадцать первом веке его Седьмая симфония была признана единственным гениальным симфоническим произведением двадцатого века.
Уинстон Черчилль, удостоивший аудиенции Поля Дожера, еще раз побывал на посту премьер-министра и умер в почете и славе 24 января 1965 года.
Президент Франции Феликс Гуин, дважды встречавшийся с Полем Дожером, не оставил после себя отличительного следа в истории.
Париж, покинутый Полем Дожером, претерпел некоторые изменения. Центральный рынок, «Чрево Парижа», воспетый Золя в одноименном романе, был снесен, а на его месте был выкопан глубокий котлован, по краям которого был сооружен в несколько этажей торговый центр, неудобный, и поэтому быстро пришедший в запустение. Старинные трущобные кварталы в начале улицы Сен-Мартен, хорошо изученные мсье Дожером, были снесены, а на их месте выложили из брусчатки наклонную площадь, облюбованную уличными актерами, на краю которой поставили одноместную автоматическую уборную, к которой выстраивается женская очередь в те дни, когда уборная не ремонтируется. На другой стороне площади построили пятиэтажный выставочный павильон из остекленных металлических конструкций. Все водопроводные, канализационные и вентиляционные коммуникации этого павильона вынесены на его главный фасад, отчего здание походит на газгольдерную станцию. Искусствоведы считают, что это оригинально и красиво. Эта площадь и этот павильон названы именем очередного французского президента, о котором мсье Дожер никогда не слыхал. Здание Гранд Опера обветшало и было откровенно превращено в балетную студию. Для исполнения опер было построено на площади Бастилии новое здание оперы, представляющее собой гигантский полубарабан, настолько контрастирующий с окружением, что даже искусствоведы не осмеливаются сказать, что это красиво. Интерьер новой оперы напоминает ангар для больших грузовых самолетов.
