Змеелов. Книга вторая (СИ) - Дорнбург Александр

Короче: На, выкуси и подавись, шпана малохольная!

Сраженный убойным аргументом в лице товарища Сталина, прокурор угомонился и больше меня не трогал. Предпочел не усугублять. Чутьё, по ходу, сработало. Реально, гнида, меня забоялся, до обоссанных порток.

Глава 6

В Киев мы прибыли 12 октября, ближе к вечеру. Показалась знакомая вокзальная башенка с острым шпилем, устремленным в осеннее небо.

Наш поезд идет дальше до Львова, но стоянка в городе — полчаса. Для паровоза необходимо набрать воды и угля, а так же в это время происходит посадка и высадка пассажиров. Короче, у меня как раз есть время попытаться передать с кем-нибудь из железнодорожников, действующих на южном направлении, письмо для папаши. Он живет в Белой Церкви и работает инженером железнодорожного транспорта. Так что тут его многие знают.

Я накинул на себя брезентовый плащ и выскочил из вагона. Подорвался как в жопу ужаленный. А в Киеве осень, и дождь, и слякоть. Уже не скажешь, вслед за Пушкиным: «Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало, короче становился день…» Дудки! Глубокая осень, всякие отблески бабьего лета уже позади. Погода портится, ставя мою миссию под угрозу срыва. Того и гляди с первого ноября можно будет снега ждать.

Проходя мимо характерного вида состава, состоящего из «столыпинских вагонов», я услышал оттуда тихо звучавшую грустную песню. В которой сквозила «вселенская печаль»:

"Сиреневый туман, над зоной проплывает,

Над лагерем горит — полночная звезда,

Конвойный не спешит, конвой ведь понимает

Что с девушкою я, прощаюсь навсегда…"

В русской песне все очарование кроется не в музыке, а в смысле слов. В их правдивости.

А эта песня — весьма символичное напоминание, что сейчас от «сумы и от тюрьмы зарекаться» никому не следует. С этим бодрящим душу звоночком я и продолжил поиски для своей «оказии».

Несмотря на наступившую темноту, на вокзале мне посчастливилось встретить Егоркина — заместителя начальника железнодорожных мастерских в Белой Церкви. Он возвращался домой из столицы Советской Украины после какого-то производственного совещания. С ним я и передал сложенное треугольничком ( чтобы любопытные нос не совали) и заклеенное мое письмецо.

Егоркин — живая иллюстрация того, что большинство репрессированных — люди невысокой компетенции. Сегодня ты в поле пашешь или у станка на фабрике нехитрые операции проводишь — а завтра в тайге топором машешь, лес заготавливаешь. А на старое твое место легко и просто возьмут кого-либо еще. Я тут уже не говорю о эксплуататорских классах.

Ну какая скажите польза стране была от 300 тысяч царских офицеров? Это были граждане не сильно умные, образованность покрывала их тонким слоем, если вообще присутствовала. В основном офицеры эти были сильно пьющие. Деградирующие люди. О моральном облике и нравственных качествах тут и говорить нечего. Никто из них не выполнил данную присягу, поддержав царя при передаче трона брату Михаилу. А тот так метался по Петербургу ища поддержки! Не нашел, от слова совсем.

Даже за собственные, шкурные интересы воевал в гражданской войне только каждый третий из числа офицерской касты. Остальные сидели по схронам, осторожно шевеля ушами, улавливая куда ветер дует. Если принимать в расчет, что половина из воевавших были насильственно мобилизованы, а у значительной части даже семьи были в заложниках, то картина профессиональной компетенции выглядит просто удручающе. Никто не был в состоянии просто делать свою работу. А зачем нам кормить таких паразитов?

Добавлю еще, что сейчас, в конце тридцатых, следует держаться подальше от бывших царских офицеров. Так как остались в живых, в результате отрицательного отбора, одни конченные гниды. Об этой истории не принято вспоминать, поскольку она затрагивает самые основы нашего советского государства — об массовой вербовке сексотов-стукачей из числа бывших офицеров, сломленных голодом, страхом, угрозой расстрела и гибели близких. Они выдавали своих товарищей, родственников, получая за это «иудины деньги» и паёк, так что в прямом смысле слова «жили кровью» людей. Только попади к такому на карандаш…

Приблизительно тоже было и со священниками. Подвижников было среди них единицы. Основная масса — чиновники в рясах. Сколько из них после революции расстриглись, скинули церковные одежды и вступили, ядрёна вошь, в коммунистическую партию? Действовали такие хмыри не хуже флюгера, вращающегося с силой пропеллера.

Надобно сказать, что товарищ Ленин всегда утверждал, что «каждая наша победа должна стать в первую очередь победой политической», поэтому в первые годы советской власти таких вот бывших священников охотно принимали в партию, показывали их на собраниях и прописывали в газетах.

В качестве наглядной иллюстрации, что народную советскую власть принимают каждый! Даже священники. Так сказать живой рекламный ролик в натуральную величину. Правда, товарищ Сталин таких вот хитроумных перебежчиков, любителей сладкой жизни, из партии быстро вычистил. И правильно сделал!

Бары-кормильцы? Не смешно. Мужики, понимаешь на работе гробятся, а эти гусаки с нашего молочка сливки слизывают. Даже горький плач о «лучшей части народного генофонда», применительно к кулакам, не имеет под собой никаких серьезных оснований. Кулаков было слишком мало, чтобы их принимать в расчет. Ниша слишком узка. Предположим в деревне на тридцать домохозяйств имеется один лодырь, бездельник, у которого поля вечно бурьяном поросли, и один кулак, у которого на полях хлеба вечно чащей стоят.

В целом по деревне то на то и выйдет. И вообще по статистике крайние значения надо отбрасывать. Значение тут имеет только 28 остальных крестьян. Середняков, которые и есть тот самый лучший народный генофонд. И которых часто во время бурного безобразия для статистики репрессировали, оформляя в кулаки для количества.

А крайности — вредны. В любом виде. Недаром же в числе семи смертных грехов есть как лень, так и жадность. Пусть это будет и жадность к работе. Сам бы пусть кулак мордовался как хочет. Но ведь он, извращенец этакий, мордует и свою собственную семью. А главное — наемных работников, вытягивая из них все жилы. А это не хорошо.

Кроме того, следует признать что кулаков в деревни никто не уважает, за их «хитрожопость». Ибо картины жизни сельских кулаков дает еще Салтыков-Щедрин и они больно неприглядны. Называют их в селе не иначе как «мироеды». Это повелось из-за того, что кулаки слишком активно используют в свою пользу такой механизм крестьянской взаимопомощи как община (мир). Недаром еще Карл Маркс находил в русской крестьянской общине некоторые черты будущего коммунизма.

Действительно, легко можно было рассмотреть, чем все закончится. К примеру, при советской власти профсоюзные взносы платили все, но по профсоюзным путевкам на море ездили чаще всего одни и те же люди. Так и кулаки активно паразитировали на общественных механизмах крестьянской помощи. Которая в принципе была предназначена для поддержки погорельцев и других подобных случаев.

Да и моральный облик кулаков, описанный Салтыковым-Щедриным, вызывает лишь искреннее омерзении. Жадность к деньгам до добра не доводит. Происходит полное духовное разложение личности. Так массовое явление в той среде получило такое неприглядное явление как «снохачество». Это когда отцы семейств используют для своих сексуальных утех молодых жен своих сыновей. А как вы хотели? Задаром большое наследство получить? У кого нет денег — у того нет и проблем, а за большие деньги извольте напрягать жопу! И из-за жадности сыновья закрывали на такие вещи глаза.

Можно еще долго размышлять на эту тему, но вернусь к Егоркину. Советскую власть он не любил, и хотя бороться с ней не боролся, все ограничивалось только ворчанием, язык за зубами наш герой не держал, и вякал не по делу постоянно, но и советская власть в ответ тоже сильно не любила Егоркина. Сколько раз его уже судили, устраивали прилюдные театральные представления, по советским лекалам быстро приговаривали несчастного к расстрелу.