Иван Долгушин - Миссия Артура Саламатина
Знаменитый психиатр доктор Могильцов закончил писать и встал из — за стола.
— Ну, что я могу сказать, — доктор отошёл в сторону, туда, где стояли в ожидании фээсбэшники, — налицо острое расстройство личности. Возможно, манихейский бред. Вам он…
— Нам он сейчас сам не нужен, — перебил госслужащий, — но может ещё понадобиться.
— Микулинская спецклиника?
— Самое то. Что ж…
— Хорошо, сейчас отвезём.
— Надеюсь, вы помните, что принудительная госпитализация у нас запрещена…
— О, не беспокойтесь, с этим всё будет в порядке. Я только что написал от его лица добровольное согласие… — доктор протянул собеседнику бумажку.
Затем Могильцов повернулся к Артуру:
— Хочу вас обрадовать. Будете лечиться в лучшей клинике России, под моим постоянным присмотром. А теперь…
Два дюжих санитара подошли к Саламатину и взяли его за руки.
— Постойте! — понимая, что его сейчас уведут, крикнул Артур.
Санитары хотели было поднять буйного со стула и вытащить прочь, невзирая на крики, но Могильцов остановил их.
— Подождите, подождите. Так с людьми обращаться нельзя. Артур, вы хотели что — то сказать?
— Только один вопрос, доктор. Откуда вы меня знаете?
— О, в этом нет ничего удивительного. Мне рассказал…
— Молчите, я угадаю. Пётр Кипарисов?
— Именно так.
— Спасибо, доктор.
Артура увели.
Через полчаса он уже сидел в быстро едущей по улицам Москвы газели. За рулём насвистывал незатейливую песенку шофёр; спереди и сзади от Саламатина сидело по санитару; а где — то впереди ехал на своём кабриолете Могильцов.
Артур сидел, понурив голову. Чёрная, тяжёлая волна уныния накрыла его. Всё пошло прахом — государство, которое Саламатин едва не боготворил, обратилось против него. Доблестные воины спецслужб, хранители великой Федерации, обернулись жестокими и неумолимыми карателями, связывающими защитника родины и бросающими его в психушку; верный помощник, патриот Пётр Кипарисов оказался предателем, что пытался втереться спасителю страны в доверие, а сам состоял в сговоре с не то белорусским агентом, не то просто подлецом Могильцовым; а великий президент был далёк и недоступен, сидел за неколебимыми стенами Кремля, окружённый полками стражи, и не было ему никакого дела ни до простых россиян, ни до пришельцев из будущего.
И крамольная мысль закрадывалась Саламатину в голову: всё было пустышкой. Обманом. Неправы были книжки про путешественников через эпохи; неправ был и он сам.
Но был ещё Юрий. Юрий — то явно верил Артуру! Этот человек не стал бы сдавать его в психушку; и мысль о нём вселяла в Саламатина хоть какую — то надежду.
Глава 6
…Быстро проехала машина Москву и понеслась по широкому шоссе на север, туда, где за чёрными лесами серой лентой извивалась Волга, ютилась в её долине белая Тверь, возвышались среди болот розовые стены Новгорода и над дышащим туманами морем сверкали серебром крыши Петербурга.
Миновали Волоколамск; потом проехали Лотошино. Дальше дорога шла через обширные, глухие леса севера Подмосковья. За окнами мелькали золотые берёзы и чёрные ели; кое — где шарились по полянам дачники в поисках опят да поздней ягоды. Проезжали по грунту через чащобу крестьяне на тракторах — везли сено, что скосили по заливным лугам у Шоши и Руссы; а то порой появлялся у дороги олень, задумчиво глядел куда — то вдаль и, шурша сухими папоротниками, снова уходил под жёлто — зелёные кроны.
Но вот, наконец, «Скорая» выехала из леса на широкое поле, а, миновав его, очутилась в Микулине.
В древнем селении, былой столице наименьшего из русских княжеств, жизнь шла своим чередом. За садовыми оградами качались на ветру подсолнухи; у выходящих на шоссе калиток сидели старушки с корзинами, полными яблок; во дворах по случаю субботнего дня
По узкому мосту машина переехала через глубокую, сонную реку; следом миновала земляные валы, остатки средневековой крепости, над которыми возвышался одинокий древний собор, и остановилась перед высоким забором психбольницы.
Микулинская спецлечебница, одно из лучших психиатрических учреждений страны, располагалась в бывшей усадьбе — большом старинном здании с колоннадой и широкими полукруглыми окнами. Вокруг него раскинулся обширный парк с тёмными липовыми аллеями, что спускался к самой реке.
…Артура вывели из кареты «Скорой помощи». Во дворе лечебницы уже стоял синий кабриолет доктора Могильцова — ещё одна служебная машина учреждения.
Сам Могильцов поджидал тут же, неподалёку; завидев Артура, он приветствовал его радостной улыбкой, как доброго знакомого.
— Рад, очень рад приветствовать вас! Надеюсь, вам у нас понравится.
Доктор и санитары провели Артура в приёмный покой. Надо сказать, организована лечебница действительно была прекрасно — по крайней мере, ни о каких смирительных рубашках не было и речи, в приёмной царили чистота и порядок, а врачи вели себя подчёркнуто вежливо.
Вместо того, чтобы
Артура осмотрели, тщательно записали все симптомы, накормили ужином и поместили на ночь в бокс — маленькую комнатку без окон и со стенами, обитыми чем — то мягким и упругим.
Саламатин лёг на пол и уставился в потолок. Он понимал, что кричать и требовать отпустить бессмысленно — героя изловили, борец за свободу попался.
Всё это было довольно печально; но отчаяние уже отступило, и в голове Саламатина созревали новые дерзкие идеи и планы; и, покуда они созревали, глаза его слипались, он дышал всё глубже и, наконец, захрапел.
Спал он тревожно — мысли не отпускали и во сне, являясь в причудливых, странных, а порой и пугающих образах: то он вновь видел себя в Кремле, и со всех сторон его окружали полицейские с оружием и перекошенными лицами, то вокруг него вдруг возникал давешний ресторан с водоворотом лиц, брызгами шампанского, слепящими лампами и визгливой музыкой; то он в десятый и сотый раз оправдывался за свои глупости перед Юрием, то стоял на крыше Спасской башни, под самой огненной звездой, а вокруг вились стаи двуглавых орлов, оглушительно хлопавших тяжёлыми позолоченными крыльями.
…Наконец морок сна отступил, и Саламатин вновь обнаружил себя лежащим на полу в боксе подмосковной психушки. Дверь в бокс была открыта; на пороге стояли Могильцов с медсестрой.
— Доброго вам утречка, — расплылся в улыбке доктор, — хочу вас поздравить, все бумаги оформлены. Сейчас позавтракаете и пойдёте в палату.
Медсестра принесла пластмассовый поднос с одноразовой посудой. Саламатин сел по — турецки и без интереса посмотрел на тарелку пшённой каши. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое; но медсестра не уходила и продолжала пристально наблюдать за ним. Артур взял в руки тарелку с уже остывшей кашей и стал вяло поглощать её содержимое.
Когда с трапезой было покончено, медсестра отворила дверь в палату и подтолкнула Арутра внутрь. Саламатин поморщился и осмотрелся — помещение было большим, коек на пятнадцать; они стояли в два ряда, вдоль стен; напротив двери зияло широкое зарешёченное окно, за которым виднелся сад, спуск к реке и — совсем вдалеке, над едва видными за деревьями валами — купола собора.
Людей в палате было немало — кто — то лежал на койках, кто — то прохаживался по палате, некоторые разговаривали друг с другом; но как только внутрь зашёл Артур, все, забыв про свои дела, повернулись к нему.
Саламатин растерялся и слегка замешкался; и тут раздался громкий, радостный крик:
— Это он! Чтоб мне подохнуть, если это не он!
В следующую секунду кричавший это старик соскочил с кушетки и бросился к Саламатину.
— Фортуна?! Ты?! — вскричал Артур.
— Наставник, — Фортуна опустился на колени; он чуть не плакал, — наставник!
— Встань, встань! — Артур взял старика за плечи и поставил на ноги; а рядом уже стояли Аполлон Аполлонович и Георгий.
— Не может быть! Артур Саламатин! Наш друг из будущего!
— Я говорил, говорил, что он помнит про нас! — ликовал Фортуна.
— Друзья мои, — Саламатин был рад, пожалуй, не меньше сектантов, — друзья мои! Я так рад, так… но как? Как вы здесь оказались?
— О, долгая история, — печально вздохнул Аполлон, — после того, как нас ссадили с поезда… короче, пробирались в Москву…
— Сражались с полицией! — перебил Фортуна, — ух, и получили они у нас, шпионы белорусские!
— Да, и от полиции убегали. Проповедовали на площадях и улицах… — продолжил было Аполлон.
— Ну, и засадила нас в конце концов белорусская агентура… — опять перебил его Фортуна.
— Короче, загремели в дурдом, — подытожил Георгий.
