Роберт Ферриньо - Молитва по ассасину
Олень, мигнув, скрылся в чаще.
Ракким вывел «форд» на дорогу. Никаких огней ни спереди, ни сзади. Лишь дождь, он сам и его воспоминания.
7
Перед утренним намазом
От хохота мулла Оксли так разинул пасть, что Халеду ибн-Азизу стал виден его мерзкий пищевод. Однако сама причина смеха по мерзости не шла с ним ни в какое сравнение. Оксли устроился во главе банкетного стола в окружении высокопоставленных «черных халатов», а ибн-Азиз занимал место по правую руку. Почетное место, открывавшее вид на непотребное зрелище.
— Улыбнись, Халед, — потребовал глава религиозной полиции. — Улыбнись. Твое кислое лицо портит веселье.
Ибн-Азиз исполнил повеление. По крайней мере, попытался.
— Посмотрите на него, — взревел Оксли, роняя изо рта куски жареного голубя. — Постится, как всегда. Если посмотреть на нашего истощенного брата, можно подумать, будто еда — это враг. — Он снова разразился хохотом. — Пристойного поведения от своих советников я требую на публике, но здесь ты среди друзей. Ты — на вечеринке, и мы празднуем усиление нашей власти, да прославится имя Аллаха, а мой первый заместитель сидит мрачный, как еврей в Судный день.
Стол вздрогнул от хохота, а некоторые из приспешников еще и принялись молотить по нему кулаками, отчего запрыгали тарелки и хрустальные бокалы. Руководящий эшелон «черных халатов» пировал всю ночь. За окном брезжил рассвет, однако заканчивать веселье никто и не думал.
Ибн-Азиз окинул взглядом собравшихся. Слабовольные и трусливые людишки в шелковых халатах. Разжиревшие и алчные, они напрочь забыли о великом предназначении. Лишь Таннер и Фазиль сидели перед тарелками с нетронутыми яствами, повесив головы и сложив руки на коленях.
В руководство религиозной полиции просочились лицемеры, возлюбившие роскошь, использующие святой орден ради личной наживы. Сокрыли грязные желания под дорогими одеяниями и надеются, что никто не заметит, а главный преступник из них — Оксли. Благочестивый на людях, он давно погряз в грехе винопития и прелюбодейства. Маленькие девочки, маленькие мальчики — ему безразлично, кого лишать невинности. Однако, сколь ни омерзительны его извращения как частного лица, в политике мулла ведет себя куда более скверно. Он готов заключить любую сделку со светскими властями и даже выступает на стороне умеренных. Оксли был третьим, кто возглавил религиозную полицию за последние двадцать лет. Ради веры он рискнул лишь однажды, когда убил предшественника.
Взмахом пухлой руки прогнав отроков-прислужников, мулла сам налил вина в и без того полный бокал ибн-Азиза. Белоснежную скатерть усеяли красные пятна от брызг.
— Пей, Халед. Пей, тебе говорят! — Он держал бутылку над бокалом, пока мерзкая жидкость не пролилась со стола на халат первого заместителя. — Противно смотреть на твое исхудалое лицо.
Ибн-Азиз, медленно подняв бокал, едва пригубил вино. Его едва не стошнило.
Оксли с грохотом поставил бутылку на стол.
— Так-то лучше! — Он поднял собственный кубок, выждал, пока все присоединятся к нему, и осушил одним махом. — Возможно, для тебя еще не все потеряно, мой юный скелет. — Мулла утер губы ладонью и довольно рыгнул, тряхнув многочисленными подбородками.
Ибн-Азиз смотрел прямо перед собой.
Бледный аскет с выпученными глазами, при всей его болезненно-истонченной внешности, на самом деле обладал сверхъестественной силой и славился ужасным характером. Редкая борода торчала нечесаными клочьями, а рассыпавшиеся по плечам длинные волосы напоминали проволоку. Мылся он крайне редко, дабы вид собственной наготы не породил в душе непристойных мыслей. Вступив в орден, ибн-Азиз встретил откровенно глумливое отношение со стороны соратников, однако довольно быстро продвинулся по служебной лестнице. Вскоре Оксли назначил его первым заместителем. Многие куда более заслуженные братья давно метили на занятое им место, тем не менее именно он сделался праведным молотом в руках главы «черных халатов». Теперь, когда Халед входил в помещение, все опускали глаза. Однако, планируя использовать ибн-Азиза для устрашения политических противников и чрезмерно амбициозных подчиненных, мулла ухитрился допустить большой промах — он не учел чистоту помыслов самого заместителя. А тот искренне полагал умеренных и модернов куда большим злом по сравнению даже с сионистами. Человеческой гнилью, поселившейся в идеальном исламском государстве. Сам Халед дал обет безбрачия. Он не владел никаким имуществом за исключением пары халатов и Священного Корана. Его было совершенно невозможно подкупить или совратить.
Оксли пристально посмотрел на него:
— Не могу понять, что омрачает твою радость. «Суперкубок» — это же настоящая победа. Камеры запечатлели, как наши браться наказывают модернов за нескромность. Весь мир стал свидетелем нашей твердости.
— Братья почти не пролили крови, — глядя, как вино стекает по халату, сквозь зубы процедил ибн-Азиз.
— Терпение, Халед. — Мулла обратился к сидевшим за столом: — Наш молодой брат хотел, чтобы во время перерыва правоверных к молитве призвал аятолла аль-Азуфа, а не аятолла Маджани.
Ибн-Азиз и сам понимал, как полезно в сложившихся обстоятельствах держать рот на замке, однако неумение совладать с собственной искренностью следовало назвать, пожалуй, его единственной слабой стороной.
— Аятолла аль-Азуфа — воин Аллаха, а Маджани — сладкоречивый клоун, из-за которого даже модерны причисляют себя к правоверным.
Оксли прищурился, лицо раскраснелось от выпитого.
— Ты прекрасно знаешь, что Маджани выбрал я.
За столом воцарилась тишина. Двое телохранителей муллы слегка подались вперед, положив ладони на рукоятки кинжалов. Они всегда маячили за спиной главы «черных халатов» — коренастый темнокожий йеменец и высокий американец — бывший выдающийся игрок, выступавший за «Сан-Франциско фалконс».
Оксли вдруг хлопнул ибн-Азиза по плечу и расхохотался. Остальные последовали ему, радуясь исчезнувшей напряженности.
— Если бы я поручил это аль-Азуфу, он бы непременно обвинил президента в недостаточном благочестии да вдобавок призвал забить камнями десяток-другой прелюбодеев. По-твоему, это хорошо бы выглядело на экранах телевизоров?
Он обратился к сидящим за столом:
— Халед был бы счастлив, если б на поле играли не мячом, а головами грешников. — Он еще раз покровительственно похлопал заместителя по плечу. — Тебе многому еще предстоит научиться, молодой брат. Коварство — высочайшая форма политики.
— Наша миссия — не играть в политику, а добиваться соблюдения законов Аллаха.
— Уповая лишь на Аллаха, мы не справимся с Рыжебородым! — рявкнул Оксли.
Услышав подобное богохульство, ибн-Азиз торопливо потупил взор.
— Разве не это наша ближайшая цель? — продолжал Оксли, вдохновленный одобрительным гулом со стороны приспешников. — Именно Рыжебородый стоит у нас на пути.
— Тогда позвольте сокрушить его силой. — Ибн-Азиз обвел глазами руководство «черных халатов» в поисках поддержки. — Всего час назад машина СГБ протаранила наш автомобиль. Трое братьев, осуществлявших слежку, серьезно пострадали. — Он постучал пальцем по столу. — Не время праздновать и предаваться низменным утехам.
— Наш брат рвется в бой, но своей торопливостью подвергает смертельной опасности всех нас. — Оксли махнул на заместителя индюшачьей ножкой, приказывая сесть. — Мы должны действовать скрытно, — изрек он, наслаждаясь звуком собственного голоса. — Как раз на прошлой неделе по моей личной рекомендации имам мечети, куда приходит сам Рыжебородый, издал фетву, осуждающую аморальность массовой культуры и называющую современную моду и музыку актами социального терроризма, не менее опасными, чем любые другие угрозы со стороны Библейского пояса. Этим он поставил директора СГБ в весьма двусмысленное положение. — Мулла впился зубами в ножку. — Понимаешь, Халед? Вот путь к победе — крошечные укусы. Мы будем отгрызать от нашего врага по кусочку, пока от него ничего не останется.
— Крошечные укусы? — Ибн-Азиз отодвинул тарелку. — Значит, вы хотите, чтобы мы, орудие Всесильного, уподобились нечестивым мышам?
Оксли швырнул недоеденную ножку на стол.
— А ты считаешь себя слишком хорошим для мыши? Настолько, что готов не повиноваться даже мне?
Высокопоставленные «черные халаты» нервно заерзали на стульях, а телохранители придвинулись еще ближе к ибн-Азизу, снова положив ладони на рукоятки кинжалов.
— В прошлую пятницу Халед явился ко мне и попытался убедить, будто племянница Рыжебородого сбежала. Якобы похоть овладела ею настолько, что она не выдержала и помчалась к своему любовнику…
— Блудница не пришла на занятия. Как сообщил мой осведомитель на факультете истории, заведующего кафедрой никто заранее об этом не предупреждал. Я счел это удобным случаем…
