Цви Прейгерзон - Неоконченная повесть
Словом, Финкельштейн оказался на высоте, зато сильно подкачал суфлер: в зале отчетливо слышались его хриплые выкрики, которые сразу же повторялись сконфуженными артистами. К счастью, публика оказалась не слишком требовательной, ведь большинство зрителей состояло из родителей и родственников выступавших, которые то и дело награждали артистов долгими аплодисментами.
После перерыва на сцену вышел хор, и тут уже Шахна Маркович показал себя превосходным руководителем. Фаня от волнения еще больше фальшивила, и дирижер незаметно попросил ее замолчать. Незадачливая певица выполнила указание, но продолжала стоять на сцене в своем прелестном платье с ниткой жемчуга на шее, и старательно делала вид, что поет. В итоге песни вызвали восторг публики, а Маркович в своем элегантном фраке и при бабочке несколько раз выходил на поклоны.
Но самый большой успех ожидал Шахну, когда он исполнил на скрипке дорогую еврейскому сердцу мелодию. Ему аккомпанировал на рояле Шоэль Горовец, одетый в гимназическую форму с блестящими медными пуговицами. Вначале Шахна долго настраивал скрипку по заданной аккомпаниатором ноте, и вот, наконец, полилась музыка «Кол Нидрей»[66] Михаила Арденко. Выпускник Киевской консерватории по классу скрипки, Шахна играл просто превосходно. К сожалению, Шоэль не вполне соответствовал ему по уровню, и, как ни старался, не всегда успевал за солистом. Но неизбалованная публика даже не думала обращать внимание на подобные мелочи – скрипка Марковича покорила всех. После «Кол Нидрей» прозвучал чардаш Монти, и, конечно же, фрейлехс[67], вызвавший особый восторг зрителей.
Но вот закончился и этот прекрасный вечер, и Фейга с Мирьям поспешили домой. Пускай Шоэль не торопится – он уже вышел из-под материнской опеки, и нередко возвращается домой лишь на рассвете, когда на небе догорают последние звезды. Зато Мирьям всегда обязана быть дома до десяти вечера – таков непреложный закон для несовершеннолетних девушек местечка.
– Наверное, он и сегодня поздно придет, – грустно говорит Мирьям матери.
Толпа людей, вышедшая с ними, редеет. Прохладный ветер разносит томительные летние запахи, собаки во дворах надрываются от лая – одна начинает, вторая подхватывает, третья присоединяется… – настоящий собачий хор. Облака затягивают небо, и в редкий просвет между ними, как в окошко, то и дело с любопытством заглядывает одинокая звезда.
Ночной сторож стучит своей колотушкой. Хрипнут, захлебываются разошедшиеся собаки…
Фейга молчит – она погружена в свои постоянные заботы. Работа в столовой выматывает ее. Каждый день надо решать уйму больших и мелких вопросов. А сколько сил может быть у одинокой женщины? Дети, конечно, стараются помочь, но Фейга не хочет, чтобы они тратили время на черную работу… Если Всевышнему будет угодно, Шеилка еще получит высшее образование. А для этого нужно хорошенько отдохнуть летом…
Взволнованный событиями вечера, Шоэль выходит на улицу. Но где же Фаня? Миша Зильбер подмигивает: Фаня ушла с Зямой Штейнбергом. «Ах, вот значит как! – думает Шеилка. – Нат Пинкертон на моем месте живо раскрыл бы эту тайну…»
Представляя себя знаменитым сыщиком, он сворачивает к кладбищу. В ночной темноте, под прикрытием деревьев и высоких надгробий, трудно заметить его черный костюм. Пригнувшись, новоиспеченный Пинкретон внимательно оглядывается по сторонам, прислушивается. И вдруг… – Ага! Попались!.. – Сыщик отчетливо различает приглушенные, но такие знакомые голоса Зямы и Фани. Чувствуется, что Зяма огорчен и взволнован.
– Дурачок! – успокаивает его коварная Фаня. – Ничего между нами и не было, твой друг Шеилка еще такой зеленый!..
Шоэль-Пинкертон улыбается в темноте. Вот он и раскрыл страшную тайну… Ну что ж, теперь пора сматываться! На столе юношу уже заждались печенье и стакан молока. Шоэль раздевается и ложится в постель.
– Шеилка… Эй! Ты спишь? – тихо спрашивает Мирьям.
Нет, он не спит, но и отвечать не хочется. Шеилка долго лежит с открытыми глазами. Часы на стене монотонно тикают, отсчитывая мгновенья.
Глава 9
Еще до окончания каникул Шоэля Фейгу охватило странное беспокойство. Всем своим существом она чувствовала повисшую в воздухе опасность. Хотя все вокруг еще было спокойно и ничто не предвещало катастроф, но особое материнское чутье уже уловило приближение беды. Фейга написала мужу длинное письмо, в котором рассказала о своих страхах. Не разумнее ли будет оставить Шоэля в городке? Пускай продолжит учебу в местной гимназии.
Но и Шоэль написал отцу, что нельзя даже отдаленно сравнивать местную гимназию с Люблинской в Одессе. Чего можно требовать от местечковых учителей, когда одного Козлова достаточно, чтобы заткнуть за пояс всю эту провинциальную гимназию? Да если бы только Козлов, а не забыли ли вы об Яреме? Да-да, тот самый – известный ученый-латинист, автор методик и учебников! Или Александр Иванович – известнейший в стране учитель математики!..
Любой скажет, что Люблинская гимназия – едва ли не лучший образовательный центр в Одессе. А кроме того, Шоэль не хочет прекращать уроки музыки в доме тети Гиты. Он уже свободно играет «Турецкий марш» Моцарта! А на недавнем городском концерте он, Шоэль Горовец, аккомпанировал на рояле самому Шахне Марковичу, замечательному скрипачу, выпускнику консерватории! Нет-нет, Шоэль настоятельно просит отца разрешить ему продолжить учебу в Одессе. Вот такое письмо послал младший Горовец старшему. Конечно, были у Шоэля и другие важные причины, но о них он, естественно, умолчал.
Между тем свидания Шеилки с Пашей закончились: разве утаишь такое в маленьком городке? Кто-то что-то углядел намекнул Фейге, а та вызвала Пашу на беседу. Разговор вышел короткий, но жесткий. Решили, что отныне стиркой белья будет заниматься другая прачка, а с работами по дому Фейга и Мирьям как-нибудь управятся вдвоем. Паша осталась работать на кухне, на лицо ее вернулось прежнее безрадостное выражение, а сердце наполнилось горечью.
Смолкли песни, которые она обычно напевала во время работы. Временами Паша пыталась, как бы невзначай, увидеться с Шоэлем. Однажды как-то вечером он увидел свою ночную подругу в городском саду: опустив голову, она сидела на скамейке. Шоэль незаметно отделился от друзей и подошел к Паше. На ней было нарядное платье и новый цветной платок, красиво оттеняющий овал лица. Они немного поговорили, а когда стемнело, порознь направились в поле, оглядываясь из осторожности.
Август, ярко светят звезды. Колосья набухли, налились, но время жатвы еще не подошло. Море тихих звуков и шорохов, над парочкой огромное звездное небо. Они долго лежат среди колосьев, тесно прижавшись друг к другу.
Шоэль возвращается домой перед рассветом, бросается на кровать и спит до послеполуденных часов. Паша же выходит на свою обычную работу. Движения ее вялы, словно внутри что-то цепко и безжалостно сжимает ей сердце и не дает высвободиться. В этот день она снова затянула свой печальный украинский напев, только вот теперь он звучит иначе, не так, как раньше – кажется, что женщина не поет, а будто бы подвывает, заходится в плаче. Фейга даже забеспокоилась – не заболела ли ее работница?
Но нет, не больна Паша, ее изводит другая мука – горестная бабья доля, несчастье взрослой, сильной, молодой еще женщины, которая потеряла мужа на проклятой войне. А теперь вот не будет и этого красивого и беспорочного юнца, с его отдельной, другой, непонятной жизнью. В самом деле, что у него может быть общего с Пашей? У него-то все еще впереди, а вот у нее счастье, похоже, кончилось навсегда. Вот и выла женщина, как на собственных похоронах… А день-то базарный, на рынке и в столовой толчется народ – знай поворачивайся, Паша, не мешкай – и посетителям подай, и посуду помой… И на кухне работы невпроворот. Громко трещат поленья, в котле кипит свекольник, неистребимый запах жареных котлет ест глаза и ноздри… Кончилось счастье.
А что же Шоэль? Он твердо решил: надо уезжать! Как раз в эти дни поженились Фаня Шмуэлевич и Зяма Штейнберг. Дело давно шло к этому – и так уже почти два года все местечко с удовольствием судачило об этой парочке. Отец Фани был владельцем единственного в городке мебельного магазина. Вы хотите знать, что это означает? А вот что: молодые, как всем известно, обычно женятся. И при этом всегда – будь они евреи или не евреи – начинают немедленно вить свое гнездо. Куда же они, позвольте спросить, идут в первую очередь? – Правильно, в магазин местного мебельного короля, чьей дочерью и была наша Фаня.
Всякий еврей, умеющий читать справа налево, знает, что такое еврейская свадьба. Столы трещат от обилия напитков и блюд, невеста блистает в своем белом шелковом платье. Гости, молодые и не очень, забыв обо всем на свете, отплясывают до полного изнеможения. Портной Мендель – тот самый, сын которого пугает обитателей местечка мировыми переворотами, – играет на трубе, а вместе с ним – целый оркестр. Вот ведь как – не только отличный портной этот Мендель, но еще и на трубе наяривает! Жаль, правда, что оба эти таланта так и не помогли Менделю жить в достатке…
