Владислав Русанов - Окаянный груз
– Живо! Вставайте, лежебоки! Подъем! Живо!
Криком и пинками ему удалось поднять всех узников и выстроить их в какое-то подобие ровной линии у стены. Мародеры, которым довелось стоять рядом с Губошлепом, брезгливо на него косились и норовили отодвинуться.
Старший из порубежников кивнул и тоже вошел. Откашлялся:
– Н-н-ну что, разбойники, мародеры и дезертиры, за виселицей скучаем?
«Заика, что ли? – подумал Ендрек. – А как же он с командами управляется?»
– Мо-мо-молчите? Правильно…
Он засунул большие пальцы за вышитый кушак и, склонив голову, оценивающе окинул взглядом разномастную толпу узников. Коротко бросил в лицо надзирателю:
– Сброд!
Тот пожал плечами:
– Что есть. Чай, не рекруты, а преступники.
– Добро, – кивнул порубежник. – Ра-азберемся.
Он пошел вдоль строя, рассматривая каждого, словно заморские диковины. На ходу он говорил и даже заикаться стал гораздо меньше.
– Добро, уголовнички. Я – Войцек Шпара, сотник п-порубежного реестрового войска Малых Прилужан. Мне нужны люди, готовые на все. Те, кто не страшится рук замарать…
– Меченый, – шепнул соседу урядник Хмыз.
– Да, я – Меченый. – Войцек Шпара дошел до конца строя, развернулся, двинулся обратно. – Мне понадобится беспрекословное послушание и беззаветная преданность великому гетману Малых Прилужан. Взамен каждый вступивший в мой отряд получит полное помилование, а после и щедрую награду. Что скажете?
– А делать-то чего? – с недоверием произнес один из мародеров.
– Не бойся. Более беззаконного, чем вы уже натворили, делать не заставлю.
– А все-таки?
Шпара сделал два быстрых шага и замер напротив говорившего:
– На первый раз прощаю. Я смелых люблю, но наглых наказываю. Понял? – Ярко-синие глаза сотника хлестнули мародера, словно плетью, поперек лица.
– Так точно! – вытянулся он в струнку, словно на плацу стоял.
– Добро! За что здесь?
– Дык… – Мародер замялся. – Свинью украли…
– Ага! А хозяйку по голове, – вмешался надзиратель. Тот, что был с факелом.
– Так не насмерть же, – виновато промямлил бывший солдат. – Легонько, чтоб не орала…
– Кто ж знал, что она шляхтянка? – добавил второй из мародеров – курносый. Вздернутая верхняя губа открывала два крупных резца. За это он был удостоен прозвища – Заяц.
– Ясно, – кивнул Шпара. – Все с вами ясно. Втроем мародерствовали?
– А то?
– Молодцы… Просто соколы. Встать вправо. – Он резко дернул головой, показывая, в какую именно сторону должны отойти заключенные.
– Так. Ты… – Сотник замер напротив лесника. – За что?
– А не хрен… – буркнул бородач.
– Что «не хрен»? – не понял Войцек.
– Бабе рот открывать не хрен.
– Жену он прибил, – вновь пришел на помощь надзиратель. – Насмерть.
– За что?
– А вот говорит: «Не хрен рот открывать».
– За что жену-то убил? – Сотник глянул в едва заметные из-под лохматых бровей заплывшие глазки лесника.
– А не хрен.
– Говорливый, а, Хватан? – обернулся Войцек к своему кривоногому спутнику.
– Страсть, – согласился тот.
– Орясина орясиной, – прибавил второй, скуластый.
– Верно, Грай. Нам такой без надобности. Влево!
– Так. Ты, молодой, за что?
Ендрек не сразу сообразил, что сотник обратился к нему. Попытался ответить громко и задорно, но пересохшее от волнения горло не послушалось. Пришлось сперва откашляться.
– За правду!
– То есть?
– Стишок крамольный пел на площади. – Охраннику, похоже, доставляло удовольствие показывать свою осведомленность. – Сам же нас благодарить должен. Не подоспей стражники, толпа его потоптала бы. А он нос воротит.
– Да? – удивился Войцек. – А что за стишок? Расскажи.
Ендрек замялся. На правой руке порубежника на темляке висела грозная с виду нагайка. А ну как не понравится стих?
– Не бойся, – перехватил его взгляд сотник. – Я бью только за дело.
Студиозус вновь откашлялся и, решив: «А, будь что будет», с чувством, с расстановкой прочитал:
Свиту князя вельможного Януша
От казны не оттащишь и за уши.
Как деньжат ни копи,
Шкур с кметей ни лупи,
Все по ветру развеют пожалуй что!
Закончив, дерзко, с вызовом глянул на сотника и, заметив краем глаза перехватывающую плеть ладонь, привычно отшатнулся, съеживаясь и прикрывая глаза локтем.
Боль обожгла. Но не плечи и голову, как ожидал Ендрек, резанула острой вспышкой пониже спины. Хотя, если разобраться, не такой уж и острой. Можно сказать, погладил.
– Это тебе за плохую рифму в последней строчке, – напевно, видно, для того, чтобы не заикаться, произнес порубежник. Помолчал чуть-чуть и добавил с горечью: – Как вам, молокососам столичным, объяснить, кто вас грудью прикрывает на границе? Чтоб вы, между прочим, спокойно жили и родительские деньжата прожигали.
– Я не прожигаю! – вскинулся Ендрек. – Я образование получаю!
– Да? Студиозус?
– Я окончил три курса медицинского факультета в Руттердахе! По рекомендации самого пана Каспера Штюца, между прочим!
– Вот так даже, да? – ощерился сотник. – Вот и сидел бы в Руттердахе! Оттуда ж видней, что тут в Прилужанах творится!
– Не усидел я! – Ендрека, что называется, понесло. Он понимал, что сейчас обещанные стражниками десять плетей могут показаться за счастье, если осерчает суровый порубежник, но сдержаться уже не мог. – Когда на родине такое творится!
– Какое «такое» творится? – свел брови к переносице Войцек. Хотел еще что-то сказать, но махнул рукой. – А, лешак с тобой, парень! Налево!
Будущий лекарь вышел из строя и пристроился рядом с лесником. От бородача воняло почему-то псиной. Как ни странно, Ендреку этот запах показался приятным. Еще бы, после ночевок у бадьи с испражнениями…
А Войцек Шпара уже допрашивал Хмыза:
– За что здесь?
Бывший урядник собрался с мыслями и основательно, как привык делать любое дело старый солдат, ответил:
– Ротмистру в ухо дал.
– Ротмистру? Из гусар, что ли, будешь?
– Так точно. Крыковская хоругвь. Этой весной нас ближе к Ракитному перебросили.
Войцек внимательно оглядел его. Да, настоящий гусар. Подстриженные в кружок наполовину поседелые волосы, золотое кольцо в левом ухе, усы не закручены, а вытянуты книзу и почти касаются ключиц.
– Что ж ты, гусар, старших по чину бьешь? – почти сочувственно проговорил Шпара.
– Псу под хвост таких старших по чину, – просто ответил Хмыз. – Без году неделя ротмистр, мамкино молоко на усах еще каплями, а туда же – учить.
– На то он и ротмистр.
– Да пусть он хоть трижды хорунжий будет. Я тридцать лет в седле. Он меня учить будет за конями ходить!
– Может, и так, – покачал головой Меченый. – Все равно нельзя.
– Так я от наказания и не бегу.
– Это виселица, – несмело пробормотал надзиратель.
– Знаю! – рыкнул на него Войцек. – Вправо!
Прошло совсем немного времени, и возле Ендрека с лесником переминались с ноги на ногу все нищие во главе с Губошлепом, старательно стонущим и задирающим больную ногу. Остальные обитатели тюрьмы застыли в подобии строя у правой стены.
Войцек Шпара медленно пересчитал их.
– Шестнадцать. Да вас двое.
– Разом – восемнадцать, – кивнул Хватан.
– Двоих недостает до п-полных десятков, – заметил Войцек. Махнул рукой. – Эй, вы, двое! Сюда!
Плеть указала на лесника и, Ендрек изумился, не поверив вначале собственным глазам, на него.
– Что, д-два раза повторять надо? – нахмурился сотник.
– Быстрее, остолопы! – подогнал их Хватан. – Раз в жизни, может, такой фарт…
Они приблизились к Войцеку.
– Ты хоть на коне усидишь? – поинтересовался порубежник, глядя снизу вверх на лохматого лесника.
– Дык… Это…
– Яснее можешь сказать?
– Да.
– Что «да»?
– Дык… усижу.
– А ты? – этот вопрос предназначался студиозусу.
– Не знаю, – растерялся парень. – Приходилось, но недалеко…
– Значит, н-научишься, коль приходилось. А нам лекарь не помешает. Дорога долгая, мало ли что.
Ендрек кивнул, а сам уже подумывал дать деру, оказавшись на свободе. Как они втроем будут с полутора десятками управляться, стеречь? Может, и все так решили? Из тюрьмы выбраться – и врассыпную. Пускай порубежники погоняются.
Но если у кого и были такие мысли, они мигом испарились при виде десятка реестровых с арбалетами на изготовку, поджидавших недавних арестантов на тюремном дворе. Коней им, понятное дело, тоже никто не дал. Просто сгрузили в телеги – хватило всего двух – и погнали коней неспешной рысцой куда-то на закат.
Высоко поднявшееся солнце пригревало левую щеку.
Пригород Берестянки стоял умытый белопенными садами.
Цвела вишня.
Глава третья,
из которой читатель узнает, что в бою ярость иногда бывает важнее слепой силы, а также какой опасности подвергается одинокий путник, сбившийся с дороги у стариц речных заводей Елуча
