Алексей Борисов - Смоленское направление
– Говори, сын мой, что случилось? – Настоятель вспомнил, что отсылал Иннокентия к одноухому киевлянину с целью прощупать некого мурманского боярина, так некстати нарисовавшегося в свете недавних событий.
– Киевлянина и его людей больше нет, батюшка. Всех сжёг огонь. Безухий разведал место стоянки Алексия, как начало смеркаться, мы на ладье поплыли туда, сорок семь человек, столько лихих людей смог собрать твой верный Аристарх. Я был с ними, перед поворотом к стоянке, Аристарх предложил мне высадиться на берег, для того, чтобы зайти с тыла. Как только мы стали пробираться через кустарник, раздался страшный грохот и ладья окуталась пламенем. – А где сам Аристарх? – Перебил Иннокентия настоятель. – Он, он только успел произнести два слова. Греческий огонь. Потом сверкнули молнии, и начался дождь. Тело Аристарха никто не найдёт. – Иннокентий перекрестился и склонил голову, наказания за невыполненное задание было не избежать, но вины за собой он не чувствовал.
– Ступай переодеться, отдохни, после вечерни будь у меня. – Настоятель присел на лавку, всё не так, какой к дьяволу греческий огонь, бывает и молния сжигает дом. Хотя Аристарх служил у кесаря, мог и знать. А если Алексий прислан из Никеи? Вот это уже интересно, надо будет понаблюдать за ним. Много с ним неясно, какие-то механизмы приволок с собой, зачем так позиционировать? Сидел бы тихо и сопел в две дырочки, так нет, дом каменный строит, точно ромей, русский бы построил из дерева. Зная о наличии и месте проживания соглядателя, это уже наполовину обезвредить его. Что думать о комаре, когда грозит пожар в доме, князь Смоленска, вот главная заноза. Время дорого, нужно снова собрать ватажку из недовольных правлением Святослава людей, вооружить, обучить, содержать их, наконец. Серебро, как же нужен этот металл, как раз тогда, когда его нет.
Мелодичный перезвон с колокольни прервал размышления настоятеля, немой звонарь Герасим, опробовал новые, только что привезённые колокола. Круглый сирота, потерявший дар речи при виде гибели своей матери, Герасим скитался с паломниками слепцами. От города к городу, от монастыря к монастырю. В Смоленске, жестами объяснил прежнему звонарю, просьбу подняться на колокольню и подёргать за веревки. Шестидесятилетний дед, смилостивился и разрешил ударить в колокол, один раз, было это на следующее утро после пасхи. Так и появился ученик звонаря Герасим при церкви. С тех пор прошло десять лет, немой немного усовершенствовал крепления канатов в звоннице, приспособил дощечки и стал играть музыку. Не зная ни одной ноты, не имея возможности произнести ни слова, Герасим играл произведения на главном и средних колоколах. Импровизировал, мог повторить перезвон через несколько дней, после его исполнения. Настоятелю нравилось, люди были в восторге. Вот и принял решение священник приобрести новые, маленькие колокола, размеры которых, несколько раз немой показывал руками. Было у Герасима два сокровенных желания, о которых он часто думал, первое – собрать весь город перед колокольней, на которой он исполнял перезвон, второе – снова научиться говорить.
Глава 9. Приключения Пахома.
Ой, полным-полна моя коробушка, Есть и ситцы, и парча. Пожалей, душа-зазнобушка, Молодецкого плеча! Выйди, выйди в рожь высокую, Там до ночки погожу, Как завижу черноокую – Все товары разложу.
Цены сам платил не малые, Не торгуйся, не скупись. Подставляй-ка губки алые, Ближе к молодцу садись!
Вот и пала ночь туманная, Ждёт удалый молодец… Чу, идёт – пришла желанная, Продаёт товар купец.
Катя бережно торгуется, Всё боится передать. Парень с девицей целуется, Просит цену набавлять.
Знает только ночь глубокая, Как поладили они… Распрямись ты, рожь высокая, Тайну свято сохрани!
Новгородский купец в шестой раз заводил патефон и слушал песню, так близкую его сердцу, под названием 'Коробейники'. Ах, какая песня, прямо про него поётся, четырнадцать лет назад, торгуя в лавке отца, Пахом познакомился со своей будущей женой. Ну и что, что супружницу зовут не Катя, и после знакомства не было ржи, но всё остальное то, было. Тоска охватила Ильича, захотелось домой, к жене, детишек повидать. Старшей доченьке Нюрочке, уже двенадцать годков, копия Марфы растёт. Такая же красавица будет, очень любит монетки считать, монеток немного, несколько булгарских пуло и парочка византийских, но всё сложено в деревянную шкатулочку, которую купец сделал сам и подарил дочери. Бывало, сядет Нюра на колено отца, откроет свой заветный сундучок, и рассказывает – на эту денежку куплю платье красное, на эту сапожки, а на эту лавку торговую – радуется сердце Новгородца, душа поёт от воспоминаний. Лексей, узнав о дочке Пахома, перед отплытием просил передать от себя подарок: мешочек монет круглых, жёлтого металла с отчеканенным трезубцем и парсуну им нарисованную. На рисунке сам Пахом Ильич на фоне ладьи с командой, как живые. – Пусть, мол, играет дочурка, батьку вспоминает. – Хороший у него компаньон, дай Бог ему здоровья.
– Скоро Смоленск, вон камень приметный, к закату будем в городе. – Громкий голос кормчего прервал идиллию Ильича, пришлось прятать патефон в рундук и думать, как ловчее уговорить кузнецов сделать скидку на звёзды шипастые. Сорок шесть пудов железа, это не шутка, пусть изделия из самого паршивого материала, главное закалённый шип. Будет ли столько гривен расплатиться?
К причалу подошли ровно перед закатом, разгружать ничего не надо, струг остался у Лексея. Товара для Смоленска Ильич не привёз, старый еще не распродан. Оставался груз для Новгорода, так чего его разгружать, если завтра снова в путь. Купец вылез с ладьи, перехватил поудобнее мешок с патефоном и зашагал по направлению к своей лавке. Ценный груз Новгородец никому не доверил нести, хочешь что-то сделать правильно – делай сам.
– Вот и пала ночь туманная, ждёт удалый молодец, чу, идёт – пришла желанная, продаёт товар купец. – Напевая под нос куплет понравившейся песни, Ильич зашёл в дом. Евстафий палочками отмечал количество проданных вещей, на восковой поверхности пластины рисунками были обозначены товары, которые продавались в лавке. В случае продажи стакана, возле рисунка, усечённого снизу треугольника ставилась палочка. Подобную бухгалтерию Пахом придумал сам, было очень удобно, когда много предметов торга и запутаться очень легко. Вводить ценники пока не решался, хоть и советовал компаньон, ибо сам процесс разговора, во время сделки, Ильичу очень нравился.
-Пахом Ильич! Слава Богу, объявился. Я уж начал подумывать, что оставил ты меня здесь навсегда. Вот сегодня трубу подзорную продал и три пары стекла для глаза. Мойша-аптекарь купил, зело радовался, только перед твоим приходом ушёл.
– И много сторговал? – Новгородец прекрасно помнил аптекаря, тот приценивался к стеклянным изделиям ещё перед отъездом Пахома, и тогда к консенсусу они не пришли. Мойша выждал, пока Новгородец уедет, и решил попробовать договориться с приказчиком.
– По номиналу Пахом Ильич, трудно с ним торговаться, два раза уходил, потом возвращался. – Евстафий вздохнул, как-то обречённо и развёл руками, мол, 'не смогла я, не смогла'.
– Завтра с утра в железный ряд пойду, к обеду, думаю идти на Новгород, ты здесь останешься. Через месяц вернусь, пойдем, казну сдашь. – Пахом открыл дверь, отделяющую торговое помещение от подсобки и направился в свою комнату. Спустя полчаса Ильич располагал данными о состоянии торгового баланса. Выслушал местные новости, скопившиеся за день отсутствия, посмеялся над местной боярыней, которая несколько раз присылала ключницу с просьбой заменить зеркальце (может и пошла с того времени поговорка о неправильном зеркале и кое-чем кривоватом), поинтересовался попом, не пришедшим на дежурство и вскоре уснул. Ночью купцу снилась старшая дочка, строчившая на швейной машинке. Нюра сидела в платье из изумрудного бархата неописуемой красоты, повернула голову к отцу, встала, крутанулась вокруг себя, улыбнулась, мол, какая пригожая дочь у тебя. Постояла пару секунд, и вдруг в руках у неё оказался странный наряд, детали Ильич рассмотреть не мог, но подойти ближе к дочери не получалось. – Это платье для жены посадника, сама сделала, по лекалам дяди Лексея, приезжай поскорее, папочка, мы тебя ждём. – Пахом вскочил с постели, снова вещий сон. После событий на реке, Ильич стал верить во всё, что ему приснится. – Домой, скорее домой. Надо спешить. Евстафий, ты где? – Никто не отозвался, после того как купец уснул, приказчик выпил стакан хмельного мёда, напиток ему понравился, и в результате объятия Морфея застали его за стойкой лавки. Пройдя через подсобку, в открытую дверь Новгородец понаблюдал за храпевшим помощником, ругаться и будить не стал, вспомнил о звёздочках и пошёл умываться.
Железный ряд находился на окраине торга, кузни мастеровых людей стояли вообще у самой реки. Пройдя мимо бронников, раскланялся со знакомым купцом из Пскова, Ильич подошёл к кузнецу, торговавшему подковами и различной железной мелочью. Для вида покрутил в руках петлю для двери, стал дожидаться, пока его заметят и заведут разговор. Подмастерье кузнеца, уловив кивок мастера, приблизился к Пахому, поздоровался и стал расхваливать мастерство учителя. Новгородец выслушал высокохудожественный трёп, согласился с великолепными навыками железных дел мастера, усомнился в качестве товара и, воспользовавшись новым, услышанным от Лексея словечка 'перетереть', попросил хозяина проводить до кузницы. Собеседник был не против, заказов не было, а раз так, то и уголь попусту жечь не стоило. Вот и сидел на торгу, возле своего лотка.
