Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея
– Да-а... А что, у луканов действительно продают людей за долги?
– Продают, ванакт. Но брутии тоже хороши!
– Вот и мири таких! Скажешь им. Ром, что где-то через месяц я вернусь и рассужу всех по справедливости.
– Они не знают, что такое «месяц», ванакт. Я им лучше на пальцах покажу.
Тяжкую службу ты задал мне. Отец Молний!
* * *
– Песню-ю запе-е-евай!
– Мы, давны, всех сильнее!
Мы, давны, всех храбрее!
У-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у!
Горы кончились – вместе со звериными шкурами. Теперь слева от дороги негромко шумело море – то самое, винноцветное. Здесь, на западе Италии-эмбаты, уже строили города. Неказистые, за частоколом, с домами под камышовыми крышами, не города даже – городишки. Но все-таки!
– И днем, и темной ночью
Мы рвем врагов на клочья!
У-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у!
Мы спешили – Эней Анхизид звал на помощь. Гонец рассказал, что владыка дарданский в последнее время начал прихварывать – да так, что даже плакать почти перестал. Видать, плохи у бедняги дела! На Одиссея надежды мало, говорят, все тоскует, все на море смотрит. А одному Чужедушцу не справиться.
– Мы – бравые ребята!
Мы – вольные волчата!
У-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у!
И все-таки большое войско я брать не стал. Война – дело дурное. И безнадежное. Сегодня победишь, завалишь трупами поле, а завтра (послезавтра, через десять лет) сыновья тех, кого ты убил, соберутся, чтобы отомстить за отцов. Да и не хотелось воевать, когда вокруг Золотой Век! .Много ли чести бросить сверкающую бронзой фалангу на тех, кто даже медь плавить не умеет? Все равно что детей бить!
– Пусть ждут враги нас в гости!
Обгложем мы их кости!
У-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у!
Я вновь поглядел на близкое море, усмехнулся. Надо бы вспенить веслами воду! Давно хотелось вокруг Италии-сапога сходить, к шардана на их остров (его мы так и зовем – Шардания) заглянуть. Звали! А если Номос и вправду открыт с двух сторон, то самое время посылать вдоль всего побережья сторожевые кимбы. Береженого и Отец Молний бережет!
...Все эти годы никто из нас не пытался вернуться в Элладу. Большинство просто боялось, ведь за винноцветным морем мог снова начаться Океан! А мы, те, кто знал о Номосах, помалкивали. Но теперь, кажется, наш покой подходит к концу...
– Не выходить из строя-я! Ровнее, ровнее, идти в ногу-у!
– У-у-у-у-у-у!
* * *
– Освоился ты здесь! – хмыкнул я, поудобнее устраиваясь в огромном цельносрубленном кресле.
– Ага! – вяло откликнулся Любимчик. – Хороший дом, хоть и деревянный. И вино тут хорошее, лучше нашего. Попробуй!
Вставать он, впрочем, не стал – бурдюк босой пяткой ко мне пододвинул.
«Тут» – это в Лации, в Лавинии-городе, где правит великий регус (и деус!) Эней Основатель. Плаксой себя именовать дарданец строго воспретил,
– И чего ты здесь делаешь, Одиссей? – поинтересовался я, прикладываясь к бурдюку.
...Неплохое винцо!
– А ничего не делаю, – сообщил рыжий и потянулся. – Ежели спросят – совет дам...
Все ясно! Эней правит, Протесилай ему помогает, а Любимчик советует. Каждый при своем!
– Меня тут, Диомед, Янусом Двуликим называют, – в голосе Лаэртида промелькнуло что-то напоминающее гордость. – На воротах мою рожу гвоздями приколотили – деревянную!
– Если деревянную – это еще ничего, – рассудил я. – Могли бы и по-другому. Так чего там с Энеем? Меня к нему даже не пустили...
– Плохо с Энеем, – вздохнул Любимчик. – Расхворался совсем. А тут еще война эта...
Да, война. С соседями-рутулами договориться так и не удалось.
– Надо было Подалирия с собою взять...
Поглядел на меня Одиссей – равнодушно этак.
– Не поможет Подалирий. Кровью Эней харкает. Болтают, будто отравили...
Вот Гадес!
– Сделаем так, Протесилай. Я со своими ребятами пробегусь вдоль этой реки...
– Тибра, Диомед.
– Да какая разница? Хоть Тибра, хоть Тигра... Погляжу, что к чему, намечу подходящее место, если придется разворачивать войско. Как зовут басилея рутулов?
– Регуса, Тидид. Его зовут Турн, у него наш Плакса невесту чуть ли не с брачного ложа увел, оттого все и...
– Ясно!
– Старейшины рутулов против войны, но он как с цепи...
– Я думаю! Если невесту, да с брачного ложа!
– Только ты, Тидид, воду из Тибра не пей и другим не разрешай. Гадкая она, желтая...
– Желтая?
* * *
– Регус Диомед! Регус Маурус! Разреши, мы доспехи снимем, туники снимем...
Окружили меня давны. Глаза горят, языки от волнения подрагивают... Как хочется снова волком стать!
– Мы быстро пробежимся, все увидим, все узнаем! Регус Маурус, разреши!
Чуть ли не подпрыгивают. Так сейчас на четыре лапы и бухнутся!
– Отставить! – вздохнул я. – В этих местах оборот... таких, как вы, боятся. Что о нас скажут, а?
– У-у-у-у-у!
– Все! Строиться! Вперед – и с песней!
Песню, впрочем, так и ни запели – от огорчения, видать.
Тибр действительно оказался желтым – желтее Скамандра. И несло от него болотом. Хорошо еще, по пути попадались ручьи, из которых не страшно было пить.
Шли третий день. Войско Турна пряталось где-то здесь, среди камышей и прибрежного леса. Но я не спешил искать врага – пусть найдет меня сам. На привалах мои давны хором (У-у-у-у-у!) орали, вызывая рутулов на переговоры. Может, еще удастся обойтись без крови...
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у! Опять?
– Что такое, Грес? Чего орете?
– Сестричка, регус! Здороваемся! Сестричка?
Волчица сидела под деревом. Старая, облезлая. Какая уж тут сестричка – бабушка скорее! Напугал ее вой – подпрыгнула, в чащу кинулась.
Вот обормоты!
Хотел уже объяснить моим голосистым, как с бабушками здороваться следует... Не успел. Не успел, потому что на дерево еще раз поглядел, возле которого волчица на солнышке грелась. Точнее – на деревья.
Сросшиеся.
А ведь знакомое что-то!
«...Увидишь волчицу у сросшихся деревьев – оглянись».
Но ведь ты шутил, Амфилох Щербатый!
Оглянулся...
Глядела из кустов бородатая рожа. Не волчья, понятно.
– Сто-о-о-о-ой!
– Они не рутулы, ванакт. Это сабины, у них тут на холме село.
– Ясно, Ром. Растолкуй им, если сможешь, что я...
– Они о тебе слыхали, ванакт. Слыхали и просят, чтобы ты их рассудил. С соседями никак разобраться не могут, у тех тоже село на холме стоит, но с другой стороны. Очень просят!
– У, Дий Подземный, еще и это! Вот что. Ром, возьми десяток парней, сбегай к ним и придумай что-нибудь. Скажи, что тебя послал Диомед Маурус Великое Копье и что твои слова – его слова. Потом нас догонишь.
– Да как их рассудить, дядя Диомед? Они говорят, что уже сто лет холм поделить не могут.
– Ну... Помнишь, в Аттике такое же было, пока Тезей не пришел. Собрал он всех спорщиков...
– ...И в одном городе поселил. Помню, дядя. Так что, город им построить?
– Еще чего! Борозду в земле пропашешь и копье воткнешь. Держи мое – страшнее будет. А строятся пусть сами. Все, Ром! Одна нога здесь, другая там...
Рутулов мы встретили к вечеру. Турну надоело прятаться, и пара сотен мрачных парней заступила нам дорогу. В воздухе уже зажужжала первая стрела, но до боя не дошло.
Турну был не нужен я. И никто не нужен – ни Любимчик, ни Протесилай. Только Эней. Плаксу он был готов разорвать на части – зубами, не хуже, чем мои давны.
И угораздило Анхизида жениться! Хоть бы нашел себе невесту без жениха! Особенно такого.
Турн кричал. Турн орал. Турн вопил. Турн лупил кулачищем в грудь. Эней – или война! Он соберет родичей, он позовет соседей, он зальет весь Лаций кровью.
Энея!!!
В конце концов владыка рутульский до того разгорячился, что пустился в пляс – прямо с копьем. Свистело в воздухе копье, топали в сырую прибрежную землю босые ножищи...
Энея!!!
А почему бы и нет? Старейшины рутулов войны не хотят, не у них невесту украли...
Договорились о поединке – насмерть.
Оно бы и ничего, да вот сдюжит ли Плакса? Такие поединки проигрывать нельзя.
– Ну чего, Ром, основал? А мое копье где?
– Основал. А копье пришлось оставить – возле жертвенника. Ты теперь, ванакт, у них бог-покровитель – Маурус Копьеносный. «Квирин», если по-сабински.
– У-у-у-у-у-у!
* * *
– Мама! Мама, мама, не уходи! Не уходи, мама...
Эней Анхизид бредил. Слепо смотрели глаза, тонкая ; струйка крови сочилась изо рта.
– Мамочка! Мне больно, мамочка! Не уходи, пожалуйста!..
Он звал ЕЕ – ту, что убила мою Амиклу. Я осторожно вытер кровь с его подбородка, поправил мокрую повязку на лбу. Эней умирал. Я напрасно договорился о поединке.
– Мама! Мамочка...
Я отвернулся. Под Троей, на страшной Фимбрийской равнине, мы были врагами. Но врагов уже нет. Храбрый, честный парень, Эней Плакса, наш товарищ, уходит к черному порогу Гадеса.
Плакса! Он плакал, когда говорил об Амикле...
– Диомед...
Окровавленные губы попытались улыбнуться. Ата-Безумие смилостивилась над владыкой дарданов.
