Андрей Валентинов - Око Силы. Третья трилогия. 1991–1992 годы
– Неплохо…
Вспомнилось письмо с вырезанной подписью из серой папки цековского архива. Тот, кто писал из Кащенки, был уверен, что землю захватили марсиане. Бред сбывался – марсианские боевые машины под звуки «ламбады» торили путь к Столице…
– Господин Лунин?
Келюс обернулся и увидел Тургула. Антон Васильевич почти не изменился со дня их первой встречи, только теперь на нем было не пальто-реглан, а черная кожаная куртка, похожая на те, что носили авиаторы.
– Я здесь, в некотором роде, инкогнито, – улыбнулся генерал, заметив взгляд, брошенный на куртку. – Отдал на растерзание репортеришкам заместителя, а сам решил этак незаметно подобраться к вам, Николай Андреевич. Честное слово, рад вас видеть!
– Здравствуйте, Антон Васильевич, – тихо ответил Келюс и замолчал. Когда-то ему хотелось доспорить с генералом, но теперь, посреди сгоревшего Мценска, разговаривать не было не о чем.
– Как видите, я оказался прав, – Тургул кивнул на стоявший посреди площади танк. – Гражданская война не кончится в ноябре 20-го, как написано в ваших учебниках. А если кончится, то совершенно иначе. Как вы назвали такие войны? Интертемпоральные?
– Интертемпоральные… Антон Васильевич, как вы думаете, полковник Корф одобрил бы все это? Чтобы «Градами» – по жилым кварталам?
– Миша всегда был идеалистом, – развел руками генерал. – Как и вы сами, господин Лунин. Впрочем, мне проще, у меня есть приказ – и я его выполняю. Если бы я тоже начал рефлексировать… Ну, не поминайте лихом. Идем на Тулу!
Генерал протянул руку, затем подбросил ладонь к козырьку и шагнул к ожидавшей его возле сгоревшего укома машине.
Корреспонденты разбежались по соседним улицам, танк взревел мощным дизелем и заскрежетал гусеницами по разбитой мостовой, и Николай остался один посреди мертвого города. Он никогда не бывал в Мценске, и не мог представить, как выглядел город до войны. Сейчас же здесь можно было встретить лишь сновавших по пустым улицам солдат, кое-кто из них уже успел изрядно выпить, вдалеке слышалась стрельба, женские крики и шум танковых моторов. Несколько раз Лунина останавливали неприветливые патрули. Выручал пропуск, полученный в Харькове.
На городском кладбище Николай увидел свежую братскую могилу. Под памятником с деревянным крестом были неровно выписаны полтора десятка фамилий – три офицера и двенадцать нижних чинов. Мелькнуло что-то знакомое: «Лейтенант Горкин», и Келюс вспомнил парня со шрамом на щеке. Лейтенанту Горкину уже никогда не вернуться на свой Марс…
…На обратном пути корреспонденты уже не шумели и не смеялись. Некоторые тихо переговаривались, большинство же молчало. Джон Джагер, оказавшийся в одной машине с Луниным, тоже заметно увял и, сбиваясь на английский, принялся рассказывать о битве под Верденом, где он был репортером, то и дело повторяя: «Но там такого не было! Это не война, это бойня!» Спорить не приходилось, и Келюс отмалчивался.
На Харьковском вокзале репортеры быстро разбежались. Лунин облегченно вздохнул и решил пройтись пешком, но, как только он вышел на привокзальную площадь, от управления Южной железной дороги медленно отъехала большая черная машина. Келюс обратил внимание, что шофер был не в обычной кожанке, а в форме, стекла же закрывали плотные занавески.
«За мной», – решил Николай, привыкший уже не ошибаться в таких случаях. Автомобиль затормозил, из раскрытой дверцы появился хмурый офицер, и Келюс понимающе кивнул – именно этот штабс-капитан уже беседовал с ним в подвале Технологического. Последовало непременное: «Господин Лунин? Прошу!». Николай хотел было потребовать ордер, но рассудил, что в 20-м году такие шутки еще меньше понимают, чем в 1992-м.
Он был усажен на заднее сиденье, контрразведчик сел рядом, и автомобиль тронулся. Шторки на окнах надежно закрывали обзор, но маршрут был ясен и так. Где находится контрразведка Добровольческой армии, в Харькове знал каждый.
Николая высадили посреди огромного пустого двора. Офицер предложил следовать за ним, и вскоре Келюс уже шел длинным, плохо освещенным коридором мимо долгого ряда запертых дверей. Пару раз навстречу попадались какие-то испуганные люди в сопровождении равнодушной охраны. У одного из конвоируемых руки были связаны за спиной, а на лице запеклась кровь. Николая передернуло, и он предался невеселым размышлениям, куда доведется попасть – в кабинет или сразу в камеру.
Вскоре его любопытство было удовлетворено. Контрразведчик отпер одну из дверей, щелкнул выключателем и предложил зайти. За дверью оказался кабинет, как две капли воды похожий на уже виденный в подвале Технологического. Келюс сел на предложенный ему стул и принялся ждать вопроса о фамилии-имени-отчестве. Но случилось иное – штабс-капитан не стал доставать ни бумаги, ни ручки.
– Господин Лунин, – поинтересовался он, – кто из ваших родственников участвует в войне на стороне красных?
– Не знаю, – растерялся Николай, – кто-то, наверное, участвует.
– Лунин Николай Андреевич вам знаком?
– Это же я! – еще более удивился Келюс.
– Ваш родственник, Лунин Николай Андреевич, – терпеливо повторил офицер. Николай недоуменно пожал плечами, но тут же его ударило: Лунин Николай Андреевич! Дед…
– Понятия не имею! – сухо ответил он. – А в чем дело?
Он ждал сакраментальной фразы о том, кто здесь задает вопросы, но контрразведчик ответил сразу.
– Несколько дней назад под Орлом попал в плен комиссар Онежского полка Лунин. Его почему-то доставили сюда и приказали организовать вам встречу.
Кто именно отдал приказ, уточнено не было.
– Я и подумал, что это ваш родственник, – пояснил офицер. – Ну хорошо, сейчас его приведут сюда. Если будет драться, стучите в дверь.
Он вышел, оставив Николая одного в пустой комнате с зарешеченным окном и голыми, грубо побеленными стенами. Келюс внезапно почувствовал себя совсем плохо. Оставалось надеяться на невероятное совпадение…
Дверь открылась, и за порог ступил невысокий парень в новой гимнастерке без погон, больших, не по размеру сапогах и офицерских галифе. С первого же взгляда было ясно, что пленного недавно переодели. Парень огляделся и с легкой усмешкой посмотрел на Николая.
…В Доме на Набережной не сохранилось фотографий Лунина-старшего времен гражданской, но этого и не требовалось. Келюс даже не догадывался, насколько похож на деда. Только теперь он был лет на десять старше комиссара Онежского полка…
– А я уж скучать начал. Что, вспомнили, наконец?
Дед явно принимал Келюса за следователя.
– Вспомнили, – выдавил из себя внук. – Садитесь… Садись…
Лунин-старший сел, по прежнему иронически улыбаясь. Молодой комиссар не боялся контрразведки.
– Ну чего, протокол писать будем?
Келюс вздрогнул. Обычно дед выговаривал это слово правильно, но, если хотел высказать свое отношение к подобным бумажкам, ударение перемещалось на первый слог.
– Не будем, – с трудом выговорил он, – я не следователь.
– Это как? А вообще-то, и не похож, тут все больше офицера – золотые погоны… А кто ж ты будешь?
– Они… они думают, что мы родственники, – заспешил Николай. – Меня привезли сюда…
– Опознать, что ль? – удивился дед. – Так я и не скрываю! Лунин я, Николай Андреев.
– Я тоже Лунин Николай Андреевич, – вздохнул Келюс. – Они… Они хотят узнать, родственники ли мы, чтобы ты… Чтобы ты стал заложником…
– Постой-постой! – дед нахмурился, слегка наморщил лоб, сразу став старше. – Погоди, тезка… Кажись, сообразил! Значит, ты им нужен, и они вместо того, чтобы вздернуть меня на первой же сосне, приволокли раба божьего сюда? Крепко, выходит, ты им нужен, Лунин!
– Крепко…
– Ну и зря старались! – лицо деда стало серьезным, серые, такие знакомые Николаю глаза зло блеснули. – Скажи им, что маху дали, господа золотые погоны! Не родич ты мне, потому как среди Луниных буржуев не имеется!..
…В августе 91-го дед называл его врангелевцем. Здесь Келюс попал в «буржуи»…
– Постой-постой, парень! – в голосе комиссара Лунина впервые послышалось беспокойство. – Дай-ка я на тебя взгляну. А ведь и вправду, вылитый батя в молодости… Ты-то сам откуда?
– Из Столицы.
Дед медленно встал, шагнул вперед, но Келюс, вовремя вспомнив, что у стен бывают уши, быстро приложил палец к губам. Лунин-старший понял сразу – и со значением подмигнул.
– Не-а, не сходится. Костромские мы, в Столице ввек не жили. Так что обознались господа хорошие!…
Их глаза встретились, и Келюсу вновь стало не по себе – взгляд деда был тот же, что и через много лет, только молодые глаза сияли ярко и под ними не было привычных морщин.
– Ты чего, тезка? – удивился комиссар. – Плачешь, вроде? Ты это брось, так они тебя враз сломают!
– Лампа светит, бином! – заставил себя усмехнуться Келюс. – У меня от яркого света всегда глаза слезятся.
