Владимир Романовский - Польское Наследство
Бесшумно приблизившись к ложу, держа сверд наизготовку, мститель прислушивается – не было ли погони? Не следит ли за ним кто-нибудь? И вспрыгивает на ложе.
В ложе никого нет.
Мститель смотрит в сторону и обнаруживает еще одну дверь, узкую – в умывальную. Спрыгнув с ложа, он направляется к ней.
– Там тоже никого нет, – раздается знакомый Гостемилу голос. – Князя вообще нет в городе. Тебе от этом не сказали?
– Где он?
– Я не уполномочен сообщать об этом первому встречному. Вот если бы у тебя была грамота от какого-нибудь высокопоставленного человека, тогда, может быть, и сказал бы, – говорит Хелье.
– Мне не до шуток, Хелье. Говори, где князь.
– Ты меня знаешь? Я польщен, Насиб. Как видишь, и я тебя знаю.
– Где князь?
– Это праздное любопытство, Насиб. Твоя миссия окончена.
Насиб делает шаг вперед. Хелье поводит свердом из стороны в сторону. Гостемилу хочется предупредить друга о двух ножах за голенищами Насиба, но он не может сказать ни слова, и Хелье его не видит.
Похоже, что противники понимают – переговоры бессмысленны. Магометанин знаком с репутацией сигтунца и знает, что Хелье не отступится и ничего не скажет, пока может держать в руке сверд. Насиб думает – нужно сделать так, чтобы он не мог. Хелье, зная о миссии Насиба и тоже знакомый, возможно, с репутацией противника, понимает, что Насибу нечего терять.
Клинки скрещиваются. Хелье принимает во внимание сильные стороны Насиба – очень крепкая, гибкая рука, мощная кисть. Кошачьи движения – южная школа. Единственный недостаток этой школы, как Хелье когда-то объяснял Гостемилу – отсутствие степеней. Навыки Насиба имеют только одну цель – уничтожение врага. Никаких промежуточных мер.
Насиб тоже, очевидно, видит достоинства противника. Сигтунец не идет в атаку и охотнее уходит от ударов и выпадов, чем парирует их – бережет силы и ждет, когда появится в защите супостата брешь.
Но времени – у Хелье много, а у Насиба мало. И Насиб начинает теснить Хелье, делая выпад за выпадом, рубя молниеносно – Хелье едва успевает отскакивать, то в сторону, то назад. Насиб преграждает ему дорогу, загоняя в угол.
Почему никто не бежит на шум? Где оставшиеся ратники? Почему Хелье оказался в спальне князя, и где сам князь? Ответов нет. Гостемил, невидимый, неслышимый, вынужден просто следить за ходом боя.
Скрипит половица, Хелье оступается и вынужден парировать рубящий удар. Насиб, давя клинком в клинок, левой рукой вынимает из сапога нож, и Хелье не успевает отодвинуться полностью – сталь впивается ему в бок, скользя по ребрам, распарывая плоть, алое пятно – кровь и лимфа – расползается по рубахе. Сразу после этого Хелье приходится упасть на колено и перекатиться, и он вскакивает на ноги с криком боли – как раз вовремя, иначе следующий удар ножа угодил бы ему в шею, и Насиб приступил бы к переговорам.
– Я знаю не только тебя, – говорит Насиб. – Я знаю твоих друзей, и твоего сына. Его зовут Нестор. Он учится в Болоньи.
Сверд Хелье мелькает – слева направо и сверху вниз – и Насиб парирует удар с той же силой, с какой он был нанесен. Раздается треск, клинок ломается, и теперь в руке у Хелье остается едва ли локоть стали, без острия. Но мгновенная потеря равновесия обоими противниками дает Хелье возможность качнуться по инерции в нужную сторону и вновь восстановить равновесие уже за спиной Насиба. И когда Насиб поворачивается к нему и сразу наносит рубящий удар, справа налево, Хелье, пригнувшись и вкладывая все силы в удар, обломком сверда пригвождает Насиба к стене спальни. Насиб роняет сверд и нож на пол.
– Меня ожидает награда, – говорит он. Поскольку говорит он это по-славянски, понятно, что обращается он лично к Хелье.
– Надеюсь, – отвечает Хелье, стаскивая рубаху через голову, – что тебе преподнесут ее в дукатах. Это самое надежное нынче.
Хелье садится на пол, приваливается к стене, комкает рубаху и прижимает ее к ране.
– Неверные будут уничтожены, – настаивает Насиб.
– Да? – говорит Хелье, морщась и шипя от боли. – А какая завтра будет погода, ты не знаешь заодно?
– Я умираю как мученик, – продолжает Насиб.
– Могу дать тебе отпущение грехов, – говорит Хелье. – Я недавно целый месяц … а, хорла, как болит! … месяц притворялся священником, и некоторые навыки у меня есть.
«Велик Аллах» Насиб произносит по-арабски. И не умирает.
– Представь себе, – говорит Хелье, – когда князь сказал мне давеча, что заночует у знакомого болярина … Сметка, кажется … я еще не знал о твоем грядущем визите. – Он показывает пальцем вправо, имея в виду соседнюю спальню. – Ингегерд. – Затем влево. – Владимир. А дальше Анька и Элисабет. Как ты думаешь, это просто совпадение, или же Всевышний действительно оберегает не только Ярослава, но и все его семейство? Не понимаю. Впрочем, так, наверное, надо. Ярослав, чтобы ему делать … то, что он делает … а, хорла! … Ярослав должен пребывать в хорошем настроении. А то, что он иногда чудит и ведет себя, как последний подлый смерд – это так … это так и должно быть, наверное … Ведь даже святые получаются по большей части из людей не особенно приятных. А из приятных людей хорошо получаются лицемеры и торговцы краденным.
Гостемил засмеялся. И еще раз засмеялся, понимая, что все это – сон. И подумал – может теперь явится Нимрод и скажет или сделает что-нибудь загадочное?
Голос Нимрода сказал откуда-то сбоку, —
– Может тебе еще и сплясать?
И Гостемил снова засмеялся.
Но вообще-то, подумал он во сне, такое может быть только во сне. Нет, правда. Сверды грохочут, а в соседних спальнях спят. Да и не стал бы Ярослав проводить ночь у Голубкиных – он их недолюбливает, особенно отпрыска. Как бишь его? Даждь-бог? Мокошь? Нет, Мокошь – женское имя. Какой-то примитивный эпос. Кажется, даже при Олеге не очень верили. А греческую михвологию никому не превзойти, сколько бы не пытались. Так получилось.
Сквозь сон он почувствовал, что, вроде бы, хочет есть. И услышал стук двери.
– Болярин? – позвала Астрар.
– Иди сюда, – велел Гостемил, не открывая глаз.
Она приблизилась. Он понял, что это все еще сон, а во сне все проще и свободнее.
– Раздевайся и ложись рядом, – не приказал, а просто попросил, он – ему показалось, что во сне Астрар умнее, чем в жизни. Астрар послушалась, разделась очень быстро, забралась в ложе, прижалась к нему и стала его гладить по волосам и по груди, уже без всяких просьб. Гостемил почувствовал, что к нему возвращаются силы, что скоро он будет здоров. Уютная теплая волна прошла по телу, проснулось и дало себя знать желание, и Астрар, уловив и увидев, сделала то, чего Гостемилу хотелось – оперлась на локти и колени, осторожно переместила к нему на грудь и живот мягкое, теплое тело, и стала двигаться осторожно, боясь причинить ему боль, и от этой осторожности возбуждаясь все больше, и возбуждая его. От нее хорошо пахло, и осознав это, Гостемил понял, что не спит. Большая грудь Астрар приятно касалась его груди, мягкое бедро ласкало левый бок, а другое бедро оставалось неподвижным – Астрар хорошо знала расположение ран на теле Гостемила. Он положил руку на ее крупный, очень круглый арсель, повел ладонью вверх, погладил ей спину, взял Астрар за шею и притянул ее голову к своей. Астрар поцеловала его первая – рот у нее было очень влажный и горячий.
– Осторожно, – сказал он на всякий случай.
И она хмыкнула утвердительно.
По завершении акта они лежали рядом, и Астрар молчала и улыбалась – редкое для нее состояние.
– Уж не полдень ли сейчас? – спросил Гостемил, косясь на окно.
– Да, – подтвердила Астрар.
– Ужасно есть хочется, – признался Гостемил.
– Сейчас. Приготовлю что-нибудь. Прости, я была занята все это время, даже к тебе не зашла.
– Чем же ты была занята, Астрар? – изображая трепетный интерес спросил Гостемил, и она засмеялась – видимо, не так глупа была, как изначально он думал. А может, сразу после соития женщины на некоторое время умнеют?
– Да так … Хелье вернулся раненый…
– Раненый?!
– Не сильно. Бок ему кто-то пропорол. Он не сказал, кто и как. А от чуди его толку мало, она безрукая совсем. Нужно было рану промыть, перевязать. Теперь меня Ширин сменила. Дочь у тебя ничего, соображает, хоть и сволочь. А чудь – только глаза свои круглые таращит, и всего пугается.
– Надо бы его … к нему … сходить, – сказал Гостемил. И понял, что может двигать пальцами левой руки. Хороший признак. – И пожрать бы заодно.
– Уж я сказала, что сейчас приготовлю! – вдруг скандальным голосом заявила Астрар.
Ого, подумал Гостемил.
Она лежала слева от него. Было неудобно, но он все-таки умудрился дотянуться правой рукой до ее волос, захватить в кулак, и, приподняв, перетащить ее, взвизгнувшую от удивления и боли, на себя. Глаза ее оказались точно напротив его глаз.
– Ты, тетка, вот что запомни, – сказал он ей. – Если ты будешь ласкова и добра, то проживешь у меня и со мной, сколько сама захочешь. А кричать не нужно. В моем доме не кричат. Правда, это не мой дом, а дом Хелье. Но это несущественно, бовина санкта.
