Начальник Америки (СИ) - Фомичев Сергей
Степанов впервые прибыл в Викторию и поразился нашим успехам, как на его месте был бы поражен всякий мыслящий человек. Одно дело слушать рассказы под сенью пальм на Оаху, другое дело увидеть всё собственными глазами. Он уже посетил фабрики возле Туземного городка и теперь исследовал вотчину Тропинина. Заводы, учебные заведения, сам город — все вызывало у старика неподдельный восторг. Понравился ему и фрегат.
— Помню, я обещал камчатским вернуться на фрегате и освободить всех, — грустно заметил Ипполит Семёнович.
— Те из них, кто хотели свободы, давно перебрались к нам, — успокоил я ветерана мятежа.
Пора было двигать в путь. Благодаря воцарившейся атмосфере, мне удалось собрать неплохую команду добровольцев. Я прихватил несколько гвардейцев во главе с Рашем. Капитан взял пару казаков под началом старого казака Белоконя. С нами отправились промышленники, несколько студентов и две молодые семьи, что вызвались поселиться в новом городке, который нам предстояло основать на Клондайке. Я превратил горно-химический факультет в просто химический, забрав оттуда единственного геолога Страхова. Всего около пятидесяти человек вошло в отряд и ещё сотня собиралась помочь нам на дороге до истоков Юкона.
Без малого тысячу морских миль шхуны прошли всего за три недели.
Наше появление оживило Дей-шу, превратив на время небольшой форпост в настоящий город. Четыре шхуны встали на рейде. С них спустили десяток лодок и баркасов. На берег свезли более ста тонн различных припасов. Полторы сотни людей, сотня собак. Места в небольшом форте на всех не хватило, поэтому люди разбивали палатки под стенами и помогали местным расширить укрепления.
В отличие от Виктории, дух первопроходчества здесь являлся повседневным явлением. Он не возникал время от времени из-за романтических или ностальгических чувств. Выживание, работа, получение прибыли — вот что определяло его. Добыча и обмен мехов у индейцев были основным занятием небольшого сообщества, а воинственная натура тлинкитов заставляла держать порох сухим.
Возможно, я возводил напраслину на этот народ, поддавшись читанным книгам о русской Америке. Их свирепость, коварство вряд ли значительно отличалась от общей культуры индейцев. Во всяком случае, мы время от времени сталкивались с агрессией в разных уголках побережья. Возможно, тлинкитов сделали агрессивными действия промышленников, которые решили обойтись с ними как с алеутами или эскимосами, но нарвались на более организованное общество. А возможно в их культуре и правда были заложены более воинственные паттерны. Лучше было перебдеть, как говорится.
По праву больших начальников мы с Колычевым и Наволочным остановились в избе местного приказчика. Им Анчо несколько лет назначил своего племянника по имени Милюта. Несмотря на корякское имя тот был наполовину русским.
— Несколько людей прибыли с Кадьяка накануне, — доложил Милюта. — Мы перевезли их к устью Тайи, чтобы освободить лодки. Там же ждут проводники от чилкатов.
Выяснилось, что хотя племя и предоставило нам проводников, многие индейцы волновались, а наши люди, видя это, относились с недоверием даже к тем, кто сотрудничал.
— С колошами пока перемирие, но можно ожидать какого-нибудь подвоха, — сказал Милюта. — Слухи расходятся быстро, о походе знает уже всё побережье.
— Почему индейцы должны волноваться? — спросил капитан. — Мы не желаем воевать их земли. Напротив, собираемся уйти от берега.
— В том-то и дело, — сказал Милюта. — Тойоны чилкат ведут мену с родственными племенами, что живут по ту сторону гор, а их меха выгодно перепродают нам. Теперь они испугались, что компания построит там поселение и перехватит торговлю.
— Мы пообещали, что уйдем дальше вниз по большой реке, туда, куда тлинкиты не ходят, — сказал я
— В любом случае, лучше быть готовыми к стычке, — пожал плечами приказчик.
Для меня в его словах не прозвучало ничего нового, а капитана предостережение даже взбодрило. Он достал пистолеты, почистил их, перезарядил. Пару пристроил на себе, хотя прямо сейчас нам вряд ли угрожало нападение. Остальные, обмотав затравку сухой кожей, упрятал в мешок.
Уже на следующий день мы начали перебираться небольшими партиями к исходной точке нашего похода — реке Тайя. Высадиться там сразу со шхун не позволяли огромные наносные отмели в устье реки. От форта Дей-шу пришлось доставлять грузы и людей на баркасах и лодках. А это около тридцати верст по фьорду. Причем против сильного ветра, который дул в заливе как в аэродинамической трубе и поднимал сильные волны. Так что выдвижение на исходную заняло у нас ещё два дня.
Люди, грузы, собаки, лодки, палатки превратили пустынный берег в подобие лагеря беженцев. Постоянного поселения мы ставить не собирались — место оказалось не очень удобным, а несколько дней можно было переждать и в хаосе. Здесь нас уже ждали индейцы-проводники. Кроме них, я с удивлением обнаружил полтора десятка знакомых якутских лошадок, а при них старика Коврижку с сыновьями.
Старик давно уже поселился на Уналашке и пытался разводить там якутскую породу, а в прошлом году, после наших переговоров с местными племенами, перебрался на более благоприятный Кадьяк. Но я не ожидал встретить лошадей здесь.
— Милюта ничего не сказал. Но как они пойдут в горы?
— Ерунда! — сказал Коврижка. — Сколько той этой тропы?
— Вёрст пятьдесят. — сказал я. — Дальше пойдём водой.
— Пустяк, — Коврижка сплюнул. — Вот из Якутского в Охотский тысячу вёрст. И горы на пути не меньше и реки… куда этим ручейкам до наших рек.
Он был прав. Охотский тракт был во много раз тяжелее чилкутской тропы, а половина наших людей преодолела его, прежде чем попала сюда. Другая половина родилась здесь и также имела представление о трудностях севера.
Чихотка не стал дожидаться выступления экспедиции. Он забрал половину матросов и лодок, чтобы побыстрее выйти с «Афиной» и «Памятью Онисима» на Уналашку. Там ему предстояло зимовать, а следующим летом отправиться на встречу к дельте Квихпака. Мы условились с ним о сигналах (дельта была большая), о контрольных сроках, о заливах, где можно укрыться от штормов, о запасных вариантах. Ещё две шхуны флотилии оставались возле форта Дей-шу, чтобы затем вернуть в Викторию вспомогательные силы.
— Дождись нас, — попросил я Чихотку. — Самим нам оттуда не выбраться.
— Дождусь, — пообещал он.
С собой в горы мы лодки не потащили. Но терять время на строительство плавсредств у истоков Юкона тоже было нельзя. Поэтому мы прихватили разобранные байдары и умиаки — большие и относительно легкие лодки из дерева кости и кожи, которые мы могли перетащить через перевал.
Юношеское увлечение Джеком Лондоном сослужило добрую службу. Вместе с Китом Белью, я прошёл каждую милю на пути от Чилкутского перевала до Доусона, превращаясь дорогой в Смока; вместе с неутомимым Харнишем и Ситкой Чарли мчался на собачьей упряжке в обратном направлении. Лондон заставил любить эту суровую страну, страну снега и стужи, хотя его пугающие «фаренгейты» при переводе в «цельсии» оказывались не такими уж страшными. По крайней мере для человека пересёкшего по диагонали Сибирь.
С другой сторон, как однажды сказал Тропинин: минус сорок есть минус сорок, хоть в цельсиях хоть в фаренгейтах.
Взвалив на себя рюкзак, я с ухмылкой заметил, что и капитан не намерен идти налегке. Он нагрузил на спину те же два пуда, что и все остальные. Правда, тут я малость смухлевал. Мой мешок — бестселлер будущей компании «Хаски» был гораздо удобнее. Его конструкция вобрала в себя лучшие достижения далёкого будущего, по крайней мере те из них, что я или Тропинин смогли воплотить. Широкие лямки с меховыми накладками под плечи, полужёсткий каркас с вставками из китового уса, ровная поверхность под спиной, а также пояс, передающий нагрузку на бедра.
