Варлорд. Политика войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

— Ты уверен? Это оперативная информация или есть свидетели?

— Да, там дальше заявление самого Штрауса. И полное изложение дела от Номбелы, собственноручное.

Ай, молодцы радикалы! Не только бабок нарубили, но сумели так достать крышуемых, что те готовы выступить с разоблачениями.

— Как думаешь реализовать?

— Можно поднять волну в Кортесах, передать документы президенту и свалить правительство.

Я задумался — ну хорошо, свалим, а дальше что? Кроме радикалов претендовать на формирование нового кабинета могут только правые из CEDA, у них самая большая фракция в Кортесах. Но президент Алькала Самора, хоть и консерватор, но твердый республиканец, уже разок прокатил Хиль-Роблеса и не дал ему сформировать правительство, поскольку CEDA отказалась провозгласить верность Республике. И что-то непохоже, чтобы президент переменил мнение. Социалисты (третья по величине фракция) в очевидном меньшинстве, им тоже не светит, а раз так, то Самора будет вынужден назначить досрочные выборы… Идти на которые без крупного избирательного блока нет смысла.

— Стоп, торопиться не будем. Активизируем работу по Народному фронту.

— Агентов влияния задействовать?

— Да, всех, от левых республиканцев до коммунистов.

— У них, кстати, должок перед нами образовался, — ухмыльнулся Панчо.

— У коммунистов? С чего вдруг? — что-то я не помнил никаких одолжений.

— Детишки, Рубен и Амайя.

— Они что, коммунисты? — я все не мог уловить связь.

— Нет, зато они Ибаррури.

— Дети Долорес???

— Ага, — радостно подтвердил Панчо.

Мало сказать, что я охренел. Разве что явление Махно меня поразило настолько же глубоко. Ну Франко, ну Рузвельт — и то, такого обалдения не было. Тем более всякие Прието и Асаньи, про которых я в прежней жизни если и слышал, то мельком. Но мало-мальски интересоваться гражданской войной в Испании и не знать, кто такая Долорес Ибаррури, невозможно. Хотя не исключаю, что ее просто распиарили в СССР. Или меня так накрыло оттого, что к остальным судьба подводила постепенно.

Торговый договор с США подписали в самом начале сентября, за пару дней до убийства губернатора Луизианы Хью Лонга — успели, что называется, в последний вагон, дальше администрации Рузвельта было немножечко не до Испании. А я лишний раз перекрестился, что не полез в американскую власть.

Всю осень я метался между Овьедо, Бильбао, Андоррой, Барселоной и Мадридом, подталкивая создание Народного фронта. Первыми в блок вписались коммунисты и социалисты — одним так приказал Коминтерн, у вторых рулили Негрин и Прието, куда большие реалисты, чем Кабальеро. В октябре в процесс включились Асанья и его левые республиканцы, ближе к ноябрю — либеральные республиканцы. Трудами Махно и Дуррути лидеры CNT, хоть и сквозь зубы, высказались за поддержку объединения.

Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон, амбиции участников наконец-то спасовали перед угрозой пролонгации власти правых, плюс я сразу всем потенциальным участникам подвесил морковку финансирования: будет Народный фронт — будут вливания, не будет — каждый платит сам за себя. Ну да, добрым словом и деньгами, а до пистолетов, даст бог, не дойдет. В целом я еще раз убедился, что для решения любой задачи нужны время, деньги и полномочия и что нехватка одного ресурса (в нашем случае времени) компенсируется двумя другими.

Больше всего я вбухал в журналистику, выплачивая гонорары не только штатному борзописцу Grander Inc Эренбургу, но и десятку известных испанских «акул пера и шакалов ротационных машин». Две газеты негласно переменили хозяев, но продолжали старую редакционную политику, что позволяло вбрасывать завуалированный компромат или задавать «наивные» вопросы. Радио «Овьедо», приемники которого стояли в каждом городке Испании, вещало про самые вопиющие случаи подавления рабочих или батраков, только не с позиций социалистов или коммунистов, а исключительно с точки зрения буржуазного гуманизма. Заодно на примере США пропагандировалась республиканская форма устройства, а поскольку музыкальные и развлекательные программы «Овьедо» крыли все прочие станции как бык овцу, то скрытая пропаганда медленно, но верно просачивалась в головы слушателей.

В октябре началась итало-эфиопская война, в ноябре Шредингер со своим котом поставил научный мир на уши публикацией мысленного эксперимента, а я отправился в Барселону, где Дуррути обещал свести с Франсиско Аскасо, своим товарищем с незапамятных времен.

Анархисты в будущей конструкции оставались самым непредсказуемым элементом — каждый себе на уме, каждый сам за себя, у каждого свой план действий. Даже в радикальной дальше некуда FAI, Федерации анархистов Иберии, существовали еще более радикальные группы. Аскасо по молодости чудил в такой, занимаясь террором, но с возрастом остепенился и ныне редактировал газету Solidaridad Obrera и секретарствовал в каталонском отделении CNT. Мне он понадобился из-за нарастающей волны обоюдного насилия: забастовщика избили гвардейцы — анархисты нашли и застрелили их командира — правые в отместку убили местного лидера анархистов — и так далее до бесконечности, толку никакого, а взаимное ожесточение росло. Эту политическую вендетту хотелось бы придушить, и бывший террорист, а ныне редактор, мог сказать свое веское слово.

Он и сказал, причем не одно — на меня вылилось все неприятие буржуазии, все догмы анархизма, словно мы приехали участвовать в митинге. Небольшом таком, человек на восемь и два автомобиля Hispano-Suiza — я, Панчо, Дуррути, Ларри и четыре охранника.

Нет, поначалу все шло чинно-благородно — щуплый Аскасо, смешно шевеля густыми бровями, приветствовал бойца-вильиста Панчо, тряс мне руку с благодарностями за Махно, вернее, за несколько статей Нестора Ивановича в газету, долго обнимался с Дуррути, вспоминая минувшие дни и битвы, где вместе рубились они.

Когда приветственная часть закончилась, жена Франсиско выставила на стол сыр, вино, хлеб и оливковое масло. Я незаметно отправил Ларри в ближайшую лавку, откуда он принес хамон, свиную колбасу фуэт, помидоры, маслины и тому подобное.

К закуске Аскасо отнесся одобрительно, а вот к моим идеям — нет.

— Я бы вообще не стал с вами разговаривать, если бы не Хосе, — Франсиско тепло посмотрел на Дуррути, — и товарищ Нестор.

— Да я бы тоже занялся другими делами, — размазал я давленные помидоры и чеснок на хлеб, — но вы зря поднимаете градус противостояния. Все это может сорваться в бойню.

— Все это должно сорваться в революцию! — запальчиво возразил анархист.

И понеслось.

Дуррути вздыхал, но помалкивал. Панчо пару раз попытался встрять, но успеха не имел, так мы и препирались вдвоем с хозяином. Ну никак я не мог ему втолковать, что убийства его делу вредят, а не помогают. Вспомнил даже русских эсеров с народниками и бешеную волну террора в 1905 году, не давшую системного результата — все мимо, консенсуса не вышло. Но что-то в моих речах Аскасо зацепило, и он предложил встретиться еще раз, завтра. Ради такого дела я пригласил его к нам в Оспиталет, поближе познакомиться с жизнью на заводах и в поселках.

На улицу вышел совершенно одуревший — Хосе и Франсиско курили за четверых, только Ларри отходил дымить на балкончик. У моей Hispano-Suiza J12 двое охранников тоже дымили (чтоб им!), а чуть поодаль стояли еще двое у Т49, модели попроще, к ним пошли Дуррути и Панчо. Хозяин проводил нас до машины, я остановился продышаться и задрал голову к небу.

Может, поэтому я не сразу среагировал на рев двигателя, но когда из-за поворота на улицу Сант-Адриа с визгом резины выскочил по-гангстерски черный автомобиль, голову все-таки повернул.

Даже успел заметить характерный скошенный радиатор, но тут Ларри дернул меня за шиворот вниз, под прикрытие авто.

В самое время — из окон притормозившего «рено» начали палить из нескольких пистолетов.

Упал охранник, зажимая руками грудь, но так и не выплюнув изо рта сигарету.

Ларри выставил руку над капотом и стрелял наугад.