Приорат Ностромо (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Ворота так и стояли распахнутыми настежь. Я вывел машину, и закрыл жалобно скрипнувшие створки. Глянул на трубу, из которой не вился дымок. На замершие в безветрии сосны, на темные окна…

Сел и поехал домой.

Среда, 16 декабря. Утро

Щелково, проспект Козырева

Лиза Пухова успокоилась за пару дней — просто смирилась с еще одной потерей. Хотя, если честно, тогда, три недели назад, она горевала не о том даже, что снова осталась одна, а о самой возможности построить отношения с Литом.

Ничего особенного между ними не было. Ну, встречались. Ну, пару раз он ночевал у нее, а она — у него. Лишь однажды, правда.

Всё равно, Боуэрс в душе оставался американцем, со всеми штатовскими повадками и привычками. Разве это нормально — начав ухаживать за женщиной, брать тайм-аут и срываться в отпуск? А потом встречаться на работе — и делать предложение…

А ей-то как отказать? Пусть даже нелюбимому, непонятному человеку? Жизнь-то проходит! Молодость уже миновала…

Выглянув в окно аналитического отдела, Лиза дрогнула губами — этот застенчивый и робкий опер снова здесь, околачивается перед входом. А охрана не пускает на режимный объект…

Пухова отошла от окна, затем снова вернулась — и отшатнулась в смешном испуге. Векшин, чудилось ей, смотрел прямо на нее.

Медленно пройдясь к двери, словно сомневаясь, Лиза убыстрила шаги, и спустилась в фойе. Независимо миновала суровых стражей, громыхнув турникетом, и вышла на улицу.

Опер топтался в пальто, замотанный в шарф и напяливший лыжную шапочку, смотревшуюся нелепо и даже жалко.

«Неприкаянный…» — улыбнулась Пухова.

— Вы же совсем замерзли! — сказала она, кутаясь в шубку, наброшенную на плечи.

Векшин смущенно развел руками:

— Никак… не могу уйти, — сбивчиво заговорил он. — Я… Я хотел просто… Даже не встретиться с вами… Просто увидеться… Увидеть!

Лизина улыбка пригасла, но ямочки на щеках все еще продавливались. Из женских глаз медленно уходила настороженность.

— Как вас зовут, капитан Векшин? — негромко спросила Пухова.

— Г-гена… — растерялся оперативник. Покраснел, и быстро поправился: — Геннадий!

— Очень приятно, Гена, — мягко сказала Лиза, и лукаво улыбнулась: — А зачем вы хотели меня увидеть? Только честно!

Векшин побурел.

— Я… Я хотел спросить, — заговорил он, мучительно подбирая слова. — Могу ли я… Вообще, хоть когда-нибудь… Встретиться… с вами? Не случайно, и не по службе, а просто так?

Лизина улыбка приподняла холмики щек.

— Вы приглашаете меня на свидание? — спросила она, сама удивившись кокетливым ноткам в своем голосе.

— А… могу? — выдохнул Геннадий.

— Можете… — женский взгляд опустился долу и прянул вбок. — Мы с Литом не были близки, Гена, а то кольцо… Понимаете… Это девушки вольны отказывать тем, кто им не нравится, а в моем возрасте…

— У вас самый прекрасный возраст, Лиза! — прорвалось у Векшина. — И вы — самая прекрасная женщина… Я люблю вас!

Там же, позже

Пухова замедленно поднималась по лестнице, склонив голову к плечу — она как будто прислушивалась к далеким голосам, рассеянно и вчуже. Душа ее активно затаптывала ростки надежды, а те все равно проклевывались, радостно и упорно, назло всем страхам и томленьям.

На какой-то ступеньке Лиза уняла внутреннее сопротивление, испытав предчувствие счастья. Тихонько засмеявшись, женщина легко одолела пролет — и прыснула в ладонь.

Умеет же она задумываться! Да еще так глубоко — ноги завели ее мимо «родного» отдела, аж на четвертый этаж.

«Ничего, с влюбленными это бывает! — подумала Пухова. — Но я же не… Совсем не… Или не совсем?»

Она громко рассмеялась и, хихикая, прикрыла рот ладонями.

«Как девчонка, честное слово… — мелькнуло у нее. — Ну, так я же не мальчишка! Мальчишка ушел… Но обещал вернуться!»

Из приемной, ступая ломким шагом, вышла Алла Томилина. Ее красивые губы вздрагивали, а длинные ресницы вразлет то и дело смаргивали слезинки.

— Аллочка, что случилось? — обеспокоилась Лиза.

— А ты что, не знаешь? — заплаканные глаза негодующе распахнулись. — Они Мишу сняли!

— Мишу? — Пухова растерянно ловила обрывки смысла.

— Да, да! Нашего Мишу! Директора! Вот! — секретарша нервно сунула распечатку на гладкой бумаге.

А на ней, черным по белому — «ПРИКАЗ». Текст прыгал, но главное Пухова уяснила: «…назначить ВРИО НИИ Времени тов. ПАНКОВА Аркадия Ильича».

В какой-то момент Лиза испытала жестокую ярость, еле удержавшись, чтобы не ринуться в директорский кабинет… В Мишин кабинет, куда нежданно, негаданно вползло нечто склизкое и текучее, чужое, как ксеноморф!

Медленно выдохнув, Пухова обстоятельно разузнала у Аллы все подробности, и бросилась вниз, к своему отделу.

Она застала рабочее место пустым, зато из лаборатории локальных перемещений доносился целый хор голосов. Замерев на пороге, поставив ногу на высокий комингс, Лиза огляделась.

В лаборатории было людно. Коллектив набился между хронокамерами, и даже перевешивался через парапеты второго и третьего ярусов старого ускорителя. Слышались возгласы:

— Да морду набить ему, и всё!

— Ага! И сам же в милицию попадешь!

— Вот не верю я, что это Панков один затеял! Он, конечно, сволочь та еще, но руки у него коротки.

— Это кто-то из ЦК, зуб даю.

— Ха! Еще бы! Секретарь по науке — это же власть!

— Посадят сейчас на Мишино место какое-нибудь кувшинное рыло…

Лиза набрала полную грудь воздуха, и крикнула:

— Лю-юди-и!

От неожиданности коллектив затих, а Пухова, раскрасневшаяся в праведном гневе, воскликнула:

— Что, митинговать будем? Или действовать?

— А ты что предлагаешь? — прогудел Вайткус.

— Лично я увольняюсь! — резко ответила Лиза.

— О-о! — восхитилась Ядвига, задыхаясь от восторга. — А давайте… тоже! Напишем заявления об уходе… Все!

Секундное молчание взорвалось ликующим ревом.

— Молодец, Ядзя! — заорал Киврин. — Правильно! Где бумага? Пишем!

Обрадованная Пухова все же напомнила товарищам об утрате служебного жилья, но Алёхин лишь головой мотнул:

— Перебьемся!

Обездолив принтер на пачку бумаги, он раздал листы всем желающим, а желали все.

— Пиши: «ВРИО директора НИИВ товарищу Панкову…»

— Не, надо писать сокращенно не «тов.», а «тв.» — твари!

— Ой, сбил меня! Я так и написала — «тварищу»!

— Ха-ха-ха!

— «От начальника отдела…»

— Наташка, да я помню…

— Кто написал, сдаем!

— А кому сдавать?

— Лизаветке!

Четвертью часа позже Лиза поднялась наверх, гордо держа в руках ворох заявлений. Навстречу, переваливаясь по-утиному, шествовала Знаменская, в далеком прошлом ученая, а нынче техничка.

— Здравствуйте, теть Зин! — прозвенела Пухова.

— Здравствуй, Лизавета, — залучилась уборщица. — А чего это ты так сияешь?

— А увольняюсь я, теть Зин! Мы все уходим!

Зинаида Знаменская вылупила притухшие глаза, зависнув на пару секунд, и тут же подняла суету:

— Ой, подожди, подожди, Лизочка! И мою заяву тоже возьмешь, ладно? Я быстро!

— Ладно! Я в приемной буду.

— Ага, ага…

Пока Аллочка, мурлыча простенький мотивчик, накатала: «Прошу уволить меня по собственному желанию с 16.12.98…», Знаменская притащила сразу два заявления — от себя и от тети Вали, «вечной буфетчицы».

— Ну, всё, — выдохнула Пухова, — пошла!

Деликатно постучавшись, она вошла в знакомый кабинет. Панков, обложившись бумагами, что-то писал. Он даже головы не поднял, задав ненужный вопрос:

— Вы ко мне?

— Да, — твердо ответила Лиза, и положила перед ВРИО директора кипу заявлений.

Аркадий Ильич и виду не подал. Рассмотрев верхнее, от тети Вали, он начеркал в уголку начальственное: «В ОК. Уволить». И так на каждом прошении — стопка входящих таяла, стопка исходящих росла. Подписав последнее, Панков вернул Пуховой пачку подписанных заявлений.