Русская война 1854. Книга третья (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

И так искренне он это сказал, что у меня невольно мурашки по спине побежали. Раньше я не понимал, чего люди так возмущались в 1861-ом — ну, надо выплатить деньги за землю, но разве своя земля того не стоит? А платеж, разбитый на десятки лет, не сильно отличался от современной ипотеки. А тут вон оно как… Люди уже считали эту землю своей, и свободы они ждали, чтобы воспользоваться ей, а не чтобы платить. Не за чужое — за свое!

— А если тебе дать не просто свободу, — я внимательно посмотрел на Ефима, — но после службы еще и землю семейную официально на тебя переписать, забрать у барина… Как, на твой взгляд, ему должны компенсировать эти потери? Он ведь тоже эту землю от деда и отца получил, непросто будет от наследия отказаться.

— А чего тут непонятного? — для Ефима этого вопроса просто не существовало. — Барин землю получал, чтобы защищать ее, наставлять нас. А сейчас защита уже не нужна, с землей мы сами справляемся, значит, нужно государю ставить барина на какое-то новое дело. Где его разум и умение больше пользы принесут.

Это звучало даже разумно, вот только были у меня сомнения, что даже лучшие из русской аристократии легко откажутся от того, что считают своим… Ефим тем временем погрузился в мечты о своей земле и так расчувствовался, что вытащил из кармана тряпицу с зелеными зернами. Я присмотрелся — кофе. Как оказалось, его выдали англичанам без приспособлений для обжарки, и большинство его просто повыкидывали. А Ефим на всякий случай собрал… Я поднялся со своего места.

— Пойдем к хозяйке, попросим противень, покажу тебе, что с этим делать.

— Есть, ваше благородие, — Ефим разом оживился и снова погрузился в свои истории.

На этот раз он принялся рассказывать об адмирале Боксере, который отвечал за доставку грузов из Константинополя в Балаклаву. И многие о нем отзывались как о человеке, который «за всю жизнь не сделал ничего путного». Обидно, наверно, но, если верить слухам, собранным Ефимом, это было похоже на правду. Этот адмирал умудрился выстроить работу так, что никто никогда не знал, что за корабль и с чем должен прийти. А капитаны иногда мотались через море туда-сюда пустыми в рамках какой-то одной только адмиралу ведомой логики.

После такого стало понятно, что проблемы с логистикой есть не только у нас. Не было еще в принципе страны в мире, которая смогла бы преодолеть хаос нового времени. И ладно бы это проявлялось только в логистике. Ефим рассказал еще один случай.

Офицер-врач приходит к снабженцу.

— Вам необходимо заполнить соответствующий запрос, подать его по команде в штаб, а затем получить оттуда подписанный экземпляр.

— Но пока я буду этим заниматься, умрет еще несколько больных.

— Ничем не могу вам помочь. Я должен получить заполненный запрос.

— Еще одна такая ночь будет последней для многих моих людей.

— Я действительно не могу ничего поделать. Мне нужен этот документ, чтобы выдать вам печку.

— Ради всего святого, дайте мне ее на время. Я готов взять на себя полную ответственность за ее сохранность.

— Мне искренне жаль, но я не могу этого сделать… [8]

И так далее. Мы тем временем дошли до кухни. Хозяйки не было, но я сам нашел противень, Ефим закинул дров в печку, и через полчаса мы уже готовы были жарить кофейные зерна.

— Я тут еще одну историю вспомнил, — денщик принюхался, и едкий горьковатый запах словно прочистил ему мозги.

— Давай, — я неожиданно понял, что собранные Ефимом сплетни сделали удивительное дело. Наши враги стали еще и обычными людьми.

— Капитан Клиффорд сидел с книгой Чарльза Доккенса «Трудные времена»…

— Диккенса, — поправил я Ефима.

— Хорошо, Диккенса. Значит, он был дикий, а не из доков, — задумчиво согласился тот. — Так вот он сидел, читал ту книгу, а потом неожиданно сказал, что автору было бы неплохо приехать в Россию. И написать продолжение «Трудные времена в Крыму».

На этот раз я не выдержал и все-таки расхохотался. Действительно смешно, и, пожалуй, вот этот анекдот можно будет рассказать на приеме у Волохова.

Ночь пролетела незаметно, и на весь следующий день я пропал в мастерских, готовясь к новому полету «Севастополя». И дел было выше крыши. С каждым днем эксплуатации проблемы росли как снежный ком. Кажется, поверив, что мы можем летать сколько угодно, я погорячился. И если трудности с двигателями и газом пока удавалось решить, то вот проблема жесткого купола для дирижабля встала в полный рост.

Если первые часы благодаря плотности наполнения баллонов мы еще могли его удерживать, то потом все шло наперекосяк. Пробовали сохранять плотность за счет помпы и воздуха, так дирижабль тянуло вниз. Ограничивать полеты по времени? Терялась сама суть и смысл путешествий по воздуху. Временный выход предложил Тотлебен. В Севастополе были лущильные станки по патенту Генри Хамфри, и можно было сделать в достаточном количестве фанеру, чтобы покрыть нашего первого «Кита». Сначала я отнесся к этому скептически, но эти машины оказались довольно продуманными и современными: подвижный суппорт, закрепленный нож, обжимной и поддерживающий ролики, и все это от парового привода.

Я сразу же выделил паровую машину из тех, что уже успели собрать Леер и Достоевский, и процесс пошел. Тотлебен привел мастеров по дереву: часть встала на заготовку материала, а другая принялась обшивать «Севастополь». И новая проблема: даже при минимальной толщине фанеры всего в пару миллиметров дополнительный вес перевалил за восемьсот килограммов. И от былой грузоподъемности не осталось и следа. Немного удалось выправить ситуацию, сняв старый кожух из ткани и пересобрав саму гондолу. Теперь и она была частично из фанеры.

— Итого 550 килограммов загрузки с учетом веса на команду, — подвел я итоги через два дня. Хуже, чем хотелось бы, но точно лучше, чем было раньше.

— Значит, вы готовы к вылету? — Тотлебен, включившийся в работу наравне со мной, вытер пот.

— Готовы, — решился я.

Можно было бы еще много чего доводить до ума, но после рассказов Ефима о ситуации в английском лагере я прекрасно представлял, что очень скоро что-то подобное может ждать и нас самих. Нет, городу точно нужны были дополнительные припасы! Корабли Новосильского тоже уже привели в порядок, так что в ночи можно будет и выступить. Я как раз придумал нижний сигнальный фонарь, за светом которого эскадра могла бы следовать за мной даже в полной темноте.

Вот только поспешить оказалось нельзя. Стоило мне прийти к адмиралам, как меня обрадовали, что сегодня вечером именины великого князя Николая Николаевича, так что все дела нужно отложить. И что самое обидное, никто даже не понял, почему я возмутился. Действительно, дело и именины — очевидно же, что важнее… Тем не менее, эту привычку мне еще было не сломить. Пришлось подстраиваться: отдавать приказы о переносе старта, готовить костюм, а потом остужать голову, гуляя по городу оставшиеся до приема пару часов.

По пути вспомнил, что так и не воспользовался приглашениями полковника Хрущева и доктора Пирогова. Сейчас можно было исправить одно из этих упущений, и я на мгновение замер перед собором святых Петра и Павла. Там тоже шла своя жизнь. Что-то пел церковный хор, толпились обычные горожане, ставя свечки за здравие и упокой своих родных. Обычная жизнь, которая благодаря нашему упорству и мужеству, пусть на время, но вернулась в мирное русло.

Я принял решение и взмахнул рукой, подзывая одного из замерших в ожидании окончания службы возниц.

— К стоянке Волынского полка, — я запрыгнул в коляску.

— Есть, ваше благородие, — по-военному ответил крупный мужик, видимо, бывший солдат, и уже скоро мы катили в сторону третьего бастиона.

Раньше мне бы пришлось выйти где-то за километр и дальше идти пешком, сейчас же благодаря перемирию меня прокатили прямо до позиций. И там оказалось довольно людно. Я узнал того самого поручика, который меня приглашал. Рядом с ним стоял полковник Хрущев — если бы не более темные волосы, его прическу можно было бы спутать с прической Меншикова. На груди полный набор Анны, Станислав и Владимир 4-й степени. А повоевать ему пришлось…