Кирилл Бенедиктов - Блокада. Книга 1. Охота на монстра
— Если раньше его не уберут свои же, — сказал Берия. — Я не исключаю возможности военного переворота во главе с кем-нибудь из наиболее авторитетных фельдмаршалов.
— Почему ты так думаешь? — мгновенно насторожился Хозяин. Он, как всегда, примерял ситуацию на себя. И мысль о том, что генералы могут восстать против главы государства и лидера партии — пусть даже врага и людоеда, каким был Гитлер — явно ему не нравилась.
— Так считают мои умники, — «умниками» Берия называл несколько десятков ученых, живших в комфортабельном заключении на дачах в Серебряном Бору и ежедневно анализировавших данные, полученные разведкой. Хлопот с ними было много, но и польза порой тоже бывала ощутимая. — Они прогнозируют высокую вероятность выступления военных против Гитлера до весны следующего года. Правда, в зависимости от положения на фронтах…
— Твои умники? А где они были год назад? — опять завелся Сталин. — Почему не предупредили о том, что Гитлер начнет эту проклятую войну?
— Они предупреждали, Иосиф Виссарионович. Просто тогда вероятность нападения на Англию была выше.
— Какого ж черта ты их кормишь! — лицо Сталина побагровело, собралось злыми складками, и Берия понял, что то, чего он так боялся, все же произошло — гнев Хозяина, ничем более не сдерживаемый, вырвался наружу. — Расстрелять их всех надо за такие предсказания! Кассандры хреновы!
«Я знаю, почему ты так разозлился, — подумал Берия с чувством легкого превосходства. — Потому что это ты не поверил тогда предупреждениям о приближающемся вторжении, и предпочел отмахнуться от них. А вот почему ты это сделал — вопрос другой…»
Со стороны это действительно выглядело необъяснимым. Каждый день Берия клал на стол Хозяину записки и донесения агентов советской военной разведки, дипломатов и нелегалов НКВД, в которых назывались даты нападения Германии на Советский Союз. Даты различались между собой, причем весьма значительно — правда, среди них пряталась и настоящая, 22 июня 1941 года. Но расхождения в датах не могли скрыть главного — в том, что Гитлер нападет на Советский Союз, не сомневался практически никто.
Кроме Сталина.
Хозяин пребывал в твердой уверенности, что Гитлер не посмеет объявить ему войну. Он полагал, что достаточно напугал Адольфа аккуратно подбрасываемой ведомству Канариса информацией о забитых боевыми самолетами аэродромах и танковых армадах, сосредоточенных на границе с Польшей. О «линии Сталина» в лесах Белоруссии, которую невозможно ни взять в лоб, ни обойти с флангов. О строящихся на Урале новых военных заводах, призванных полностью обеспечить Красную армию боевой техникой даже в случае затяжной войны.
22 июня прошлого года выяснилось, что Гитлер почему-то не испугался.
Берия отлично помнил, каким шоком стало для Сталина известие о начале войны. Разбуженный в половине четвертого утра звонком Жукова, Хозяин приехал в Кремль с Ближней дачи в Кунцево. Сидел на заседании Политбюро бледный, растерянный — таким шеф госбезопасности не видел его никогда. Вертел в руках пустую трубку, время от времени поднося ее ко рту, и тут же опуская руку. Когда Жуков и Тимошенко доложили обстановку — немецкая армия начала наступление на всем протяжении западной границы, сотни наших самолетов уничтожены на аэродромах, люфтваффе бомбит Севастополь, Киев и Минск — Сталин, мучительно выговаривая каждое слово, спросил:
— Вы уверены, что это не провокация немецких генералов?
Сидевшие за столом онемели от неожиданности. Берия отчетливо вспомнил резолюцию Хозяина на донесении одного из лучших агентов советской разведки — офицера люфтваффе, предупреждавшего о том, что война начнется в промежутке с 22 по 25 июня. «Товарищу Меркулову. Можете послать ваш источник из штаба германской авиации к такой-то матери! Это не источник, а дезинформатор» — написал тогда Сталин и подчеркнул написанное красным карандашом.
Тимошенко, побагровев, поднялся из-за стола.
— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике! Какая это провокация?
Некоторое время Сталин молчал, разглядывая свою трубку. Потом негромко сказал:
— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы будут бомбить и свои города. Гитлер наверняка не знает об этом. Нужно срочно позвонить в германское посольство.
«Он сошел с ума», — подумал тогда Берия с ужасом. Воображение у него всегда было хорошим, и он отчетливо представил себе, какой хаос начнется в стране, если Хозяин выпустит из рук рычаги управления.
Почти час ждали Молотова, отправившегося на встречу с немецким послом. Мучительно медленно тянулись минуты, в комнате висело вязкое, тягостное молчание. Потом двери раскрылись, вошел Молотов с синевато-белым лицом. Сталин поник на своем стуле, сгорбился и опустил голову. Трубку он положил на стол — не хотел, чтобы собравшиеся видели, как у него дрожат руки.
Драгоценные минуты, когда еще можно было организовать сопротивление, нанести ответный удар, уходили, как песок сквозь пальцы, а Хозяин не мог решиться даже на то, чтобы отдать внятный приказ Жукову и Тимошенко.
— Гитлер все знал, — проговорил он чуть слышно. — Он все знал с самого начала…
Смысл этих слов Берия понял гораздо позже.
2
Они встретились 17 октября 1939 года во Львове.
Стояла светлая, теплая, прозрачно-голубая галицийская осень. Золотые чеканные листья каштанов и кленов кружились в хрустальном воздухе. Лязг колес литерного состава бесцеремонно врывался в утреннюю тишину замершего в ожидании древнего города.
Сталин никогда прежде здесь не был.
Львов стал советским меньше месяца тому назад. Зажатый между частями вермахта и 6-й армией РККА, польский гарнизон оборонялся отчаянно, но был вынужден капитулировать, сдав город русским. Сейчас Львов был нашпигован военными, как добрая домашняя колбаса — перцем. Красноармейцы, пограничники, энкавэдешники стерегли покой утопавшего в багряных волнах Высокого замка. С другой стороны границы застыли в грозном молчании бронированные танковые корпуса немецкой армии. Договор, подписанный Молотовым и Риббентропом, хранил это зыбкое равновесие, но Сталин прекрасно понимал: настоящие гарантии мира могут быть получены только если договорится он сам — с Гитлером.
Гитлер интересовал его давно. И Троцкий, и Каменев с Зиновьевым почему-то считали, что Коба не вникает в международные дела, полностью сосредоточившись на внутрипартийной борьбе. Чушь, конечно: еще с середины двадцатых годов Сталин завел себе в ведомстве Литвинова специального человечка, который еженедельно готовил ему подробные обзоры происходивших в мире событий. В Кремле человечек не появлялся, обзоры передавал через Поскребышева. Поскребышев же, верный и молчаливый, как пес, сообщил ему в тридцатом году настоятельное пожелание Хозяина: собирать отдельные материалы на Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини. Муссолини Сталин не уважал, считал его болтуном и позером, но интуиция подсказывала ему, что этот выскочкажурналист может стать одной из ключевых фигур грядущей большой войны. В том, что такая война скоро начнется, Сталин не сомневался, как не сомневался и в том, кто ее развяжет; главный вопрос — удастся ли ему избежать втягивания Советского Союза в войну хотя бы на первых порах. Потомуто он и сидел ночами, по десять раз перечитывая материалы на Гитлера: пытался представить себе его психологию, искал подходы, размышлял о том, как подвести к нему своих людей. Потом начальник разведки Меркулов доложил ему, что один такой свойв окружении Гитлера уже имеется; некто Альфред Розенберг, из прибалтийских немцев, в 1918 пытался вступить в ВКП(б), но не сумел заручиться необходимыми рекомендациями. Позже эмигрировал в Германию, вступил в националсоциалистическую партию, стал доверенным лицом Гитлера.
— С чего вы взяли, что он будет на нас работать? — спросил тогда Сталин.
— У нас на него кое-что есть, Иосиф Виссарионович, — Меркулов положил на край стола тонкую серую папку. — Достаточно для того, чтобы он стал нашим агентом влияния…
Сталин работу с Розенбергом санкционировал; через несколько лет неудавшийся большевик издал в Берлине толстенную книгу «Миф двадцатого века», в которой, среди прочего, доказывал, что славяне — младшая ветвь арийской расы, а следовательно, никакие не унтерменши. На Гитлера «Миф» вроде бы произвел впечатление — вскоре после этого германский МИД начал нащупывать контакты с СССР, германские концерны стали искать сотрудничества с советской индустрией, началось сближение. Когда глава люфтваффе Геринг обратился к Ворошилову с просьбой разрешить тренировки немецких летчиков на советских базах ВВС, Сталин внутренне ликовал: Третий Рейх становился союзником СССР. Потом был Мюнхен, на котором западные демократии сдали Гитлеру Чехословакию. А потом Адольф неожиданно вторгся в Польшу, и закованные в броню гиганты — РККА и вермахт — впервые оказались лицом к лицу.
