Александр Афанасьев - Нет дороги назад
– Это началось несколько лет назад… – сказал шейх – появились среди вас те, кто потерял честь. Они не только стали от нашего имени требовать закят, они стали красть людей, чтобы обвинить их в том, чтобы они ашрары и потребовать от семей выкуп. Таких – поначалу было немного, но потом становилось все больше и больше.
– Имена?
Шейх назвал несколько имен. Всех я знал, все – бывшие и действующие офицеры. Всех надо проверять.
– Почему их никто не остановил? Почему об этом никому не было известно? Почему никто не пришел ко мне, черт побери, я больше года был Наместником, чтоб вас всех! Я бы эту заразу с корнем выкорчевал!
– Тебя бы убили, русский. Как бы ты ни был храбр – отразить меч война часто легче, чем кинжал убийцы…
Да, наверное, так. Меня бы просто убили. Крайнего короля здесь – застрелил начальник его охраны, после чего начался форменный беспредел. Его отца – взорвали на трибуне. Его деда – расстреляли "братья-мусульмане", проникшие в Гвардию – из автоматов на лестнице только что построенного Арка, после чего Арк отдали Первому министру, а для Короля поставили новый дворец на одном из окружающих Кабул холмов – Тадж-Бек. Да, наверное, меня бы просто убили.
– Еще вопрос. Куда деваются деньги? У них должны быть громадные деньги, как и куда они деваются? Хавала?
– Хавала… Нет, они не осмелятся пользоваться Хавалой. Там они чужие, русский как не крути…
– Тогда как же?
– Если в Кабуле кто-то и знает ответ на этот вопрос, так это Фархан Ширази. Он пошел в гору с тех пор, как все это началось. Кем он был до русских? Да никем, дукандором, полукровкой. Еще и стукачом, да покарает его Аллах. А сейчас он самый богатый человек в Кабуле. Если ты умный – думай, русский, думай…
– Понял. Еще кто?
– Аллах знает.
– Только мне не говорит. Еще раз предлагаю – прекращайте сопротивление. Вы думаете, что воюете с нами – а воюете со своим будущим. Ради детей – прекращайте…
Шейх махнул рукой.
– Иди, русский. Иди, пока я не передумал и не приказал убить тебя. Мне немного осталось, ты это уже понял.
– У меня есть предложение к вам.
…
– Эти – они враги вам не меньше чем мне. Если мне потребуется помощь муджахеддинов в борьбе с этой мразью – я могу рассчитывать на вас?
Шейх снова ничего не ответил
– Я не жду от вас ответа сейчас. Я в Кабуле, меня несложно найти. Если ко мне придет Салам – я пойму, что он от вас. И клянусь честью, позабочусь о том, чтобы он вырос достойным человеком и воином. Если вы сами – положили свою жизнь на пути Аллаха – спасите хотя бы его. Возможно, вам это зачтется…
Шейх ничего не ответил. Он что-то гортанно крикнул, к нему подбежали двое боевиков из личного джамаата. Он начал объяснять что-то, один переспросил. Они говорили быстро, на пушту – он мне знаком, но мне знаком "городской" пушту, а не диалект долины Сват, на котором они говорили. Шейх раздраженно накричал на переспросившего, потом показал на тропу
– Они отведут тебя до дороги. Пусть нас рассудит Аллах…
Обратный путь до деревни – прошел быстрее, потому что я знал путь и шел по нему быстрее, к тому же он шел с горы, а не в гору. Я понимал, почему один из моджахедов переспросил, и почему так разозлился шейх. Моджахед спросил, действительно шейх хочет, чтобы они отвели неверного до дороги а не убили – а шейх раздраженно подтвердил приказ. И все равно – я каждую минуту ждал выстрела, не верил, что выпустят.
В деревне – моджахеды нашли транспортное средство. Старый трехколесный мотоцикл с большой открытой платформой сзади. Такие здесь использовались для перевозок, они проходили по дорогам, которые не выдержат давления груженого грузовика, а их двухтактные моторы питались самой дрянной соляркой. Сзади, на голый металл бросили груду тряпья – и так грузовой мотоцикл превратился в пассажирский.
На обратном пути я замерз, как не замерзал до этого, буквально заледенел. Совершенно отмороженный мотоциклист (все мы в руках Аллаха, исламская интерпретация пословицы "кому суждено быть повешенным, тот не утонет") – гнал по узкой горной дороге на неошипованных шинах со скоростью километров сорок, вскрикивая что-то лихое на каждом повороте. От ледяного ветра – я буквально задубел и держался из последних сил. У моих провожатых заиндевели бороды, и один из них, кажется, читал ду`а, чтобы выбраться живым и невредимым из этого адского тарантаса. Если молодой наездник мотоцикла решил произвести на нас впечатление – ему, черт возьми, это хорошо удалось.
Нас еще и трясло.
Потом – трясти перестало и я понял, что мы выскочили на трассу. Над трассой на Кабул – постоянно висел запах дизельной гари, тоже известная примета…
– Приехали…
– Да спасет вас Аллах на вашем трудном пути… – проговорил я, протягивая руку своим злейшим врагам
Моджахеды помялись. Потом – руку пожал один, затем и другой
– Иди с миром, неверный…
Трещащий как пулемет тарантас – местные обычно потрошили глушитель, чтобы добавить немного мощности – а я побежал (чтобы согреться, хотя бегом это можно было с трудом назвать) в другую.
Был ли у меня жучок? А сами как думаете…
Идущий в сторону Кабула Датсун с мощным багажником на крыше – свернул с дороги и затормозил, поднимая снежную пыль. Я побежал следом…
– До Кабула подбросите, уважаемый?
– Садись…
Человеком, закутанным в яркую, клетчатую куфию за рулем – был Араб. Больше – я не мог никому довериться…
– Назад садись… – сказал он, управляя машиной.
Я полез назад. Там была спортивная сумка с кучей чертовски приятных, самых лучших вещей, которые мне были нужны сейчас. Носки и варежки, связанные руками из собачьей шерсти и верблюжье одеяло. Только сейчас, оказавшись в тепле – я понял, как я замерз. Большой термос, в котором был сваренный по-бедуински крепкий соленый чай с жиром, густой как молоко – вкус отвратительный, но чай был горячий, и только жители Востока знают, насколько он полезен: мертвого поднимет. И лепешки, отличные местные лепешки из земляной печи, и большая банка с урбешем[20]- три ложки которого достаточно, чтобы наесться.
– У казаков баньку истопили… – сказал Араб, не отрываясь от руля – а мне веники прислали, с эвкалиптом. Есть или пустышка?
– Есть… – с полным ртом, совершенно позабыв о всех правилах этикета ответил я – еще как есть. Там и поговорим.
Где же еще говорить, как не в бане? Ни один жучок такого не выдержит…
– А с тобой кто?
Сидевший рядом с Арабом, на переднем пассажирском парень обернулся – и я узнал его по глазам. Они уже не были затравленными, как в горящем пламенем расового погрома Лос-Анджелесе, где он умудрился посадить себе на хвост полицию Эл-Эй, спецназ американского Морфлота, а потом еще и с десяток негритянских отморозков.
Потом я его еще встречал, и не раз
– Салам алейкум, эфенди – жизнерадостно сказал он – та санга ее?[21]
– За ха ям, манана… – проворчал я, отхлебывая чай – пару фраз из разговорника зазубрил и думаешь, уже аскер? Чего тут делаешь?
Парень пожал плечами. Мы с ним не виделись – с операции по ликвидации генерала Абубакара Тимура. Он тогда вел десантную группу.
– Стреляли… – ответил он фразой из кинофильма
– А то, что на тебе смертный приговор Шуры за Тимура висит, это как?
– Так все мы смертники… – беззаботно ответил он – когда кому суждено, Аллах знает. Женился, все надоело, решил это… – парень подобрал слово – поазардовать. Да и должки старые отдать не мешало…
– Ты мне ничего не должен.
– Должен. Так как – возьмете?
Стервец
– В отпуске?
– Оно самое. За свой счет. Пока не надоест.
– Звание? Кап-три?
– Обижаете. Кап-два, досрочно…
Идет так же как и я – все звания, считай досрочно. Наверное, самый молодой капитан второго ранга на флоте…
– Ну, пакхейр, пират. Добро пожаловать в наш дурдом…
Далекое прошлое
Северная часть Тегерана, район Шемиран
Ночь на 31 августа 2002 года
Операция «Тайфун»
Для войны – сейчас было удивительно тихо…
Они остановили свои машины на обочине дороги, ведущей из Тегерана в элитный горнолыжный курорт Дизин, утром занятый десантниками и горнострелками полковника Георгадзе. Десантная группа численностью до роты – оседлала дорогу, перерезав экстремистам и этот путь в эльбрусские горы. Впрочем, экстремисты туда особо и не стремились: выходцы в основном из бедных, пустынных районов востока страны и из южного Тегерана, известного сборника самой отчаянной нищеты, они совершенно не умели действовать в горах, боялись гор и не стремились туда. Большей частью они отходили на юг, в бесплодную каменистую пустыню Кевир, частично уже мелиорированную и орошенную, а частью так и оставшуюся – бесплодной, выжженной солнцем равниной с проплешинами соляных озер и болот. Выходя из города на открытую местность – они становились легкой добычей для штурмовиков и ночных вертолетов – охотников, постоянно барражирующих над городом и его окрестностями – и гибли тысячами. Не было ни медицинской помощи, ни воды. Раненых просто оставляли у дороги, где они умирали тысячами, становясь шахидами и следуя в рай. По крайней мере, они так думали. Перепуганное резней и чистками, перепуганное настоящей войной – войны здесь не было больше века – местные жители не подходили к умирающим, боясь прогневать и старых хозяев этой земли, кровавых бородачей в тюрбанах – и новых, в буро-серой, пятнистой форме с диковинно выглядящим оружием. Смерть – разгулялась вовсю, а в то же время здесь, в нагорьях, на подступах к богатому району Шемирхан, что переводится как "прохладное место" было на удивление тихо. Только отдаленный стрекот вертолетов, да грохот двигателей палубных истребителей – бомбардировщиков, направляющихся восточнее и юго-восточнее, на добивание отходящих в сторону Афганистана разрозненных и деморализованных банд – напоминал о том, что здесь идет жестокая война…
