Владимир Романовский - Добронега
Проспал до полудня. Выскочив на двор и поссав, он вернулся опять в комнату, повалился ничком на кровать, и задремал сладко. Эрик с тех пор не возвращался. Еще через час Хелье поднялся, походил из угла в угол, оделся, вышел в крог, нехотя позавтракал, и провел остаток дня в кроге и во дворе. Вспоминалась Матильда. Не безумие ли — ехать искать ее в многотысячном городе в расчете на то, что она сдержит обещание и убежит с ним? Да и вообще — как он должен расценивать ее поведение? Продалась греку за приятную прогулку по миру! И это — девушка, которую он, Хелье, любил. И теперь любит.
Любит.
Им овладела какая-то странная апатия. Делать ничего не хотелось. Хозяйка Евлампия пыталась строить ему из окна глазки, когда он сидел во дворе на солнышке, но он не обращал на нее внимания. Затем Евлампия отлучилась на несколько часов и вернулась серьезная и напуганная. Глазки она больше не строила, но, напротив, смотрела на Хелье с подозрением.
Посетителей в этот день было немного, и сплетничали и спорили они тише обычного. Выделялась жена какого-то ремесленника, с пухлыми руками и тонким ртом с загибающимся к низу углами, возмущенно выкрикивающая время от времени «Невозможно!» или «Ужас!» или «Вот же хорлы!», которой всё время говорили «Шшш! Тихо, тихо!..»
Выходил куда-то прислужник Гречин, вернулся злой, и о чем-то шептался с хозяйкой в нехарактерной для него настойчивой манере, поглядывая на сидящего в углу общей гостевой комнаты Хелье. К ним подтянулись остальные посетители, человек пять, а вокруг Хелье образовалось пустое пространство. Обсуждающие события думали, что Хелье их не слышит. Хелье слышал каждое слово. У него был особый, тренированный Старой Рощей, слух.
Оказалось, что шведский контингент, прибывший по договору с Ярислифом (в обход Олофа, понял Хелье) в Хольмгард неделю назад, вел себя, как захватчики на оккупированной территории. В дома и лавки вламывались, в крогах пили, не платя, к женщинам приставали не разбирая, какая замужем, какая нет. Женщины по большей части возмущались, но известны были два случая, когда пристающие не встретили сопротивления, а это уже совсем никуда не годится.
Было также несколько убийств. Новгородцы, придя в себя, стали мало по малу реагировать на ситуацию. Имело место несколько вооруженных стычек, убитые — и шведы, и новгородцы — стали обнаруживаться на улицах каждое утро. Меж тем осмелел преступный элемент и количество краж и грабежей стремительно росло, благо все можно было списать на шведов.
В полдень народ собирался на вече, но каждый раз не хватало двух или трех весьма уважаемых горожан, бывших в отъезде, чтобы принять какое-нибудь решение по поводу дальнейших действий, или хотя бы пойти к князю, который отсиживался все это время в детинце.
Кто-то из посетителей хотел было предложить Хелье присоединиться к разговору, но Гречин его остановил, объяснив, что Хелье хоть и выглядит, как молодой новгородский купец, на самом деле — швед, и, возможно, специально следит за ними теперь. Посетители поочередно оглянулись на Хелье, и в глазах их была злоба.
К этому моменту гречинова рассказа в дверь постучали. Гречин замолчал. Евлампия, поколебавшись, пошла отворять.
Ничего особенного. Вскоре в помещении появился здоровенный парень лет двадцати двух, одетый в богатую рубаху, сапоги, и немецкого происхождения сленгкаппу, отороченную мехом. За ним следовала нагловатого вида смуглая черноволосая бабенка в добротной зеленой юбке-паневе и зеленом же навершнике, с которыми контрастировали обыкновенные онучи и лапти. Ромбощитковые кольца у висков бабенки выглядели неряшливо. Глаза у бабенки были маленькие и, по-видимому, близорукие, нос с горбинкой, рот большой и чувственный, а тело хилое.
— Устали мы нынче, хозяйка, — густым басом сказал парень. — Выпить бы нам, да закусить бы нам, да уж и отдохнуть бы нам. Ты нас не обижай, — и он бросил на ближайший в выходу стол несколько монет.
Хозяйка забрала монеты и быстро управилась поднести гостям кувшин с брагой, кружки, и ветчину.
Бабенка уже сидела за столом, болтая коротковатыми тощими ногами, а парень долго возился, отстегивая внушительный сверд. Посетители, по обычаю этого крога, оглядели гостей, но не заговорили с ними.
— Необычный какой крог, — говорил парень, роняя сверд, наклоняясь, поднимая, и снова роняя. — Ни тебе гусляров, ни пряхи. И все притихшие какие-то. — Он стал основательно усаживаться, одновременно оглядывая посетителей. Бабенка молча налила себе и ему браги. Взгляд парня остановился на Хелье.
— Эй! Друг! Выпьешь с нами? — зычно спросил парень таким тоном, будто его собирались оскорбить, а он готов был на оскорбление ответить.
— Выпью, — откликнулся Хелье.
— Ну так иди сюда.
Остальные посетители обменялись недовольными репликами. Хелье обошел печь и подсел к новым гостям.
— Купец ты, что ли? — спросил парень, хмурясь.
— Купец, — согласился Хелье.
Парень повертел саркастически головой, взявшись за кружку.
— Трусливый вы народ, купцы. Сейчас вон, заметь, идем мы со Светланкой, смотрю я, стоит один швед и трех купцов за раз грабит. Остановил их и грабит. Я даже вмешиваться не стал, прошел себе мимо. Если они втроем не решаются одному шведу рыло почесать, то чего их защищать? Ну их. Сами же и грабители, вон какие цены на торге.
— Не все, — возразил Хелье, вступаясь за сословие.
— Ты со мной, малый, не спорь, — парень набычился. — Раз говорю все, значит все. Ты, эта, слушай, что тебе старшие говорят, а то недолго и по уху заполучить.
Какой неуживчивый, сварливый славянин, подумал Хелье.
— Все перепугались, — заявил парень таким голосом, будто ничего другого и не ожидал. — Попрятались, двери позапирали. И то сказать — астеры, что с них возьмешь. В Ростове бы такое от шведов не потерпели бы, а в Киеве подавно. Позорят новгородцы край наш. Шведы их презирают, и правильно. Я бы на их месте тоже презирал. Отец мой был воин, и дед воин, и прадед воин, и прапрадед воин… А эти астеры, торгаши новгородские… да…
— Молчи уж, — сварливо заметила бабенка Светланка. — Ростовчане твои лучше, что ли. Тебе бы только хвастать.
— Ты их видела, ростовчан? — тут же разозлился парень. — Да ростовчане, заметь, гнали бы этих удальцов до самой Швеции и дальше!
Раздался стук в дверь. Парень оглянулся по сторонам, посмотрел презрительно на Хелье, и бросил тихо:
— Что, страшно? Ха. Шведы небось нагрянули. Ну-ну, посмотрим.
Он облокотился на стол и стал смотреть в сторону входа. Светланка хлебнула браги и стала злобно поедать ветчину.
— Не чавкай, — велел ей парень.
— Отвянь, — злобно и презрительно отозвалась она.
Хозяйка Евлампия с очень серьезным видом прошла к выходу. Вскоре в крог ввалились четверо крупного телосложения малых с хамоватыми лицами и наглыми улыбками.
— Не бойсь, хозяюшка! — воскликнул один из них. — Не обидим! Тащи нам бодрящий свир, жажда мучит защитников земли новгородской! Хо! Эка он, хорла, меня по плечу задел. Здоровенный кулачище варанговый!
Ухари сели за стол ближе к печи и начали пировать, громко переговариваясь и смеясь.
— Хорошо себя чувствуешь, когда с врагом разобрался, — поделился один из них, вынимая из ножен сверд и осматривая его. — Как бишь он сказал? Беги вон?
— Прыгáй! Он сказал прыгáй!
— Точно! «Прыгáй, хольмгарден свинен!» А?
Все четверо засмеялись нехорошим смехом.
— Ну, — провозгласил первый, обращаясь ко всем посетителям крога сразу, — мы его там и порешили. За вас, народ честной, кровушку льем, жизни свои размеренные кладем. Он стал своих звать, да место было тесное да темное. Нет, врешь, брат, не дозовешься.
Светланка выпила полную кружку браги и налила еще. Парень ее слушал ухарей, не зная, одобрять ему их поведение или нет. Остальные посетители, делая вид, что им уже пора, стали расходиться по одному. Каждого уходящего парень одаривал презрительной улыбкой, время от времени поглядывая на Хелье и, очевидно, ожидая, что Хелье тоже уйдет. Но Хелье не уходил.
— Ладно, купец, — произнес парень снисходительно. — Выпьем!
Хелье подставил кружку, и парень наполнил ее до краев.
— А ты больше не пей, — наставительно заметил парень Светланке.
Она явно ждала именно этого. Ухари ее не интересовали.
— Какое твое дело! — возмутилась она базарным голосом. — Ты мне не указывай! На себя посмотри! Аспид, козел мордатый! Целый день меня таскал по городу, ноженьки мои ладные скоро подломятся, так уж и расслабиться мне нельзя и выпить! Ему видите ли не нравится, когда я пьяная, ах, ах! — последние слова она произнесла, искривив лицо и пискляво.
— Нет с нею никакого сладу, — пожаловался парень. — Меня зовут…
— Козел тебя зовут! Козел! — не унималась Светланка.
