Андрей Дай - Поводырь (СИ)
— Так это мы ага! Уж не извольте сумневаться, Ваше превосходительство! Денно и нощно! И мышь не проползет!
— Не сомневаюсь, — важно кивнул я. Увижу ползущего мимо грызуна — уволю всех к едрене фене! — Вы мне вот скажите: командир полковой ваш — он, что за человек?
— Лисован-то? Эм… Майор Викентий Станиславович Суходольский? — глаза казака расширились. С первых слов стало понятно — командира ценит и уважает, но ему неприятно обсуждать полкового старшину за глаза.
— Я знаю, как его зовут. Ты мне о делах майорских расскажи.
— Так это… Хороший он человек! Дюже славный и командир настоящий… Года уж два как он в Омск ездил. Полкам новые ружья с Рассеи привезли, да наказной атаман городовым давать не хотел. Сказывал прилюдно, будто и не воинские мы, и нам каторжан гонять нагаек хватит. Пистолей вон и по сей день не выдали…
Да понял я, чего же тут не понятного. Маленькие многозарядные ручные пушечки оказались тайной страстью огроменного кавалериста.
— А ружья?
— Ружья? Дык, дали ружья-то. Майор наш до Дюгамеля дошел, а полторы тыщщи стволов привез. И пулек к ним восемь возов. Арсенала в Томске нету, так в цейхгаузе сложили заряды.
— Денисов позволил?
— Ну да, — Степаныч даже не удивился моей осведомленности. — Николай Васильевич за справу воинскую радетель. Чего же он противу-то будет?
— Мало ли. Может он на ножах с Суходольским. Сам посуди. Целый полк кавалерии, а подчиняется губернскому управлению…
— Так на то, господин губернатор, монарша воля!
Трудно спорить. Что монарша, что Господня, для жителей Сибири примерно одинаково. И того и другого они только на картинках и видели. Практически — мифологические существа. Только царь все-таки ближе. Потому что история его, в отличие от Иисуса, еще не окончена. Каждый день новая страница пишется. И почти каждое проявление «воли» петербургских небожителей, как-нибудь да отражается на их жизни. Ну, вот хотя бы посланцы приезжают. Спроси меня сейчас Степаныч — видел ли я государя Императора? Что я ему скажу? Подшефный саркастически замечает — «эти глаза видели». Ну, значит — видел. Главное правду говорить… А коли спросит — какой он? Эй, Гера?
Не спрашивай меня, сотник, о царе. Не хочу я правду говорить. И врать не хочу. Высок и статен твой государь. Горда его поза и величественна. Только он трус и глупец. И нечего на меня грозно пищать из какой-то нелицензионной дырки на задворках мозга. Сам посуди. Крестьян освободил, а землю не дал. Что получилось? Фигня! Твоей ведь памятью знаю. Бунты и разборки с применением армии. И полстраны нищих землепашцев. И голодные дети. Верно? Да не «можно и так сказать», а верно! То же и с армией. Видел я новейшие казачьи ружья. Жуть. Уж в чем в чем, а в ружьях-то я разбираюсь. Потомственный охотник. Ты, Герочка, сам помнишь Высочайший Манифест о судейской реформе. Вот и скажи мне, как юрист экономисту: если я соберу доказательства, что барон покровительствует грабежам на тракте — его под суд реально отдать? Видишь, ты и сам сомневаешься. А я так точно уверен — фиг. Отправят в отставку и то — это в лучшем случае. А если в доме какого-нибудь крестьянина банду накроют? Каторга, однозначно! Вот тебе и вся реформа. И так во всем, Герасик. Все по половине.
И не нужно меня называть бунтовщиком и революционером. Я последствия одной революции уже видел, а в другой, тихонькой, и сам участвовал. Вечером люди спать ложились — одно государство на дворе было. Утром проснулись — уже другое. И, думаешь, кто-то протестовал? Не-фи-га. Всем надоело. Люди порядка хотят и спокойствия. В мое время это «спокойствие за завтрашний день» называлось. Так вот, как царей на Руси не стало, так и это спокойствие тоже куда-то делось. Все стало общим. То есть — ничьим. Группа товарищей в кремль сели и ну давай декреты по стране рассылать. А страна читает и приговаривает: ты глянь, какие молодцы, как много слов мудреных знают! Как-то так и пошло. Кремль сам по себе — страна тоже отдельно. А раз хозяйство у каждого свое, то и тащит каждый в свою сторону. Правители у народа, народ у правителей. Даже присказка такая появилась — сколько у государства ни воруй, своего все равно не вернешь… Блядское время. И последней нотой этого балета — демократия. Нет. Сначала — гласность, когда стало можно воров называть ворами. А только потом, как гласность отменили, появилась демократия. Называть стало можно кого угодно как угодно, кроме самого главного демократа. Вроде как — все воруют, а он, там наверху, такой белый и пушистый. Причем реально — воруют все. Рабочие с заводов, директора у рабочих, чиновники у директоров и рабочих. И ведь все знают. Обсуждают и осуждают. Подсчитывают, кто, сколько у кого украл в этом году, и каков прогноз на год следующий. Программы по борьбе сочиняют. Деньги выделяют. Смешно, право слово.
И главное спросить не с кого! Все временные. Верховный — временный. Министры — назначенные. Чиновники — на зарплате. Народные избранники — это вообще диагноз. Так что не переживай, Герман. Не собираюсь я заговоры против законной власти устраивать, а даже совсем наоборот. Зубами глотки врагам самодержавия рвать готов. Потому что у всего должен быть хозяин. Пусть не ахти какой, но он не продаст все, до чего сможет дотянуться, китайцам. Не разбазарит и не профукает, ибо знает — ему еще детям нужно что-то оставить. Каждый царь что-то да прибавил. Где-то да откусил. В чем-то да преуспел. Все в дом. Все детям. А как не образовалось наследника — тут смутное время и начинается. Не для кого хранить и преумножать. Некому о наследстве отцовом позаботиться.
И надежду людям может Империя дать, что есть справедливость на земле, а не только бабло. Пусть даже не справедливость, без которой как-то живут, а только надежду — без нее и жить-то не хочется. Вот так то.
А сейчас заткнись и не нервируй меня. Мне еще хитрому извозчику нужно объяснить что и как он должен будет сказать местному смотрителю, чтоб он со всех ног побежал будить телеграфистов и эсэмэску Караваеву слал. Да такие слова подобрал, чтоб я эту тварь в Каинске уже не застал.
И взятки я решил брать. Дело привычное. За гуся вон платить не стану, если не спросят. Мне еще чугунку строить и экономику края подымать. Месторождения разрабатывать и заводы основывать. Народ новый на пустующих землях размещать. На свои я этого точно не осилю.
Эх, так и не спросил сотника, почему он командира лисованом назвал. Знатное прозвище. Такое заслужить — это еще постараться нужно. И много чего о человеке говорит. Не прост, ох не прост атаман Суходольский. Но, похоже, с бароном они характерами не сошлись. Не верю я, что Степаныч за пару дней ко мне такой любовью воспылал. Скорее инструкции четкие получил — коли новый губернский начальник человек приличный, добиться благосклонного его отношения к казакам. Вот бесхитростный Безсонов и решился меня предупредить. Улыбается, поди, сейчас во сне. Нахваливает себя. Экак у него все лихо да хитро вышло. И барону по носу щелкнул, и к казакам губернатора лицом повернул. А придется немчика охранять, так это и вовсе славно. Поближе к телу — послаще кухня.
Так и меня эта ситуация устраивает. Держаться меня будут казачки. Жилы за меня рвать. Потому что как с новым господином выйдет — только Богу известно, а я вот он. Самые крепкие отношения всегда основаны на взаимном интересе. Это не я придумал. Психолог сказал, к которому мы с бывшей перед разводом приходили. Он про супружеские отношения говорил, но это к чему угодно подходит.
Поговорил с Кухтериным. Честно сказал — чего хочу, и к чему это приведет. Прислушался к настоятельным рекомендациям совести, и объяснил — чем это может грозить ему лично. Слава Богу, ранен ямщик был в бок, а не в голову — минутой спустя, оценил свое участие в операции по дезинформированию вероятного противника в рубль. Дал трешку одной купюрой. Хитрован заявил, что сдачи нет, рассыпался в благодарностях и отправился на задание. А я лег и задул свечу.
Подумал — это сколько же нужно обобрать ульев, чтоб всю губернию свечами снабдить?! Вспомнил про керосин. Попытался вспомнить, как его делают. Все сходилось к примитивнейшему самогонному аппарату. Осталось найти нефть в промысловых количествах и не слишком глубоко. Те месторождения, что я знал и до которых мог дотянуться находятся на глубине больше двух километров. Приказал себе запомнить — поинтересоваться у инженеров на какую глубину сейчас бурят.
Долго лежал просто так, прислушиваясь к далекому лаю собак и стрекотанию телеграфного механизма. Понял, что засну и забуду о нефтяных дырках. Пришлось вставать, зажигать свечу, искать — куда записать. Потом — чем записать. Потом — куда положить, чтоб не забыть. Сна не было ни в одном глазу, так что сел к столу и из подручных материалов сварганил небольшой блокнотик. Такой, чтоб в карман удобно было складывать. К нему присовокупил карандаш с надписью на немецком — «карандаш». Похихикал: это боши специально для России подписали или сами тупят? Если для нас, то почему не по-русски? Еще раз хмыкнул, когда вспомнил, что, вроде как, и сам теперь не совсем представитель коренной нации.
