Борис Громов - Терской фронт
Увидев меня, все трое отрываются от своих занятий и изучающее разглядывают мою скромную персону. Поневоле вспоминаются старые вестерны с Клинтом Иствудом. В город приезжает никому неизвестный стрелок и местные глазеют, соображая, чего от него можно ждать. Ладно, поиграем в ковбоев. Надеюсь, нарываться на проблемы, проверяя новичка «на слабо», подобно киношным «плохишам», они не станут. Не хотелось бы начинать взаимоотношения с местными наемниками с драки, или, не приведи бог, со стрельбы. Неспешно рассматриваю их в ответ, здороваюсь, слегка кивая головой, а потом подхожу к стоящему за стойкой Кузьме.
— Так что там с обедом?
— Садись за любой стол, сейчас все будет, — отвечает тот.
И впрямь, буквально через минуту из двери, ведущей, судя по запахам, из-за нее доносящимся, на кухню, выплывает монументальная женщина с большим деревянным подносом в руках. Ох, блин! С таких, наверное, при Советском Союзе статуи колхозниц и прочих строительниц коммунизма лепили. Настоящая казачка: красивая, статная, крепкая. Из тех, что любого коня одним ударом с копыт свалят и горящую избу по бревнышку раскатают. Валькирия! Будь она лет на двадцать моложе — влюбился бы!
А борщ хорош! Горячий, густой, наваристый, с помидорами, бордовой свеклой и пережаренным лучком, с кусочками нежной свинины, заправленный домашней сметаной и посыпанный свежей, душистой зеленью. Вкуснотища! Меня похожим в детстве бабушка кормила. Как она любила говаривать; «Первое отличается от второго только тем, что ложка, которую воткнули в тарелку с борщом, через пару минут все-таки упадет». Да уж, у местных поваров, похоже, подход к вопросу близкий. И это правильно!
От приятных ощущений и детских воспоминаний меня отвлекает кожанно-камуфлированный «колобок», нависший над моим столом и вперивший в меня нахальный взгляд.
— Эй, слышь, а ты кто такой вообще будешь?
Вот, блин, накаркал! Началось. Поднимаю глаза от тарелки и пристально смотрю на «колобка». Нет, ну до чего же он на дешевых «быков» эпохи раннего капитализма похож. Ему б еще пару «гаек» золотых на растопыренные веером пальцы.
— Ты забыл сказать «в натуре»…
— Чего? — не понял тот.
— Да ничего, а кто ты есть, чтоб спрашивать? — начинаю «давить» я, вставая со скамьи и распрямляясь во весь свой немаленький рост. Продолжая сверлить его злым взглядом, подхожу почти вплотную. Мой «оппонент» внезапно осознает, что не так уж он велик и широкоплеч, как ему казалось еще минуту назад и начинает вертеть головой, в поисках поддержку. Безуспешно. Парни в «горках» свою беседу прервали, но смотрят на происходящее просто с интересом, как на представление и на выручку явно не спешат. Зато за стойкой подобрался Кузьма.
— Толя, а ну-ка отвали от человека, не ищи горя!
— Да ладно тебе, хозяин, не беспокойся, — широко улыбаюсь ему я и добавляю уже специально глумливым тоном. — Деточка ошиблась, сейчас прощения попросит, и разойдемся миром.
Такого «бычок» простить уже не может. Его левая ладонь сминает в комок футболку у меня на груди, а правая, сжатая в кулак, уходит в могучий, аж от уха, замах. Нет, ребята, я так не играю! Таких идиотов даже бить не интересно! Кто ж тебя, оболтуса, драться учил?! Отражению такого «нападения» в милицейской «учебке» на первых же занятиях по физподготовке обучают. Обеими руками обхватываю его левую ладонь, слегка выкручиваю ее, а вместе с ней и всю левую руку против часовой стрелки. Слегка доворачиваю корпус. Левая рука продолжает удерживать запястье в захвате, а локтем правой резко провожу расслабляющий удар в горло. И тут же сажусь на корточки, прижимая его руку к своему бедру подмышкой правой руки, а левой рву его руку вверх. Это описание приема выглядит длинным, а вот на его проведение у подготовленного человека уходит не больше полутора секунд. Локоть рычагом на излом — это очень больно, мало того, если я еще хоть чуть-чуть поднажму, то выломаю «бычку» локтевой сустав, оставив его на всю жизнь инвалидом. Враз потерявший весь гонор «оппонент», упав на колени и грохнувшись лбом об пол, надсадно хрипит от боли. Он может и рад заорать во всю глотку, да вот разбитое моим локтем горло не позволяет. Как говорится, чистая победа. Хотя нет, этот кабан, падая, умудрился цепануть мой стол. И теперь я имею возможность наблюдать растекающиеся по полу остатки борща и лежащую посреди осколков тарелки румяную отбивную, заляпанную картофельным пюре. Вот, блин, и покушали!
— А вот это уже интересно, — слышу я со стороны ведущей к номерам лестницы. — А мне казалось, что боевому самбо только бойцов ОсНаза учат.
Не отпуская захвата, поворачиваю голову на голос и вижу облокотившегося на перила широкоплечего бородача с интересом глядящего на нашу возню.
— Ты, парень, отпустил бы Толю. Он хоть и придурок редкостный, ежели начинает без повода на незнакомых людей буром переть, но все же НАШ придурок. А ты тут чужак и если его искалечишь, то мы можем расстроиться.
— Да ладно, — я отпускаю захват и, даже не глядя на подвывающего противника, делаю пару шагов в сторону лестницы, — не очень-то и хотелось. Но Толик ваш и впрямь, кретин. И это не оскорбление. Это медицинский диагноз. Причем кретин весьма невежливый. Поесть не дал, настроение испортил. А если, скажем, я… эээ… расстроюсь, а?
— Что, такой серьезный парень? Знаешь, не обижайся, но я просто вынужден хоть и в более вежливой форме повторить вопрос Анатолия Кто ты такой и кто за тебя что сказать может? Кто тебя знает?
— Я знаю.
Все, включая меня, оборачиваются в сторону входной двери. Там, на пороге, стоит тот самый лейтенант с фигурой шифоньера, что сидел в «дежурке» Комендатуры.
— Этот парень сегодня утром в Науре пятерых «волчат» из Итум-Кале угрохал. И Старосельцева с семьей от смерти спас. Один. А вот за Толей вашим, ты уж Убивец не обессудь, кроме двух пьяных драк, я особых подвигов не припоминаю. Пойдем, Михаил Николаич, — говорит он уже мне, — там Комендант вернулся, пообщаться хочет. Срочно.
Ага, значит этот бородатый и есть предводитель здешних Вольных Стрелков Костя Убивец. Вот и познакомились, блин. Ну, делать нечего, от приглашения местных властей, да еще переданного столь крупногабаритным и серьезным посыльным, отказываться не стоит.
— С тебя отбивная с картошкой, клоун, — негромко, но отчетливо говорю я, проходя мимо баюкающего руку Толи, и выхожу на улицу вслед за своим шкафоподобным провожатым.
Да уж, как-то не задалась у меня попытка знакомства, интересно, а что ждет меня по возвращении из Комендатуры?
Комендант Червленной капитан Костылев понравился мне сразу. Высокий, чуть пониже меня, а мою светлость природа и родители одарили почти двумя метрами роста, широкоплечий, мускулистый, не такой, конечно, огромный, как лейтенант из «дежурки», но мне в габаритах не уступал точно. Мужественное загорелое лицо, волевой подбородок, пристальный взгляд чуть прищуренных серо-стальных глаз. Черный прыжковый комбинезон с подвернутыми до локтей рукавами. На груди — два ряда орденских планок. Сходу подмечаю приметные колодки медали «За отвагу» и двух орденов Мужества. Остальные выглядят незнакомо, хотя еще одна, судя по черно-золотистым полосам, принадлежит «Святому Георгию». Хотя, может я и ошибаюсь и георгиевской лентой тут обозначают на орденской колодке совсем другую награду. В любом случае, дядя, похоже, героический, не из штабных. Внешне капитан чем-то неуловимо похож на моего армейского ротного, погибшего в 96-м в Грозном. Сразу видно, мужик серьезный и правильный.
— Здравия желаю, товарищ капитан. Вызывали? — замираю я на пороге его кабинета.
— Вольно, — улыбнувшись, машет он рукой в ответ. — Не вызывал, а пригласил для разговора. Ты мне не подчиненный, так что во фрунт тянуться не надо. И по званию не обязательно, можно просто Игорь Васильевич. Присаживайся.
Сажусь на стоящий у окна жесткий стул. Хозяин кабинета остается на ногах и не спеша, прохаживается туда-сюда, заложив руки за спину.
— Ну, о героических подвигах твоих я уже наслышан. И Петрович на въезде просветил, и тут народ треплется вовсю. Но хотелось бы все же услышать все от тебя, чтоб не создавать «испорченного телефона».
В очередной раз начинаю пересказывать историю наших со Старосельцевыми приключений, стараясь не задерживаться на нашем с ними знакомстве, чтоб не нафантазировать лишнего. Зато размолвку в Науре, из-за которой меня якобы ссадили и сам бой расписываю во всех подробностях. Тут опасаться нечего: перестрелка с боевиками имела место быть на самом деле, а любая ссора — дело такое, в ней каждая сторона считает себя правой и мелкие расхождения никаких подозрений не вызовут. В конце, на всякий случай, рассказываю и о «маленьком недоразумении» в «Псарне». Мало ли, что ждет меня по возвращении. Надо постараться заранее обезопасить себе тылы, изложив Коменданту свою версию событий пока еще есть такая возможность. А то, не дай бог, закончится все большой дракой, а то и стрельбой… Тогда точно доказывать что-либо будет поздно. Они местные, я пришлый, этого будет вполне достаточно.
