Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Кажется, Джек ожидал, что я удивлюсь. Но я, как следует поразмыслив, деловито спросил:
— Ты там был?
Невозмутимое обычно лицо англичанина вдруг стало сердитым.
— Мы с Вальдером четыре года назад… нет, больше… Джек потёр переносицу. — Да, побольше… Мы полтора месяца ходили тогда вдоль побережья. Так и не высадились, ушли в сторону Вьетнама.
— Что так? — я спросил без насмешки, но Джек вновь сердито покосился на меня:
— А ты знаешь, что такое эта Пацифида?! Джунгли, деревья — до небес, всё это переплетено лианами и закутано туманом, а сверху постоянно льёт. Не дождь, а конденсат, потому что влажность больше ста процентов. Звуки такие слышатся, что даже на корабле страшно…
— Этот парень, Лотар Брюннер, прошёл Пацифиду с юго-востока на северо-запад, — задумчиво сказал я. Джек дёрнул плечом:
— Я не говорю, что это вообще невозможно. Я говорю только, что мы этого не сделали.
— И ты этим недоволен, — заключил я. На этот раз Джек отреагировал спокойно:
— Да. Недоволен.
— Потому что ты чокнутый, — проницательно добавил я.
— Да. Потому что чокнутый. Вальдер был недостаточно чокнутым, чтобы погнать своих людей туда.
— Он ведь всё равно погиб, а? — я скомкал плотный снежок, несколько раз подкинул его в руке. — Так что мы теряем?
— Конкретней, — потребовал Джек.
— Смотри сам, — я перекатил снеговой шарик с ладони на тыльную сторону руки и обратно. — Я хочу отправиться — может быть, даже этим летом, но точно пока не знаю — на запад. Часть наших пройдёт насквозь Северную Америку. Остальные на корабле обогнут её с юга…
— Тут нет Южной Америки, — добавил Джек. — Весь бассейн амазонки — морской пролив… А там, где Аргентина, юг Бразилии, Чили, прочее всё — большой остров.
— Это не важно, — поморщился я. — Дальше так же поступим с Пацифидой. Часть идёт вокруг на корабле, остальные — пешком по континенту. И вернёмся в Европу через Дальний Восток и Сибирь.
Глаза Джека стали ещё больше, чем обычно, уже после объяснения насчёт Пацифиды. Когда я закончил, он вдруг крепко выругался по-английски.
— Я ожидал более взвешенного и профессионального суждения, — заметил я.
— Чёрт побери! — уже по-русски определил Джек. — Ты сумасшедший! — он резко отвернулся и зашагал ко входу в пещеру. На полпути оглянулся и ещё более убеждённо повторил: — Ты сумасшедший!
Ему оставалось два или три шага до полога из шкур, когда я окликнул его:
— Эй! — и бросил снежок.
Поворачиваясь, Джек, ещё не глядя, поймал снежок неуловимым движением левой руки.
— Если честно, — сказал он, — я до сих пор чувствую себя не в своей тарелке из-за того, что мы тогда не попробовали Пацифиду на зуб, Олег. А терять мне нечего…
Игорь Басаргин.
Одинокая птица над полем кружит…
Догоревшее солнце уходит с небес…
…Если шкура сера и клыки что ножи —
Не зови меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал —
Расспроси-ка меня ты сперва, как я жил?
Я в кромешной ночи, как в пучине, тонул,
Забывая, каков над землёй небосвод!
Там я собственной крови досыта хлебнул —
До чужой лишь потом докатился черёд…
Я сидел на цепи, я в капкан попадал —
Но к ярму привыкать не хотел и не мог!
И ошейника нет, чтобы я не сломал
И цепи, чтобы мой задержала рывок!
Я бояться отвык голубого клинка
Или пули в упор, за четыре шага.
Я боюсь одного: умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага!..
…Вот бы где-нибудь в доме светил огонёк.
Вот бы кто-нибудь ждал меня — там, вдалеке…
Я бы спрятал клыки, я б улёгся у ног,
Я б тихонько притронулся к детской щеке,
Я бы верно служил, я б хранил и берёг —
Просто так, за любовь! — улыбнувшихся мне…
Но не ждут. И чудовищно путь одинок.
И охота завыть, вскинув морду к луне…
— Вопрос: зачем? — Вадим потянулся. Я подбросил в огонь охапку хвороста, поворошил угли палкой и только после этого ответил:
— Ответ: низачем. Как говорит наш общий друг Лаури — просто потому что интересно.
Вадим несколько секунд обдумывал сказанное, потом признал:
— Веская причина… Ну что ж, как я понимаю, мы теперь займёмся плотницкими работами? Всегда терпеть этого не мог.
— Нет, погодите, — Джек поднял голову от скрещённых под ней рук. — Прежде чем заняться работами, нужно придумать кораблю название и поднять флаг.
— У него есть название, — напомнил я. — "Нидерланд". Так на корме написано.
— Нет, — Джек покачал головой, — название нужно новое, раз корабль потерпел крушение.
Мы с Вадимом переглянулись, и он пожал плечами:
— Ну что же… Я, кстати, давно хотел, чтобы у нас был свой флаг. Чем мы хуже Борислава?
* * *
— "Морж", — сказал Вадим.
— О господи, — выдохнул я обречённо.
За последние сорок минут я выслушал около полусотни названий для когга — от элементарного "Быстрый", предложенного Серёжкой Лукьяненко, до совершенно серьёзно выдвинутого Андреем Соколовым "Крылатый мститель". (С отчаянья я чуть не принял "Быстрого"…) Ещё меня до глубины души потрясла всеобъемлющесть мировой классической приключенческой литературы. Так, Ясо предложил "Испаньонлу", а Анри — "Дункан".
Теперь вот "Морж". Корабль старого Флинта. Приехали.
Самому мне в голову вообще ничего не приходило. Я выслушивал предложения, меланхолично разглаживая на коленях часть большого — метр на два — льняного куска бело-серого цвета, который, как мне объяснил Анри, предназначался для запасного флага. И думал, что бы на нём изобразить.
Соображений на этот счёт было не густо.
— "Секрет".
Наступила тишина. Я поднял глаза.
— "Секрет", — повторила Танюшка. — Так назывался бриг Артура Грея в "Алых парусах".
— Чушь какая-то, — буркнул Арнис. Но его никто не поддержал. Все молчали и моргали, вслушиваясь в это слово.
Секрет. Сек-рет. Секрет…
— И песня такая есть, — приободрённая этим молчанием, продолжила Танька. И пропела своим красивым голосом: — Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании, для скромной такой компании огромный такой секрет!.. Красиво же!
— Точно, — сказал Вадим. — "Секрет" — это здорово.
— Только не просто "Секрет"! — я вскинулся, внезамно озарённый. — А… а "Большой Секрет!"
— Он же небольшой, — с сомнением сказал Боже. — В смысле — корабль…
— Да дело не в том, что… — я непривычно для себя запутался в объяснении и разозлился на себя за это неожиданно косноязычие. — Ну, не в размерах, а в том, что большой секрет — для нас! Ясно?!
И неожиданно до меня дошло — они поняли.
И я заулыбался в ответ на это понимание — широко и облегчённо… И внезапно мне в голову пришла ещё одна мысль — мысль о рисунке на флаге. Шальная. Странная. И даже… даже страшная. Но в то же время — невероятно чарующая и привлекательная.
— Ребята, — я провёл ладонью по ткани. — Насчёт флага. Я, кажется, придумал.
Английская баллада XII века (отрывок)
Он пришёл в этот дом,
И сказал эту речь.
И сушил над огнём
Плащ, что сбросил он с плеч.
А потом у огня
Пел он всех веселей…
…Он пришёл в этот дом,
Чтобы встретить друзей…
… - Да ты совсем ку-ку! Свастика!
Как ни странно, но активней всех сопротивлялся нововведению Андрей. Остальные в основном были просто удивлены, а кое-кто (я заметил) явно одобрил мой план нанести на флаг алую свастику с закруглёнными лопастями — знак с рукояти моего палаша.
— Если кто-то не знает, — вдруг вмешался Джек, всё это время сидевший в своей излюбленной позе: нога на ногу, ладонь на колене, — то я сообщаю: свастика — это символ солнечного света и добра. А что до нацистов… Понимаете, сами по себе символы не несут добра или зла. У них есть лишь форма и смысл, а моральными критериями их наделяют люди… Для тупых, — он улыбнулся, — объясняю: свастика красива, а нам под ней достаточно не совершать мерзостей, и всё будет в порядке.
На какое-то время настала тишина. Потом Вадим махнул рукой:
— Рисуй!
— Дай лучше я, — предложил Олег Крыгин.
* * *
Вообще говоря, я был согласен с Вадимом насчёт того, что плотничать — занятие довольно мерзкое. Но большинство наших, как ни странно, моих антипатий не разделяли, и мне уже очень скоро пришлось довольно близко познакомиться с тем, что такое трудовой энтузиазм масс.
Буквально на следующий день после нашего разговора о названии, флаге и прочем, началась весна. Классическая южная. Ночью нас всех разбудил страшенный грохот — на Марице взорвало лёд. Уже днём из пещеры было страшно выйти — в пойму реки с воем и рёвом неслись потоки, равнина до самого леса превратилась в разлив за два-три часа. Арнис с Олегом Крыгиным, ушедшие с утра на охоту, возвращались уже по пояс в воде. Через два дня всё вокруг кишело птицей, сводившей нас с ума своим гамом, а по гряде — километрах в четырёх на север от пещеры — шли и шли стада копытных. По склонам гряды трусили серые, исхудавшие за зиму, стаи волков. Какой-то самодовольный — хотя тоже тощий — медведь под наш хохот и вопли проплыл мимо на здоровенном выворотне, сидя на его "носу" со сложенными на животе лапами. Вадим пошутил, что теперь остаётся увидеть только Деда Мазая, эвакуирующего зайцев.
