Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку
Невыносимо горько было думать, что совсем другая вышла бы война, если бы Красной армией на самом деле руководили Марков, Тухачевский, Егоров, Уборевич, Блюхер, Кутяков, Каширин и еще почти тысяча таких, как они, заслуженно носивших свои ромбы и маршальские звезды, а не полуграмотные выдвиженцы, не то что не написавшие, а и не прочитавшие ни одного серьезного теоретического труда, вроде Ворошилова с Буденным. Мало, чрезвычайно мало уцелело талантливых военачальников! Жуков, Василевский, еще два-три… И все! Остальные платили за науку миллионами солдатских жизней! Остановили врага горами тел, реками крови! И до самого конца войны несли потери в два, три, пять раз больше, чем немцы. А могло бы быть…
— Давай, Павел Васильевич, пока эти разговоры отставим. — Берестин усилием воли отогнал от себя сто раз передуманные мысли. — А пойдем-ка в ресторан. Горячего съедим да кофейку выпьем.
Они заказали цыпленка с грибами (подавались, оказывается, и такие блюда), бутылочку сухого шампанского и мало кем спрашиваемого, но имевшегося в меню кофе. Глядя на мелькающий за окном томительный закатный пейзаж — сиреневые сумерки, багровая полоса над лесом, к которой с грохотом и выкриками гудка несся скорый поезд, одинокие будки обходчиков и скудные деревеньки с почерневшими соломенными крышами, взблескивающие озерца и речки, — они негромко беседовали, теперь уже не о войне и тюрьмах, а о вещах простых и приятных, и намеревались просидеть так по меньшей мере до полуночи.
Однако судьба или политическая практика тех дней срежиссировали иначе. В проходе вдруг появился вальяжный, несмотря на колесный образ жизни, директор ресторана и хорошо поставленным голосом уважающего себя лакея попросил товарищей пассажиров рассчитаться и освободить помещение, так как сейчас состоится спецобслуживание. Почти тут же подошел официант. Рычагов полез было в карман, но Берестов его остановил.
— Вы, уважаемый, нам не мешайте, — сказал он официанту. — Мы еще не поужинали. Принесите лучше еще по сто коньячку к кофе.
— Не могу, — сочувственно сказал официант. Клиенты ему нравились, хотя он, конечно, не мог знать, кто они такие: Берестин пришел в ресторан в гимнастерке без знаков различия, как тогда ходила тьма ответственных и полуответственных работников, а Рычагов поверх белой рубашки с галстуком надел легкую кожаную куртку, еще испанскую, и тоже выглядел то ли гэвээфовцем, то ли вообще не поймешь кем. — Прошу рассчитаться.
— Пригласите директора.
Директор явился. С лицом хотя и почтительным, но также и хамоватым, по причине той воли и власти, что сейчас стояла за ним.
— Товарищи, попрошу. Не обостряйте. Если не догуляли, возьмите с собой. И приходите завтра. Рады будем обслужить. А сейчас попрошу.
— Не свадьбу же вы тут собираетесь играть? У вас тридцать восемь мест, а нас двое. Как-нибудь поместимся. — Берестин старался говорить вежливо и даже изобразил некое заискивание. Но директор закаменел.
— Попрошу, иначе могут быть серьезные неприятности.
— Ну-ну! — Берестину стало интересно, и он увидел, что и Рычагов заиграл желваками. Не понравилось ему, только что вдохнувшему свободы, вновь почувствовать некий аромат произвола. — В таком случае, уважаемый, оставьте нас. Мы свои права знаем…
Слова о правах прозвучали дико для директора. Он резко повернулся и исчез.
— Что тут они затевают? — спросил Рычагов.
— Вот сейчас и посмотрим.
Действительно, буквально через минуту по вагону словно пронесся леденящий ветер. Скрипя заказными сапогами, отсвечивая рубином шпал, глядя сверляще, возле столика возник старший лейтенант госбезопасности.
— Хотите больших неприятностей? — резким, жестяным голосом спросил он, явно привыкший, что сам факт его появления вселяет, как минимум, трепет.
— Нет, — честно ответил Берестин.
— А будут.
— Отчего же?
— Вам приказано!
— Нам ничего не приказано. И не может быть приказано, потому что здесь ресторан, а не Лубянка. Это к слову. Нас попросили. Мы не снизошли. Что дальше?
Чекист, похоже, обалдел от невиданной наглости. И, возможно, даже в чем-то усомнился. Но поскольку к тонким душевным движениям не привык, то быстро взял себя в руки.
— Предъявите документы!
— Знаете, лейтенант, не мешайте нам. Идите, займитесь делом. — Берестин отвернулся от него и взял за ножку бокал.
Очевидно, чекист попал в ситуацию, выходящую за пределы его компетенции. И убыл — за консультацией или подкреплением.
— Может, не стоит, товарищ командарм? — осторожно спросил Рычагов.
— Ничего, сиди и не вмешивайся.
События развивались. Вновь появился давешний старлей — в сопровождении капитана того же ведомства и еще какого-то штатского.
— Вот, — торжественно сообщил старлейт, указывая на Берестина.
Капитан был моложе, но строже. И либеральничать не намеревался.
— Встать! Вы задержаны!
— О! Это интересно. Ваши полномочия?
Капитан положил руку на кобуру.
— Остальное — у меня в купе. Прошу!
Под конвоем Берестин с Рычаговым вышли в коридор, через гремящую площадку перешли в соседний вагон, и капитан довольно грубо втолкнул Алексея в полуоткрытую дверь.
— А теперь — документы!
Алексей спокойно протянул удостоверение. И с удовольствием смотрел, как капитан его раскрывает. Челюсть у него не отвисла, но глаза округлились.
— Товарищ командарм…
— Всем выйти! — резко сказал Берестин. Никто ничего не понял, но вид капитана словно вымел остальных из купе.
— Товарищ командующий… Я не знал, меня не предупредили…
— Фамилия, должность?
— Капитан Лавров, старший уполномоченный при протокольном отделе НКВД.
— Ну и что? Что за цирк вы устроили?
— В поезде едет немецкая военная делегация. По программе у них ужин.
— Сколько их?
— Четыре человека.
— И ради этого вы позволили себе?!
— Товарищ командующий, я не знал… Мне приказано обеспечить условия и не допустить…
— Для этого надо выгнать из ресторана больше двадцати советских людей? В том числе двух генералов, четырех полковников? Да и остальные, наверное, не менее уважаемые товарищи!
— Я не знал… — тупо повторил капитан.
— Вы — кретин. Это даже не оскорбление, а диагноз. И должность участкового в Верхоянске — самое лучшее, на что вам следует рассчитывать. Причем, с вашей точки зрения, я непростительно гуманен. Учтите это. Если у меня будет время, я о вас не забуду. Можете кормить своих немцев на общих основаниях. Или в купе им подавайте. Сам, раз такой заботливый! О нашем разговоре доложите по команде. И если вы еще не в курсе, знайте, что с завтрашнего дня ваше ведомство распускается. Кончилась лафа с бериевскими цацками, — Берестин показал на полковничьи знаки различия капитана и нашивки на рукавах. — У меня все.
Он вышел в коридор, оставив окаменевшего капитана в купе. Рычагова до сих пор блокировали два сотрудника, хотя руками не трогали.
— Пошли, товарищ генерал, — добродушно сказал Берестин. — А то у нас кофе остынет. Если уже остыл — потребуем свежего за их счет…
В ресторане было пусто. Только минут через двадцать пришедшие в себя никидовцы и их кураторы привели наконец своих немцев, скромно усадили их в дальний угол вагона, не забывая время от времени пугливо озираться.
Глава 5
Белостокский выступ, образовавшийся в результате Освободительного похода 1939 года, представлял чрезвычайно удобную позицию, если бы с началом войны Красная армия решила провести восточно-прусскую наступательную операцию по образцу августовского наступления 1914 года. Ударом на северо-запад отрезалась вся группа армий «Север», и при удачном развитии событий выход к Балтике и захват Данцига сломали бы все стратегические планы гитлеровского командования.
Но на такой вариант Берестин в силу известных обстоятельств рассчитывать никак не мог.
В прошлый раз этот проклятый выступ стал, пожалуй, главной причиной разгрома Западного фронта. Почти двадцать стрелковых и механизированных дивизий оказались отрезаны танковыми клиньями немцев, под Волковыском и Новогрудском схвачены тугой петлей окружения и через две недели героических и безнадежных боев — вслепую, без знания обстановки, без связи с высшим командованием, а на пятый день войны уже и без боеприпасов, горючего и продовольствия — эти двадцать дивизий, почти триста тысяч вооруженных людей, перестали существовать. В других условиях они могли бы совершить многое.
…Под крыльями «Р-5» долго тянулись сплошные массивы леса, кое-где прорезанные нитками дорог. Беловежская пуща. Берестин смотрел сейчас на великолепно-дикий вид внизу не как турист (хотя и посещал эти места туристом), а как и положено командующему, рекогносцируя незнакомый театр в предвидении грядущих сражений.
