Михаил Ахманов - Странник по прозвищу Скиф
Затем мир перестал существовать.
Это совсем не походило на телепортацию, осуществляемую Доктором. Там Скифа преследовало чувство бесконечного падения в пропасть, в некую ало-багровую бездну, которая могла с тем же успехом оказаться недрами гигантской звезды, облаком светящегося газа или самой преисподней. Правда, в своем полете он не ощущал ни палящего жара, ни холода, ни боли — вообще ничего, кроме томительной пустоты в голове и желудке, которые ассоциировались с невесомостью и падением с большой высоты. Чувство это было привычным, так как Скифу не раз доводилось десантироваться с небес на землю — и при помощи парашюта, и другими способами, предусматривающими длительный свободный полет. Так что «штучки» Доктора его не слишком раздражали; если бы не угрожающее видение багряных облаков да огненные бесплотные протуберанцы, бушевавшие со всех сторон, Скиф вообще не имел бы к нему претензий.
Правда, Джамаль утверждал, что все эти пламенные пропасти и алые тучи, да и само чувство полета, являются чисто субъективным ощущением. Сам он будто бы не падал в огонь, а висел неподвижно в слоистом и влажном тумане, наблюдая за игрой призрачных теней, скользивших где-то под ним, в белесовато-серой мгле. Эти эффекты, по словам звездного странника, были связаны с мгновенным проколом переходной зоны между двумя Вселенными, с которой оперировал Доктор, области, где отсутствовали понятия времени и пространства.
«Темпоральный вакуум», — припомнил Скиф и удивился, что еще способен что-то помнить. Сейчас он не испытывал чувства падения и не видел ни огненных бездн, ни серого тумана; он вообще не мог видеть, слышать или ощущать, ибо не обладал какой-либо плотью — даже такой, как у Ри Варрата во время странствий его в облике светового луча. Скиф был уверен, что не превратился в поток фотонов или в частицу раскаленной плазмы; каким-то образом он понимал, что разум его отключен от всех внешних воздействий, от миллионов и миллионов сигналов, что слали каждый миг миллионы и миллионы нервных окончаний, рецепторов и датчиков, поставлявших пищу мозгу. Эта мысль не была приятной или пугающей, она не порождала страха или тревоги, но лишь подсказывала, что нужно ждать. И он ждал — ждал терпеливо и безразлично, будто и в самом деле очутился сейчас в темпоральном вакууме, где понятие времени перестало существовать.
Затем что-то случилось. Он не мог сказать, что именно; ощущение было таким, словно тысячи крохотных паучков на тонких лапках разом прикоснулись к нему. К нему? К его телу и коже? Или к обнаженным мышцам? Или к глазам, к сердцу, к мозгу? Или к венам, нервам, костям? Он не знал, и это его странным образом не беспокоило и не интересовало. Он продолжал ждать.
Крохотные паучки не дремали, бегали туда-сюда, вытягивая по дороге невесомые прочные нити, ткали затейливую паутину, скрепляли одно с другим, старались не оставить ни щелки, ни дырочки, ни самой малой прорехи. Трудолюбивые малыши! В какой-то момент он понял, что плетут они не сетку, а сплошной покров, многослойную вуаль, где каждая нить переплеталась с мириадами других нитей; эта работа, конечно, была титанической, но паучки выполняли ее с терпением и усердием. Он тоже был терпелив; он ждал. Ждал, не ощущая ничего, кроме тонких лапок, скользивших по некой поверхности.
По коже? По нагой плоти? Какое это имело значение!
Паучки исчезли; мир потоком обрушился на него — красками, звуками, запахами. На самом деле вокруг царила полутьма, витали едва заметные медвяные ароматы, а слышать он мог лишь негромкое дыхание застывшей у изголовья женщины. Однако переход был резким, и Скиф, чертыхнувшись, сел и прикрыл ладонью глаза.
Это движение далось ему с трудом, словно вдруг восстановившаяся реальность навалила ему на плечи тяжкий груз — видеть, слышать, ощущать.
— Распадись и соединись! — пробормотал Скиф. — Дьявольщина! Распадись и соединись!
Теперь он понимал, что означает это присловье амазонок.
* * *
Той же ночью, после плотного ужина, они с Джамалем сидели в своей келье под Башней Стерегущих Рубежи. Во время трапезы звездный странник был непривычно молчалив, не шутил с девушками, не хвалил душистое вино, не поднимал тостов, не бросал откровенных и жадных взглядов на круглые коленки и упругую грудь златовласой Таммы. Ему явно хотелось поскорей закончить с едой и питьем и поразмыслить в покое, но Тамма и Сийя были безжалостны, заставив съесть все, что находилось на столе. Обряд отнимал силы, и восстановить их можно было лишь одним способом — есть и пить.
Когда трапеза закончилась и компаньоны вернулись в свою опочивальню, Джамаль опустился на ложе, упер локти в колени и закрыл ладонями лицо. В такой позе пребывал он довольно долго, и Скиф начал уже беспокоиться, ибо угрюмая молчаливость и отсутствие аппетита были Джамалю несвойственны. Как, впрочем, и Ри Варрату, телгскому Наблюдателю.
Но тут он заметил, что звездный странник, растопырив пальцы, с улыбкой поглядывает на него, и приободрился. Затем Джамаль вытянул губы, произнес «пху!», причмокнул и уставился на стеклянный кувшин с вином, который Скиф прихватил с собой. Вино было цвета старого янтаря, терпкое, чуть горьковатое, напоминающее вкусом херес, но вряд ли здесь его гнали из винограда. Впрочем, на качестве это не отражалось.
— Налей, дорогой, — произнес Джамаль. — Выпьем за щит и доспех, несокрушимый, как горы Мауля, за погибель ару-интанов и премудрую мать нашу Гайру! Чтоб Небесный Вихрь баюкал ее в эту ночь и в другие ночи, пока Безмолвные не шепнут ей на ушко, что пора подниматься к ним, на серебряный Зилур!
Дважды упрашивать Скифа не пришлось; он налил, и компаньоны выпили за все сказанное. Потом Джамаль уселся поплотнее, привалился спиной к стене и начал:
— Помнишь ли, драгоценный мой Паир-Са, нетерпеливый Владыка Ярости, как стояли мы на холме, прибыв сюда в первый раз, и глядели на дурную рощу, куда ты за веткой ходил, да котелок из золота, что торчал над деревьями?
Скиф кивнул.
— А помнишь, как хотел ты тут же бежать к нему? И тогда, и в этот раз я едва выволок тебя на свежий воздух?
— Ну? — буркнул Скиф, не понимая, куда клонит компаньон.
— А что я тебе говорил? — Джамаль многозначительно поднял палец. — Я говорил: не спеши, дорогой! Пойдем в степь, пойдем в горы, встретим людей, познакомимся, выпьем, потолкуем! Вах! Люди нам все скажут! — Он так забавно сымитировал свой собственный грузинский акцент, что Скиф невольно расхохотался. Джамаль погрозил ему пальцем. — Вот! Теперь смеешься! А вышло все по-моему! Пошли, встретили хороших людей, выпили да потолковали, расспросили обо всем, да еще и подарка удостоились! Вах, какого подарка! — Он закатил свои черные, как маслины, глаза.
— Положим, людей мы встретили всяких, — сказал Скиф. — С одними и вправду выпили да поговорили, а из других пришлось выпустить кишки. К тому же не собирался я сломя голову в ту поганую рощу бежать ни тогда, ни теперь. Ибо сказано: не дергай затвор, коль магазин пуст! Сейчас — другое дело… — Скиф уставился на Джамаля, взиравшего на него с усмешкой. — А ты что-то весел, как я погляжу… Разобрался с секретами премудрой? Сможешь повторить ее фокус?
— Смогу. Если не повторить, так показать, как это делается. Главное — показать, дорогой!
Тут звездный странник пустился в долгие рассуждения о ментальном кодировании, защитной телепатической блокировке и тонких операциях на коре головного мозга, способных предохранить разум, эмоции и подсознание от насильственного отторжения от тела, коему все эти блага дарованы от природы. Скиф, в силу своего гуманитарного образования, мало что понимал в таких делах, однако усвоил, что Джамалю во время обряда удалось запомнить некий алгоритм перестройки нейронных связей, который можно воспроизвести в техническом устройстве. А что касается всяких устройств, то в этом телгани являлись великими искусниками, ибо цивилизация их была на десять или двадцать тысячелетий постарше земной. Словом, у звездного странника был повод пить и веселиться, ибо Миссию свою, по крайней мере в части обороны, он исполнил. «Броня крепка, и танки наши быстры!» — как говаривал майор Звягин. И добавлял: «А коли так, то можно пострелять не только холостыми».
Послушав речи Джамаля, Скиф спросил про пляски. Танец амазонок произвел на него большое впечатление, Да и не один лишь танец, а вся торжественная атмосфера, царившая в подземном святилище, — музыка и заклятия, что читала Дона ок'Манур, грохот мечей о панцири, многолюдство собравшихся и явная их уверенность в том, что Незримые и Безмолвные Боги готовы одарить некой Силой, защищающей от демонов.
В ответ Джамаль заметил, что все великолепие колдовской процедуры создает лишь необходимый психологический фон, раскрепощает и проясняет подсознание — как, впрочем, и сладкие запахи падда в строго дозированной и очень малой концентрации. По его мнению, человек, обладающий ментальной подготовкой, с дисциплинированным и восприимчивым умом, вполне обошелся бы без лишней помпезности, музыки и плясок. Главное заключалось не в этом, а в телепатической операции, производимой премудрой матерью. Джамаль не мог сказать, прибегала ли она к помощи богов, но сестры ее — те, кто носил серебристые плащи, — являлись активными участницами магического действа. Они накапливали и отдавали энергию; они были скальпелем и иглой, премудрая Гайра — хирургом.
