Василий Сахаров - Булавин 1-2(СИ)
Далее остро встал вопрос пропитания и дров для обогрева людей, все же конец сентября, а переселенцев будут забирать не сразу, а небольшими партиями. Снова беготня, и споры с Зерщиковым, который не хотел признавать ляхов за людей, и говорил о том, что пусть поганые католики одной сушеной рыбой питаются. Пришлось брать уважаемого человека и бывшего войскового атамана на горло, воспользоваться своим ведовским даром убеждать людей, и так доказать ему, что данные ляхи, есть суть будущие полноправные граждане Войска Донского, которых мы должны, по возможности, неплохо встретить. В итоге, Илья Григорьевич признал, что да, в чем-то я прав, и выделил для лагеря все, что был должен в полном объеме, без попыток что-то утаить, и мне даже не пришлось обращаться за помощью к отцу.
И вот, наконец-то, прибыли первые обозы из Речи Посполитой, и первая партия поляков, почти полторы тысячи людей, не верившие тому, что их не продадут в рабство туркам, хотя были среди них и добровольцы, которые надеялись только на лучшее. Разубеждать пленных и агитировать времени не было, надо было работать. И вместе с односумами, расположившись за грубо сколоченными столами в одном из бараков, я начал работу во благо родного Войска, при этом, имея мысль о том, что не всех выявленных среди ляхов мастеров я отдам Зерщикову. Хорошие кузнецы, ткачи, конюхи, кожевенники и прочие ремесленники, просто так на дороге не валяются, а мне Булавинск заселять надо, ведь не будет крепость сама по себе стоять, к ней городок нужен, а в городке без мастеровитых людей никак не обойтись.
- Начинаем!
Я дал команду охране запускать людей. Двери барака открылись и в помещение вошли переселенцы, два крепких кряжистых мужика лет под сорок с сильными руками, которые были одеты в обычные полотняные штаны и легкие рубахи. За ними следом появились две усталые по жизни женщины, типичные замордованные бытом домохозяйки, и девять детей в возрасте от двенадцати до двух лет.
Скажу сразу, что в большинстве своем, поляки неплохо говорили по-русски и на украинской мове балакали. Так что языковой барьер мы обходили без всяких проблем и к помощи переводчика ни разу не прибегали.
- Кто такие?
Задал я первый вопрос.
- Братья Ян и Анджей Кордовские, с женами и детьми.
За всех ответил выступивший немного вперед мужик, видимо, старший из братьев.
- Откуда вы?
- Брацлав.
- Как к нам попали?
- Хочу попросить, чтобы вы учли, мы добровольно решили на Дон уйти. Казаки говорили, что у вас нет помещиков и здесь земли много, а нам кроме долгов терять было нечего, вот и решили мы с братом рискнуть.
- Что умеете делать?
- Анджей, - мужик кивнул на брата, - садовником у нашего пана был, а я обычный крестьянин.
- Можете идти, позже вас еще раз вызовут.
Кордовские поклонились и вышли, а я посмотрел на Ивана Черкеса, который сидел за бумагой и спросил:
- Записал?
- Да.
Недовольный тем, что на время он стал писарем, пробурчал односум.
- Во вторую категорию их, с припиской, что добровольцы.
- Угу.
Иван начал записывать на бумагу категорию переселенцев, которым предстояло отправиться в Дербент или Баку, а я кивнул охраннику возле двери:
- Следующего зови.
Вторыми посетителями оказались совсем молодой вихрастый чернявый паренек лет девятнадцати и симпатичная рыженькая девчонка на пару лет его младше.
- Кто такие?
- Петр Кшепиц с невестой Марией, - ответил парень.
- Как к нам попали?
- Сами на переселение напросились, а то нам с любимой, никогда бы вместе не быть.
- Ясно. Что умеете делать?
- Я учеником ювелира был, а Мария знатно гобелены вышивает.
- Ты как свое дело знаешь, хорошо, или так, шалай-валай?
- До мастера не дотягиваю, конечно, но это оттого, что опыта не хватает, а так-то, все, что мой учитель умел, то и я умею.
- Туда идите, - я махнул рукой себе за спину, - там вас встретят.
Парень с девчонкой обошли стол, и вышли через черный ход, а Иван поднял на меня взгляд, и спросил:
- К себе забираем?
- Да. Паренек вроде бы ничего, сообразительный и боевитый, да и девка молодец, в глаза смотрела спокойно и без боязни, опять же умельцы и добровольцы.
- Так их никуда не записывать?
- Не надо. Кто точно знает, сколько людей в обозе прибыло? Никто, даже сам его начальник и командир конвоя, так как учет не велся. По пути из каравана три десятка людей сбежало, и никто их не ловил. Так что, если мы к себе в Булавинск три-четыре десятка человек заберем и на одном из хуторов до поры до времени поселим, то нас за руку хватать не станут.
Соратники согласились, что, пожалуй, я прав, и вызов людей продолжился. Поначалу это было интересно, а потом превратилось в поток, тем более что добровольцы быстро закончились и сплошняком пошли принудительные переселенцы, многие из которых нас боялись и искренне ненавидели. Плевать! Это все временно, до тех пор, пока поляки не обвыкнутся, главное, чтобы не бунтовали и работали, а те, кого мы видели, на мятежников никак не походили, смирный народ подобрался.
Так прошел мой день на сортировке первой партии пленных, которых, как выяснилось, в общей численности оказалось одна тысяча четыреста семьдесят девять душ. Из них на переселение было отобрано, тысяча триста пятьдесят пять, на передачу Зерщикову сорок пять, во вспомогательные войска пятьдесят девять, в шахты никого, и двадцать человек я взял под свою опеку. Все будут довольны, а я, может быть, даже больше всех, так как получил хорошего шорника, трех конюхов, четверых кузнецов, ювелира и несколько ткачих.
- Вроде бы все.
Вставая с места, сказал разминающий кисти рук Смага Воейков, сменивший Ивана за писарским делом.
- Похоже на то. - Посмотрев на дверь, и не увидев охранника, я повысил голос и спросил: - Охрана, там кто-то еще есть?
- Двое.
В барак заглянул казак.
- Так видите их сюда.
- Сейчас скрутим, и притянем.
- А ну-ка, братцы, - я встал и направился на выход, - пойдем посмотрим, кого же там крутить приходится.
Односумы последовали за мной, мы вышли наружу, протолкались через сгрудившихся казаков охранной сотни, и здесь застали драку, которая происходила на площадке между бараками. Бойцов было немного, два поляка, стоящие спина к спине в центре свободного пространства, и четыре казака, которые пытались свалить пленных на землю. Наши донцы действовали слаженно, наскакивали на своих противников дружно и с разных сторон. Но бывшие в меньшинстве пленники, один, по виду, шляхтич, стройный и гибкий русоволосый мужчина в изорванном, некогда добротном кунтуше, и второй, широкоплечий блондинистый богатырь, в кожаной безрукавке, под два метра ростом, пока держались.
Опытные казаки предприняли еще одну попытку свалить пленников, и под одобрительные выкрики своих товарищей бросились вперед, И снова ляхи устояли, встретили наших бойцов короткими прямыми ударами, сильно напоминающие боксерский стиль, и они, матерясь, отскочили обратно.
- Да, что с ними чикаться! - Выкрикнул один из охранников, рядом со мной. - Сейчас я их уроню!
Казак потянул из-за пояса пистоль, но я положил ему руку на плечо и громко, так чтобы все слышали, скомандовал:
- Прекратить! - На мгновение, всякое движение на площадке остановилось, люди посмотрели на меня, и я спросил: - В чем дело?
Ко мне подошел сотник охранной сотни, который и разъяснил ситуацию:
- Два последних ляха остались. В пустом бараке спрятались и думали, что их не заметят. Мои хлопцы решили их подогнать, на площадку вывели, а здесь они в драку кинулись.
- Эй, вы, - окликнул я пленников, и поманил их рукой, - сюда идите.
- Пошел ты! - Откликнулся шляхтич и, угрожающе выставив перед собой кулаки, со сбитыми костяшками, добавил: - Попробуй, возьми нас, или прикажи своим людям стрелять!
Что-то накатило на меня, какая-то веселая злость, и я решил размяться, скинул с себя кафтан и выступил в круг.
- Всем назад! Сам этих двоих сделаю!
- Может быть, не надо?
Позади меня раздался голос сотника.
- Ничего, давно уже не разминался.
Меня подбодрили голоса казаков и односумов:
- Давай, Никифор!
- Покажи хлопцам, как биться треба!
- Круши ляхов, атаман!
Сами ляхи напряглись, и на губах шляхтича заиграла веселая улыбка. Он был уверен в том, что победит, точно так же, как и я. Быстрый скользящий шаг вперед, дистанция сокращается, я имитирую удар в голову пана кулаком, и пока он ставит блок, жестко бью его в живот ногой. Противник сгибается, и носок моего сапога немедленно цепляет его челюсть и подкидывает ее вверх.
Первый взбунтовавшийся поляк готов, теряет сознание и утыкается лицом в грязь площадки. Однако все еще не повержен второй противник, здоровяк, который двумя руками рвет на себе рубаху и орет как дикий зверь что-то неразборчивое, как мне кажется, с примесью немецких слов. Я спокойно стоял на месте и рассматривал этого богатыря, который представлял из себя сплошную груду мышц, настолько прокачанную, что создавалось впечатление, будто он профессионально занимался культуризмом. Бицепсы, трицепсы, дельтовидные, пресс квадратиками, все на месте и развито идеально, прямо Шварцнегер в молодости.
