Самый лучший коммунист 2 (СИ) - Смолин Павел

— Мы встаем, — уведомил террориста Седьмой и медленно поднялся на ноги, заслонив встающего меня.

— Попался, антисемит! — на идише, который я, разумеется, знаю, ощерился на меня идеально-белыми зубами держащий нас на прицеле расположенного у бедра «Узи» карикатурного вида еврей.

Шляпа с полями, пейсы, очки на глазах с подозрительно широкими зрачками, кучерявая борода, одет в расстегнутое пальто поверх костюма.

— Хасид что ли? — не выдержал я.

— Заткнись! — фыркнул он и плюнул в Седьмого — я же за ним прячусь. — Вали к своим, антисемитская свинья.

Подельники — все как на подбор, с пейсами — тем временем при помощи пинков и рыков «расфасовывали заложников». Группа первая — дети и их родители. Группа вторая — немцы-зрители и поп с педагогом. Группа третья — мы с земляками и неграми.

Виновато посмотрев на Соню, я развел руками.

«Дурак, ты-то причем»? — ответили ее округлившиеся от удивления глаза.

— Чего вы хотите? — попытался начать переговоры Михаил Сергеевич.

Краем глаза заметив красно-синее около забаррикадированных скамейками дверей, я расстроился еще сильнее: зря я стебался над дядькой полицаем, он до конца исполнил свой служебный долг. Но какого хрена его исполнял одинокий почти-пенсионер⁈

— Заткнись, — не захотел отвечать хасид.

— Отпустите детей, — попросил я.

— А из концлагерей отпускали еврейских детей? — отказался террорист постарше, подошел ко мне, отодвинул беспомощно на меня покосившегося Седьмого и попытался ударить меня в нос.

Я увернулся и пожалел, получив от другого хасида стволом «Узи» в живот.

— Сидеть здесь! — скнул дулом в угол старший. — Зохан, смотри, чтобы они не делали глупостей.

— Здесь многовато окон, — заметил третий террорист. — Свиньи могут решить, что это дает им шансы поубивать нас прежде, чем мы поубиваем этих, — окинул нас стволом автомата.

— Зохан, поищи что-нибудь лучше, — приказал главный.

Сидим, молчим, грустим от попадания в очень плохую ситуацию и боли в животе — а что я еще могу? Кто из нас вообще что-то может? Так-то массой и не считаясь с потерями мы террористов задавим. В мужиках я не сомневаюсь — ссыкунов нет, и, если кинется кто-то один, остальные поддержат, но это — последнее средство.

Ужасно — я не думал, что евреи на такое способны. Тоже своего рода нацизм — не существует нации или расы, которая время от времени не плодит радикальных кретинов типа испортивших нам праздник последователей хасидизма.

Осмотревший церковь Зохан вернулся с хорошими новостями:

— Есть подвал, там мокро и темно, но никто не сбежит, если поставить двух человек у лестницы.

— Бери детей, — приказал ему главный. — Шломо, помоги ему. Сидите там, будете нашим козырем.

Я ничего не понимаю в терроризме, мне он глубоко противен, поэтому судить о качестве приказов не берусь.

— Там мало места, — заметил Зохан.

— Мелкие свиньи знают антисемита, — ухмыльнулся главарь. — Они ему верят. Антисемит, ты умеешь командовать свиньями?

Я проигнорировал и получил болезненный пинок в бедро.

— Я же не антисемит, — расстроенно развел я руками.

— Все вы, антисемиты, так говорите, — заявил он. — Работай, — указал на детей.

Пейсы бы тебе оторвать.

— Нужен хотя бы еще один взрослый, — подергал я за рукав Михаила Сергеевича.

— Пф! — прыснули террористы.

Весело им.

— Очкарик, — пнул лежащего лицом в пол педагога ближайший хасид. — Будешь сидеть с мелкими свиньями и антисемитом в алтарной. Понял?

Этот говорил на немецком, поэтому педагог ответил:

— Яволь, господин. Прошу вас, не убивайте детей — они будут послушными.

Хороший мужик.

— Шнелле!

Немца подняли на ноги, и мы с ним отправились к стене, возле которой усадили обхвативших напуганных отпрысков, не менее напуганных родителей.

— Господа, когда начнется штурм, здесь будет гораздо опаснее, чем там, куда мы идем, — как можно спокойнее заявил я. — Прошу вас, дайте нам возможность увести ребят.

— Ингрид, — попросил девочку лысый толстый немец. — Помнишь, как мы тренировались прятаться в убежище?

— Я останусь с мамой, — обхватила девочка мамину шею поплотнее.

— Ингрид, — мягко отстранила девочку та. — Мы с папой придем к тебе совсем скоро. Просто дверь в убежище маленькая, и сразу все в нее не пролезут. Ты же не хочешь застрять в проходе?

Девочка покачала головой.

— Тогда иди с Сергеем и господином учителем, хорошо? — мать поставила дочку на ноги.

— Хорошо, — буркнула она, чувствуя в ситуации много неправильного, но не в полной мере осознавая происходящее.

Это же послевоенное поколение, они от бомбежек и обстрелов не прятались.

Смелость Ингрид послужила примером для остальных, они покинули родителей, и учитель профессионально построил их во взявшуюся за руки цепочку, началом которой служили педагог и я. И до сих пор никаких сирен, рёвов громкоговорителей и — тем более — влетающего в окна спецназа. Нас уже должны были хватиться — «наружка» в виде двух «дядей» присутствует, и они гарантированно подняли тревогу.

Шагая за Зоханом и Шломо, я отвлекал ребят, как мог:

— Мне очень нравится песня «Заяц в норе», вы ее знаете?

— Ее все в детском саду учат! — ответил маленький Генрих.

— Споете мне?

Дети посмотрели на учителя, тот — на Зохана.

— Лишь бы не ревели, — отмахнулся тот.

— Ан, цвай, драй, — отсчитал педагог.

Деточки затянули:

— Кролик в норе, сел и уснул, сел и уснул…

Мы свернули в коридор слева от алтаря.

— Бедный кролик, ты заболел?

Открыв правую дверь, Зохан шагнул на верхнюю ступеньку лестницы и щелкнул выключателем. Маломощной лампочки на потолке едва хватало, чтобы рассеять мрак над ступенями. Ниже — темнота.

— Что ты больше не можешь прыгать? Бедный кролик, ты заболел?

Это определенно тот самый, довоенный еще подвал, план которого мы с мужиками из «Девятки» рассматривали в числе прочих чертежей зданий, которые нам предстояло осмотреть. Сейчас или никогда!

— Кролик хоп!

Я посмотрел на немецкого педагога, дождался встречи взглядами и перевел свой на идущего впереди него Шломо. Он сделал страшные глаза в ответ. Пох*й, главное — не мешай.

— Кролик хоп!

Левая рука вынула из кармана брюк спецручку, пальцы отработанным движением выщелкнули тонкое, но очень острое лезвие, котором я не менее отработанным движением перехватил глотку Зохану.

Металл прорезал плоть, хрящи и сосуды с испугавшей меня легкостью — это настолько просто убить человека⁈ — но, не дав себе запаниковать…

— Кролик в норе, кивает и плачет… — дети в темноте и за нашими спинами не заметили происходящего, в отличие от Шломо, на щеку которого попала струйка крови подельника.

Он начал оборачиваться…

— Доктор приехал и выписал лекарство! Зайчик, глотай…

…но что-то сделать уже не успел — его горло тоже потеряло целостность, и он повторил за Зоханом пантомиму «роняю автомат и пытаюсь руками собрать шею как было».

— Кролик в норе прыгает и прыгает…

— Быстрее! — влепил я ошалело глазеющему на два оседающих на лестницу трупа педагогу пощечину. — Тащи детей вниз, там другой выход!

— Дети, наперегонки вниз! — придал тот мотивации ученикам.

Прижавшись к стене, я пропустил перепрыгнувших трупы хасидов детей и закрыл дверь — изнутри нашелся очень симпатичный засов с мое запястье толщиной, сама дверь из тяжелых досок, а стрелять через нее смысла нет — мы будем далеко внизу.

Вынув из кармана динамо-фонарик — череда покушений и неприятностей сделала меня жутко запасливым, и, жужжа ручкой, по влажным доскам дошел до стены, около которой педагог построил детей.

— Посвети, — вручил ему девайс и все той же спецручкой — она очень крепкая — поддел доску, обнажив кусок открытой ржавой здоровенной трубы, изгиб которой уходил в сторону улице.

Еще две доски, и педагог спрыгнул в трубу, а я начал подавать ему недовольных — воняет просто жесть, это же старый как сам Мюнхен коллектор — ребят. Семь наполненных слезящимися от вони глазами, клаустрофобией, тошнотворным хлюпаньем под ногами брожений по трубе, мы увидели дневной свет и уперлись в проржавевшую решетку, за которой мы увидели ведущий к мелкой речке заросший пожухлой травой склон. На том берегу продолжался славный город Мюнхен.