ЭТНОС. Часть третья — "Стигма" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич
— Не буду спорить, — киваю я, — с моей точки зрения всё выглядит так же. Но я не верю, что они разом сошли с ума и решили самоубиться о наши окопы. Давай исходить из того, что багратийцы знают, что делают, а мы не знаем, что они задумали. И это плохо.
— Ладно, — соглашается Порток, — давай. И что ты предлагаешь, сюзерен?
— Мне нужны резервы. Много. На случай… Не знаю чего. Чего-то.
— Высру я тебе резервы эти? Вон, дополнительный рекрутский набор объяви.
— Нельзя, — морщусь я. — Полыхнёт. Воевать всем осточертело — раз, снимать людей с производств нельзя — два. У нас и так очень тонко с кадрами.
— То есть, учитывая, что ты телеграммой вызвал меня, изыскать эти резервы — моя задача?
— Увы. Мне совсем не нравится идея тащить в Меровию твоих команчей, но, боюсь, придётся.
— Они не умеют воевать в окопах. Это не пехота, а спецназ.
— Я не посажу их в окопы. Я вообще надеюсь, что они не понадобятся. Я их даже на фронт не повезу, расквартирую в графстве. Но, если что, у меня будет под рукой… Сколько?
— Тысячи три могу дать.
— Три тысячи отборных головорезов.
— Чёрт с тобой. Пусть прогуляются. Но доставка и снабжение на тебе!
— Замётано. Спасибо.
— Это мой вассальный долг. Но ты не привыкай, сюзерен, у меня армия маленькая…
* * *
Я ещё успел метнуться в столицу, поцеловать Катьку, понянчить сына, обнять дочь… Но наутро прибежал курьер из штаба. Началось.
С фронта телеграфировали о начавшейся артподготовке, и новости я узнавал уже «с колёс» — в штабном вагоне бронепоезда стоит одна из первых в этом мире радиостанций. Молодой парнишка из «михайловских кадетов» стучит ключом, потом слушает, записывает кодовые группы, расшифровывает их по таблице, несёт нам. Пока ничто не предвещает беды… Ну, то есть больше, чем обычно. Противник вываливает на наши порядки тонны снарядов, наши войска зарылись в землю и ждут пока ему надоест. Потери есть — как без потерь, — но ситуация выглядит штатно. Но меня терзают дурные предчувствия. За столько лет позиционной войны Багратия не могла не усвоить её уроки: взламывать глубоко эшелонированную оборону готового к атаке противника — долго, дорого, и малопродуктивно. А значит, они рассчитывают на что-то ещё. На что?
Новости приходят в ночи, когда я прилёг поспать, и приходят они не по радио. Вздрогнула подо мной кровать, качнулся вагон, полсекунды спустя в стену шарахнуло воздушной волной.
Из бронированной командной рубки виден оседающий за лесом подсвеченный наземным пламенем грибочек. Не так чтобы большой, много если на полкилотонны, но судя по направлению и расстоянию, он ровно там, куда мы сейчас едем.
К утру наш бронепоезд намертво увязает в хаосе скопившихся перед главным транспортным узлом товарняков. Мечущиеся в панике железнодорожники рвут пупок, пытаясь растащить их так, чтобы мы проехали, но у них ничего не выходит — сама станция практически уничтожена. К этому моменту уже становится ясно, что это не супер-бомба и не царь-пушка какая-нибудь. Это взорвался крупнейший прифронтовой снарядный склад. Взрывом захватило несколько составов со взрывчаткой и боеприпасами, превратив огромную товарную станцию в лунный пейзаж, где всё ещё идёт вторичная детонация разлетевшихся вокруг мин и снарядов.
Рация наша весьма недальнобойная, и остальные новости я получаю через несколько часов, когда восстанавливают телеграфную линию.
Нет, причиной взрыва было не курение в неположенном месте — на воздух этой ночью взлетело четыре склада и два завода, не считая нескольких товарных составов, взорванных аккурат на узловых станциях. Минимум в двух местах находят на стене изображение белой ладони — знак «Длани Императора».
Когда рабочие наводят временный путь и мы проезжаем уничтоженный вокзал, наступление Багратии уже началось. Наша артиллерия за три часа вываливает на них весь запас снарядов, который хранился на батареях. Я командую отступление — боезапаса больше нет, подвоз нарушен, так хоть пушки спасти. Пехота вгрызается в землю, стараясь задержать противника и дать нам спасти орудия. Где-то выходит, где-то нет — без артподдержки она обречена. Немалую часть пушек приходится, наскоро выведя из строя, бросать, отступая. Меньше суток прошло — а простоявший годы, считавшийся невзламываемым фронт прорван. Оборона трещит по швам, на соседних участках пытаются накрыть прорыв фланговым огнём, но это совсем не то же самое, что долбить по пристрелянным квадратам. Воздушной разведки и корректировки с дронов у нас теперь нет, радио ещё не доросло до оперативного уровня, примитивная проводная телефония уже есть, но провода слишком легко рвутся, и артиллерия бьёт наугад, нанося ущерб как наступающему противнику, так и отступающим нашим. В какой-то момент бронепоезд открывает огонь, оказавшись последним узлом рушащейся обороны. Под сотрясающие штабной вагон залпы бортовых восьмидесятимиллиметровых пушек я пытаюсь хоть как-то управлять воцарившимся вокруг хаосом, рассылая конных курьеров и крича матом в подтянутый к поезду полевой телефон. Телефон говно, слышно плохо, связь всё время рвётся, и приходится ждать, пока связисты починят провод.
Вклинившиеся на несколько километров вглубь наших позиций багратийцы кидают в прорыв новые и новые войска, и в конце концов мне приходится объявлять общее отступление чтобы избежать окружения последних боеспособных частей. Отступление местами превращается в бегство, и, прикрывая огрызающийся арьергард последними снарядами, откатывается на восток и наш бронепоезд. Увы, всё, что я могу к этому моменту, — констатировать полный разгром.
Ну почему я не генерал Корц?
Глава 5. Кадры решают всё
От полной катастрофы нас спас отнюдь не прославленный военный гений графа Морикарского, а большие расстояния и слабая населённость Меровии. А также тактика «выжженной земли» — отступая, мы снимали рельсы, взрывали мосты, сжигали склады, безжалостно выгоняли из домов и гнали с собой крестьян — чтобы их не мобилизовали восстанавливать. Нам повезло — поздняя весна разразилась проливными дождями, которые шли две недели и превратили дороги в полное непотребство. Противник был вынужден передвигаться по двум тонким ниточкам мощёных трактов, не имея возможности даже съехать с них в поле. Будь у нас авиация, это бы им дорого встало, но у нас было кое-что другое — портковские команчи. И это тоже встало им дорого.
Растянув коммуникации и не имея возможности маневра, багратийский корпус вторжения, возглавляемый дождавшимся, наконец, своего часа императором-в-изгнании Джерисом, стал очень уязвим для атак из густых и обширных лесов. Это, конечно, не джунгли, но, как пелось в одной старой песне, «настоящему индейцу завсегда везде ништяк». Команчи занялись привычным делом — художественной резнёй по обозам и тыловым частям. Уж в этом-то их Порток натаскал на заглядение. Однажды они даже чуть не захватили в плен самого Джериса, но при нём всегда сотня карателей-дланников — отстрелялись и удрали. «Длань Императора» осталась «Дланью Императора» — только Император у них теперь другой. Недобитков оказалось на удивление много, а их глава, «Смиренный Прюс», теперь первый советник.
Я, оставив войну на генералов (увы, среди них никто даже близко не Корц), мотался по съёживающейся с запада стране, пытаясь восстановить производство, логистику, поставки, пресечь саботаж и диверсии, развеять панику и пораженческие настроения, восстановить командные цепочки и ввести чрезвычайное управление. Глядя на себя в зеркало, уже плохо понимал, чем отличаюсь от «дланника» — собственноручно пустить пулю в лоб какому-нибудь уроду, решившему зажать продовольствие и взвинтить цены, мне теперь как высморкаться.
