Вендетта (СИ) - Шеллина Олеся "shellina"

— Потому что, ваше величество, я даже уже казематам Петропавловской крепости не доверяю, — мрачно сообщил ей Ушаков. — С этим заговором какая-то нелепая бессмыслица происходит, и это меня, если честно, приводит в ярость.

— С каким заговором? Который вице-канцлер решил организовать? — Мария почувствовала приближающуюся мигрень. Все эти разговоры про заговоры её чрезвычайно нервировали, она просто болеть начинала, когда представляла себе, что Петр может вернутся в самый разгар попытки переворота. И, как бы сильно она не хотела его видеть, сейчас она надеялась на то, что его непременно задержат какие-нибудь неотложные дела, и он сможет выбраться лишь тогда, когда все мятежники уже будут сидеть в пресловутых казематах Петропавловской крепости.

— С заговором нашего драгоценного вице-канцлера все понятно и просто, можно даже сказать, что скучно. Тем более, что с тех пор, как лорд Кармайкл так опрометчиво решил поохотится на медведя, господин Бестужев несколько дезориентирован и не знает, что нужно делать. Я же его совсем не тороплю, пускай подумает и решит, что в итоге ему важнее, — Ушаков оперся на трость, а Мария отпустила его руку и подошла к картине, совершенно не видя и не понимая, что же на ней нарисовано.

— Тогда, речь идет о том другом заговоре, о котором вы мне намекали, — так и не поняв, что перед ней за картина, Мария резко повернулась в Ушакову. — Это из-за него вы предложили встретиться здесь? — Когда она получила послание от Ушакова утром, то долго не могла понять, зачем ему такие сложности, а оказывается, Андрей Иванович подозревал, что кто-то из её двора замешан в заговоре против Петра.

— Видите ли, ваше величество, трудность заключается в том, что заговор вроде бы и есть, а заговорщиков нет, — он развел руками. — С другой стороны, все это жутко злит не только меня, но и нашего вице-канцлера, который так же, как и я, не может понять, что творится в Петербурге. — Он замолчал, разглядывая стену, но также, как и Мария не видя картины. — Я решил поговорить с вами, ваше величество, именно здесь, чтобы просить об одном весьма деликатном деле. посматривайте, ради всего святого, по сторонам, и, если поведение кого-то из ваших приближенных, будет вас настораживать, сразу же передайте об этом вашему покорному слуге, — и Ушаков поклонился. — Даже, если просто кто-то из вашего, надо сказать, пока весьма малочисленного двора, будет вести себя не так, как обычно, об этом тоже отпишите мне.

— А если кто-то начнет вести себя необычно не потому что погряз в заговорах, а по велению сердца? — Мария внезапно услышала какой-то шум внизу и невольно нахмурилась.

— Я разберусь, какие там веления сердца, — Ушаков проследил за её взглядом, направленным на холл, который был едва виден сквозь перила. — Что это за шум?

Не успел он произнести последнее слово, как в холл, выехало какое-то рычащее устройство, исторгающее пар, и громыхающее по драгоценному мрамору. Навстречу устройству выбежал, маша руками Ломоносов.

— Вы что, сукины дети, устроили? Вы что хотите холл разворотить? — заорал он, а устройство, напоминающее странного вида повозку, остановилось и откуда-то из его глубины выскочил Эйлер.

— Вы видите, мой неверующий друг, она поехала, и поехала довольно шустро!

— А что, испытывать эту махину на улице вам кто-то запретил? — зло высказывал Ломоносов знаменитому ученому, который не обращал никакого внимания на его неуважительный тон.

— Там зима и снег, — поджал губы Эйлер. — Да и вообще, вы первый говорили, что у меня ничего не получится!

— Боже, вы видели? — Мария, пребывая в сильном волнении схватила Ушакова за руку. Как и ученые, от избытка чувств она перешла на свой родной немецкий язык. — Андрей Иванович, вы видели? Эта повозка сама ехала, её никто не толкал, и в нее не запряжены лошади.

— Я все видел, ваше величество, — Ушаков похлопал по руке Марии, которой она все еще держалась за его руку. — Если вы позволите, мы можем спуститься и узнать, каким образом у господина Эйлера получилось это сделать.

Они спустились вниз как раз в тот момент, когда Ломоносов начал тыкать пальцем в пол и орать, что Эйлер едва не уничтожил пол, и от его стараний могло получиться лишь хуже, потому что открытие университета откладывалось бы, и его величество вряд ли был доволен подобным положением дел.

— Михайло Васильевич, прекрати на время пенять уважаемому Эйлеру, а лучше поведайте нам с её величеством, как у нас получилось это диво, — пока Мария собиралась с мыслями, чтобы правильно сформулировать вопрос, потому что мысли её в этот момент путались, Ушаков уже задал необходимые вопросы.

— О, ваше величество, вы видели, как под действием силы пара двигается эта повозка? — тут же устремился к Марии Эйлер, которого тоже переполняли чувства, и он никак не мог сосредоточиться и все рассказать так, чтобы не слишком сведущая в силе пара Мария, а точнее вовсе не сведущая, поняла.

— Тьфу, ты, — Ломоносов сплюнул так, что плевок попал точно на колесо повозки. — Вот что, Леонард Паулевич, ступай себе, да механизм свой забери, а я все подробно её величеству и Андрею Ивановичу расскажу. И нет, не ехать, а работников кликнуть и утащить это чудо в мастерскую.

— Вот теперь ты веришь, — Эйлер ткнул пальцем Ломоносова в грудь и поспешил искать работников, которые помогут ему утащить машину, чтобы начать над ней более плотную работу.

— Рассказывайте, Михаил Васильевич, не томите, — Мария проводила взглядом повозку, вокруг которой хлопотал Эйлер и посмотрела на Ломоносова.

— Так, ваше величество, Петр Федорович, отдал распоряжение, что все задумки мастеровых и инженеров мы должны проверять и по их чертежам пытаться сделать то, что они там изобразили. — Мария кивнула. Это распоряжение Петр отдал во время их поездки по России. — Дело чаще всего касалось разного усовершенствованного инструмента, а тут Ползунов Иван Иванович прислал чертежи механизма, цельной машины, для плавильных печей. Работающую под действием пара. Мы с Эйлером начали в ней разбираться, очень толковая вещь получалась. И вот, вместо того, чтобы машину до ума довести, да, опробовав, Ползунову отправить, чтобы он уже испытания полноценные проводил, Эйлер зажегся мыслью использовать часть механизма, соединить с изобретением Ньютона и Папи, и создать повозку, которая под действием силы пара будет передвигаться. Как вы видели, ему удалось, но зачем только что уложенный мрамор портить? — и Ломоносов злобно посмотрел в ту сторону, где скрылся Эйлер. Мария же, внимательно слушавшая его, задумчиво посмотрела в ту же сторону.

— Андрей Иванович, а не могли бы вы приставить у будущему университету своего человека? — Ушаков кивнул, но не преминул удивленно посмотреть на неё. — Чтобы никто, ни одна живая душа не смогла разболтать об этой чудо-повозке, по крайней мере, пока Петр Федорович не вернется?

— Хорошо, ваше величество, я сделаю все, как вы пожелаете, — и он развернулся и пошел куда-то вглубь здания, где и так слонялось несколько соглядатаев из Тайной канцелярии, которые ничего по мнению начальства не делали. Мария же посмотрела на Ломоносова.

— Отведите меня к карете, господин Ломоносов, мне нужно вернуться домой.

У меня сложилось, возможно, неверное мнение о том, что я застрял в Польше. Точнее, я застрял конкретно в Варшаве. Сначала я долго решал проблему Чернышева, который, похоже, принял мое пожелание соблазнить польскую королеву как призыв к действию. При этом он был настолько хорош, что я очень долго убеждал Софию оставить эти бредовые идеи и начать уже выпутываться из сложившейся весьма некрасивой ситуации. Потом пришлось долго уламывать Марию Жозефу, которая оказалась весьма упертой женщиной, и ни в какую не желала выдавать дочурку за какого-то графа. Только намек на то, что с таким отношением она вообще ни за кого своих дочерей больше не выдаст, дал определенный результат. Особенно после того, как она получила официальный отказ от французского двора. Подумав, она очень неохотно дала согласие на этот брак. Марию Жозефину никто не спрашивал, так что с этой стороны проблем не предвиделось.