Олег Северюхин - Кольцо приключений. Книга 7. Кольцо спасения
– Профессор Кембриджского университета Ван Дамминг заявил, что находки сибирской экспедиции и их внешний вид по фотографиям, размещенным на сайте университета, может свидетельствовать о том, что мы имеем дело либо с крупнейшим историческим открытием, либо с хорошо подготовленной мистификацией. Я надеюсь, что радиоуглеродный анализ артефактов подтвердит разницу во времени их изготовления и поможет ученым избежать заблуждений в научных выводах, уступив место криминалистам в поиске автора мистификации. Того, чего не может быть, быть не должно. Все сказки об инопланетянах на проверку оказывались шутками или действиями людей, которые любым путем хотели прославиться. Я бы не хотел, чтобы наши сибирские коллеги были жертвами злого розыгрыша. Я бы хотел, чтобы на сайте университета появились снимки находок в более высоком разрешении для проведения визуальных исследований.
С утра принесли и телеграмму из университета:
«Владимир Андреевич! Ситуация требует вашего присутствия. Рыков».
Рыков – ректор университета.
Посовещались с женой. До конца путевки два дня. Бог с ними. Выезжаем завтра. Хорошо, что не в конец курортного сезона, когда проблемы с наличием мест в авиации.
Глава 16
Дома меня ждала повестка из Федерального Бюро Расследований. В случае неявки меня обещали привести под конвоем и под белы руки.
Вы скажете, что в России нет такой организации. Ой, ли? А какая организация завела дело на полковника, Героя России, которого еле отбили живым от людей, охраняющих безопасность граждан в метро и вообще во всей стране? Еще раньше, во времена Андропова такие же люди убили майора госбезопасности. Не напрашивается аналогия о временном смещении? А что по поводу Героя России сказали власть предержащие? Я ничего не слышал. А вы слышали? А что сказал тот человек, который вручал ему звезду Героя России? Да ему это совершенно по барабану. Если с Героем России обращаются как с последним подонком, то как будут обращаться с простым гражданином этой страны? Вам, граждане, не страшно жить в такой стране? Это же наша Родина.
Только что улеглись страсти с митингами и ваниингами, начались страсти с ФБР. Все идет к тому, что скоро за косой взгляд на представителя власти будут ссылать в места, не столь отдаленные на одну скамейку с бывшим олигархом Ходорковским. Будут выравнивать все возрастающую и непреодолимую пропасть между олигархами и простыми гражданами.
Я позвонил ректору Рыкову и спросил, знал ли он о моем вызове в ФБР?
– Владимир Андреевич, – начал он извиняющимся голосом, – что поделаешь, если власть снова идет по своему накатанному пути. Если бы я не послал вам телеграмму, я сам бы сидел в каталажке, дожидаясь, найдут ли в моих действиях что-то преступное или нет.
– Что же все-таки случилось? – пытался выяснить я.
– А-ах, – только и сказал ректор, и повесил трубку.
Понятно. Прикинул, что мне может понадобиться в камере. Электробритва. Мыло. Зубная щетка, зубная паста. Платок. Таблетки. Их отберут, но хоть тюремщики смогут предположить, чем меня лечить, если вдруг станет плохо. И все. Можно взять сухари. Вряд ли их будет кушать кто-то кроме меня.
Я не знаю, о чем меня будут спрашивать и, может так статься, что я ничего не знаю по этому поводу, то меня могут арестовать за сокрытие заведомо известных мне данных и для препятствия дальнейшему их сокрытию. И ведь никто мне не поможет. Как в 1937 году. Раньше судьбу человека решала тройка: первый секретарь обкома партии, прокурор и начальник управления НКВД. Сейчас судьбу человека решает более солидная тройка: НКВД, прокурор и суд, где работают одни и те же люди, переходящие туда-сюда и обеспечивающие триединство этого органа.
– Вам когда следовало явиться на допрос, – с угрозой в голосе спросил меня молодой человек в офицерских погонах армии юристов, – вы что читать не умеете, что ли?
– Вы знаете, – начал я объяснять, – я был…
– Я ничего не знаю и знать не хочу, – перебил меня молодой человек, – вот вам бумага и ручка, пишите объяснение, по какой причине вы проигнорировали повестку следственных органов о вызове вас для допроса свидетелем, пока свидетелем, по важному уголовному делу. А там мы будем думать, в какую категорию вас определять.
– Так и есть, посадят, – подумал я, взяв руки чистый лист бумаги. – Стоит мне дать хоть какое-то показание и расписаться в каком-либо протоколе и все, моя песенка будет спета. Особенно, когда не знаешь, в чем тебя будут обвинять, любая дача показаний смерти подобна. А при таких наездах и при таких борзых следаках показания будут выбивать силой. Похоже, что есть какая-то установка сверху, значит, землю будут рыть на три метра вглубь, лишь бы отчитаться о поимке вражины научной. Что с академиком Вавиловым вытворяли, страшно вспомнить, это должно быть прописано большими буквами во всех учебниках криминалистики и во всех учебных пособиях спецорганов как напоминание о том, чем эти органы «прославили» себя, уничтожая как самих себя, так и людей вокруг. Но все это скромненько спрятано, чтобы все начать снова и потом опять так же скромненько спрятать.
– Иркутянина доставили? – в кабинет заглянул какой-то молодой человек с полковничьим погонами.
– Вон, сидит, объяснение пишет, – кивнул головой мой следователь.
– Давай его ко мне, – бросил полковник и ушел.
Следователь нажал кнопку и скоро подошел сержант милиции.
– Доставь в кабинет Филипенко, – сказал сержанту следователь и, посмотрев на чистый лист, бросил мне, – у нас еще найдется время для написания объяснений, – и положил чистый лист в папочку серого цвета с черной надписью фломастером «Кроты».
– Интересно, какой смысл вкладывается в это название «Кроты», предатели или археологи? – подумал я.
Меня привели в кабинет к «полковнику». В армии для того, чтобы получить полковничьи погоны, нужно закончить офицерское училище, четыре или пять лет побыть в солдатской шкуре, потом Ванькой-взводным, потом Мишкой-ротным. Затем академия, полный мешок матюгов и потом уже лет через двадцать нальет горемыка в стакан водки, бросит туда звездочку, выпьет, выплюнет звездочку и подумает вместо закуски: а на хрена мне все это нужно было? Закончил бы институт, ползал бы себе по кабинетам и лет так через десять, а, может, и раньше нацепили бы погоны полковничьи, которые ни к чему не обязывают, но власть над человеком дают немеряную. Когда цари-императоры были, то погоны чиновничьи никак не были похожи на погоны защитников Отечества. В каждом ведомстве были свои. А все потому, что будь погоны все одинаковые, то и чиновничий произвол автоматически переносился бы на армию, в которой своих лихоимцев и людей непорядочных хватает с избытком. Зачем еще лишнее добавлять?
Ткнув пальцем в стул перед столом, полковник начал без всяких предисловий:
– Ну-с, сразу будете показания давать или вам нужно втолковывать, какой вред вы принесли нашему любимому Отечеству и его авторитету на международной арене? Да вы всю Россию сделали посмешищем для всего научного мира. Мы и так уступили свое законное место в мировой науке другим странам, так еще такие, как вы, делаете все, что дискредитировать нас.
– Точно так же, как и Вавилов? – добавил я.
– Да, как Вавилов. Стоп, а кто такой Вавилов? В списке преподавателей вашей кафедры такой не значится, – полковник еще раз сверился с бумажкой и что-то дописал туда карандашом, для памяти, чтобы важный элемент не выскочил из поля зрения следствия.
– А вы в энциклопедию загляните, – сказал я, – там все подробно прописано, кто он такой, что сделал для нашей науки и международного авторитета, только ничего не написано, кто конкретно и по чьему приказу уничтожил его.
Глава 17
– Вы на что намекаете, – взвился полковник, – да как вы смеете сравнивать нас с репрессивным аппаратом сталинских времен? Наша демократия не имеет обратной силы и никогда не допустит возврата к политическим репрессиям и обвинениям невиновных, выбивания из них показаний силой и тем более расстрелам…
Я внутренне усмехнулся. Чем больше таких разговоров, тем больше опасность возврата старых времен. Никто коммунизм-большевизм официально не осудил. От жертв репрессий отмахиваются как от надоедливых мух. Сталина выдвигают на постамент символа России. Дзержинский как образец для подражания всем сотрудникам силовых структур. Прокурор Вышинский покоится в Кремлевской стене с Мехлисами и Ульрихами как образцы юристов.
Торжество коммунистических идей насаждалось только репрессиями, так же, как и католичество. Власть демократична до тех пор, пока народ пассивен и ему до одного места, будет царь пожизненным или только на два срока, а если сроки увеличить, то будет демократически пожизненным. Лучше помолчу про себя. Не ровен час, все мои опасения воплотятся в жизнь, и насильники с грабителями будут идейно близкими элементами власти, а все недовольные будут идейно чуждыми элементами, как это уже было в нашей истории. Это их бронепоезд стоит на запасном пути.
