Елена Хотулева - Попытка – не пытка
Я почувствовала, что мы наконец-то близки к мирной развязке переговоров.
– Так. Это я поняла. Ну а как мы со мной-то поступим и с банкетом этим дурацким? Ты уверен, что меня там повяжут?
Натаныч, закатил глаза:
– Слушай, ну я не знаю. Тебе там, в 1937 году, как вообще кажется, ты с вменяемым человеком разговариваешь?
– Ну разумеется!
– Да ты что? – удивился непризнанный кумир Косыгина. – А я был уверен, что он параноик. Может, тогда тебе и стоит на банкет сходить. Хоть поглядишь, как там наша верхушка пировала.
– Я тогда к тебе завтра часов в семь приду. Ладно? Все свои дела закончу, переоденусь – и вперед.
На этом мы и порешили. В итоге я удалилась, полная надежд на светлое будущее, которое очень скоро придет к нам непонятным итерационным путем.
* * *На званый сталинский ужин вершительница истории товарищ Санарова собиралась довольно долго. Сначала я хотела сходить в салон, чтобы накрутить на голове какую-нибудь фантазию в стиле ретро, но, поговорив со своей парикмахершей, я поняла, что максимум, на который способно это дитя перестройки, – причесать меня как Марину Ладынину из фильма «Свинарка и пастух». Такой вариант меня совершенно не устраивал, и я решила, что все сделаю сама. Поэтому полдня я провела в маминых алюминиевых бигудях, благодаря которым к вечеру имела легкую головную боль, торжественную прическу 1937 года выпуска и отличное настроение.
Далее я занялась макияжем. Надо сказать, что все последнее время я старалась предельно осторожно пользоваться косметикой, чтобы не шокировать своим видом тонкие чувства нашего будущего генералиссимуса, однако ради своего первого бала я решила накраситься посильнее. Сделав себе великолепные глаза с помощью удлиняющей туши, теней и подводки, я в соответствии с последним писком предвоенной моды увеличила губы и накрасила их вполне приемлемой по цвету помадой. В результате я стала напоминать себе сильно отощавшую Людмилу Целиковскую. И поскольку ее образ меня вполне устраивал, я перешла к заключительному этапу подготовки.
Держа данное Сталину слово, я нарядилась в длинное золотое платье с глубоким вырезом, надела свои разведтуфли и дополнила весь этот наряд накинутым на плечи тонким прозрачным шарфом.
В 18.45 я положила паспорт в клатч, который, по моим расчетам, все должны были принять за обычную театральную сумочку, и позвонила Натанычу.
– Карета уже подана? – спросила я, услышав в трубке его хрипловатый голос.
– А как же! Крысы стали кучерами, мыши – телохранителями, а тараканы – сексотами нэкэвэдэ.
– Тогда иду.
Я выскочила из комнаты и врезалась в сына, который что-то искал на коридорных книжных полках.
– Ой, мам! Ты куда это собралась?
– На банкет.
Я попыталась его обойти, однако он не торопился так просто отпускать меня из дома и загородил проход:
– А с кем?
– Глеб, отстань. Одна иду.
– А кто тебя проводит?
– Проводит… Проводит… Сталин Иосиф Виссарионович меня проводит.
Он хихикнул и, попрощавшись, сказал, чтобы я не забыла взять сотовый.
– Обязательно! Он там мне будет просто необходим…
Быстренько добежав до девятого этажа, я впорхнула в уже открытую дверь.
– Да! – восхищенно встретил меня Натаныч. – И чего ты тратишь время и летаешь в 1937 год? Давай на чуток попозже и прямо к Берии! Он бы уж там с тобой поговорил о сексуальной революции и половом вопросе…
Я постучала ему в грудь сумочкой:
– Надоел ты уже со своим Берией. Он у тебя в каждой бочке затычка. Давай-ка лучше думать, на какое время таймер устанавливать.
– Да… Да… Таки это же вопросик серьезный… – протянул Натаныч и уселся верхом на стул. – Это тебе, знаешь ли, не фунт изюма – испариться с пира на глазах всего Политбюро. Здесь надо все хорошенечко обмозговать…
– Ну сколько это все там у него обычно длилось? – стала рассуждать я. – Часика три? Четыре?
– Четыре? – расхохотался Натаныч. – А до утра не хочешь?
– Да ну… А когда ж они работали-то?
В ответ сын реабилитированных врагов народа сел на любимого конька:
– А они не работали! За них твой народ любимый вкалывал! Строил-таки твое гармоничное во всех отношениях общество на Беломорканале, Угличской ГЭС и прочих великих объектах ГУЛАГа!
– Так… Начинается… Уже мы вроде обо всем с тобой договорились. Разработали план. Поняли, что искореним недостатки строя!
Натаныч всплеснул руками:
– А какого ж лешего ты тогда в 1937 год поперлась? Летела бы в 1919-й и объясняла Владимиру Ильичу, что его строй, оказывается, недостатками страдает!
– Что ты говоришь? – ехидно сказала я, усаживаясь на коврик. – А то, что в Советской России первый концлагерь был создан по приказу друга твоего – Троцкого в 1918-м? Это тебе как? Или в этом тоже Берия виноват, которому тогда только-только совершеннолетие справили?
– Довольно уже! – громовым голосом проревел Натаныч. – Если мы будем постоянно отношения выяснять, как бабы базарные, то вообще никакого результата не добьемся! Села? Вот и сиди, жди, пока я додумаюсь, когда тебя обратно забирать!
Он погрузился в себя и, как загипнотизированный, уставился в одну точку. Минут через пять он снова начал громко меня костерить:
– Из тебя политик – как из меня таки оперная дива! Скажи, ты чем весь день занималась? Кудри свои черные крутила? А книжку какую-нибудь умную почитать ты не додумалась? Фазиля Искандера, например, чтоб хоть как-то представлять, что тебя ждет! Или фильм документальный прокрутила бы, в котором разные знаменитые старушки балерины рассказывают, что на этих приемах делалось!
– А может, это все сплошное вранье! – возмутилась я, подав голос со своего ковра. – Если верить всему, что тут у нас пишут и показывают, так туда и вовсе лететь нельзя.
– Да?! Да?! – Он отставил стул в сторону и пересел к компьютеру. – Бери штекеры! Сейчас я тебя за плохое поведение запихну туда часов на восемь!
Сжав электроды, я начала шумную акцию протеста:
– Натаныч, не смей! Опомнись! Что я буду делать там глубокой ночью, когда банкет закончится?!
– На лавочке посидишь во дворе. Кукушек послушаешь! Тебе полезно проветриться, чтобы думалось лучше!
– А если меня в ЧК отправят? Да после восьми часов допроса меня уже никакой Склифосовский не откачает!
– Зато впредь тебе наука будет, что к операции тщательно готовиться надо! – Он зло фыркнул и ткнул в кнопку.
* * *– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович!
– Мы здоровались с вами четыре часа назад, – сказал Сталин и встал из-за стола.
– Ой, да… Действительно… Просто у меня там больше суток прошло… И поэтому… – испугавшись такого холодного приема, залепетала я, поднимаясь с пола.
– Документы принесли? – Он подошел и стал критически меня разглядывать.
Я поспешно вытащила паспорт и протянула ему:
– Вот, как вы сказали.
Тщательно изучив все страницы, он вернул мне его со словами:
– Ну, это хоть что-то. Молодец, Елена Григорьевна. Выполняете все мои распоряжения. – Он снова осмотрел меня с головы до ног и усмехнулся: – Хорошее платье. Только боюсь, что, глядя на вас, мои гости про жен своих могут позабыть. Пойдемте, я провожу вас до автомобиля.
Я встала как вкопанная и замахала руками:
– Нет! Нет! Нет! Вы меня не оставляйте. Одна я не поеду!
– Поедете. Еще как поедете! – Сталин открыл дверь, пропустил меня вперед и отконвоировал до черной машины.
Упав на заднее сиденье, я в отчаянии зажмурила глаза. Все. Это все! Если бы мы правда ехали на ужин, то он бы взял меня с собой. А это подстава! Подстава! Да еще этот Натаныч! Из-за его гнусного характера впереди меня ждет восьмичасовой допрос. А может быть, даже расстрел. И почему я такая несчастная?.. По какой такой причине ничего у меня в жизни не складывается?..
Так, безмолвно причитая и мысленно проливая реки слез, я ехала неизвестно куда и боялась даже взглянуть за окно. А напрасно. Потому что когда меня наконец-то привезли, получилось, что я вообще не знала, где нахожусь.
Шофер выскочил, быстро обежал вокруг машины и, распахнув дверку, помог мне выйти.
– Ну что? Добрались наконец? – услышала я за спиной голос Отца народов.
На нервной почве я, как обычно, стала много говорить:
– Ой, спасибо вам большое, Иосиф Виссарионович!
– За что? – удивился он.
– Что на Лубянку не отправили. А то я так боялась, так боялась, что даже не поняла, куда мы приехали.
– Ну, не поняли – и не надо. А Лубянка никуда не денется. Пойдемте, все уже собрались.
Да. Утешать он умел мастерски. Через пару минут мы вошли в большой ярко освещенный зал, где за столами, покрытыми белыми накрахмаленными скатертями, сидело довольно много народу. Некоторые персонажи мне были совершенно незнакомы, а нескольких я узнала сразу, особенно Клима Ворошилова, который стал искоса на меня смотреть. Наверное, кто-то успел ему настучать, что я прошла в Кремль по его удостоверению.
