Алексей Волков - «Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»
— Это… А что там вообще?
Занятый непосредственным поручением, Николаев лишь краем уха слышал об очередных происшествиях.
— Некий Горликов. Найден недавно в своей квартире. Сегодня не явился на службу, послали узнать, в чем причина, а там — остывшее тело. Доктор говорит — смерть наступила еще до полуночи, — охотно принялся пересказывать Суханов.
— И что? — равнодушно уточнил следователь.
Этих трупов в спокойные дни находят по полдюжины. Стоит ли интересоваться подробностями, коли расследование поручено не тебе?
— Все бы ничего, только у убитого свернута шея. Совсем как у того солдата, — с некоторым возбуждением пояснил Суханов.
— Ты хочешь сказать — преступник один и тот же человек?
— Судя по силе и манере — без сомнения. Но и это еще не все. — Суханов выдержал эффектную паузу и выдохнул главное: — Именно Горликов командовал той карательной экспедицией с нашей стороны.
Николаев невольно присвистнул.
— Не совсем он, — ради справедливости уточнил помощник. — Распоряжался там главным образом комиссар полка Левинзон, но Горликов являлся старшим среди офицеров.
— Значит, мы правы, — после краткого раздумья выдал следователь. — Все убийства — звенья одной цепи. И в их основе лежит месть за уничтожение деревни. То есть дело в основе не столько уголовное, сколько политическое, и преступники — кто-то из партизан или иных повстанцев. Так сказать, радетелей за справедливость.
— Выходит так, Лука Степанович. Может, даже сам Покровский.
Фамилия была произнесена не без торжества.
— Это брось. Ему-то зачем? Покровский грабанул столько, что появляться здесь и сейчас ему не с руки. Наверняка где-нибудь в Харбине денежки проматывает. Благо их захочешь — не прогуляешь. С какой стати ему бывшим преследователям мстить? Нет, Покровский скоро не объявится. Зима на исходе, весной в тайге делать нечего. Вот к лету…
Суханов вздохнул. С логикой спорить трудно.
Впрочем, теперь в деле появлялся иной аспект, сугубо политический. Собственно говоря, надо было вообще передавать все материалы иной службе, и пусть уже она ищет конкретных преступников. Милиция занимается уголовниками. Политика ее касаться не должна. А к какому разряду отнести череду убийств, если в основе их лежит желание отомстить правительству? Фактически объявить народным избранникам, что они не правы в своих действиях и подлежат самочинному суду. Еще для полноты картины неведомым осталось принять на себя вину за наступивший террор и оповестить о причинах, побудивших к подобным действиям.
Если бы вышестоящее начальство еще согласилось бы на такую трактовку! А то официально считается — раз власть демократическая, то и выступлений народа против нее быть не должно. Только всяких контрреволюционеров, недобитков предшествующего режима.
— А если Покровский таким манером пытается снискать себе дешевую популярность? — нашел аргумент Суханов.
Ну, очень хотелось ему принять участие в поимке знаменитого партизана!
— Может быть. Но опять-таки вопрос: зачем?
— Революцию устроить. Точнее, контрреволюцию. Раз имеются недовольные, есть и почва.
— Версия была бы хороша, но, это… — улыбнулся Николаев. — Дело в том, что Покровский — не политик. Во власть не лезет. Он — солдат. Вот был такой Анненков, ты, наверное, не помнишь, его банду лет семь назад ликвидировали, тот да, пытался из себя не только повстанца, но и будущего правителя строить.
— Помню я Анненкова, — обиделся Суханов, которому хотелось казаться постарше.
Хотя память юности долга…
Николаев не обратил на легкую обиду внимания. Ему пришло в голову иное, и оно показалось настолько важным, что затмило взаимоотношения с ближайшим помощником.
— Это… Как ты говорил, фамилия комиссара?
— Левинзон.
— Я знаю, кто будет следующей жертвой.
— А ведь точно! — Суханов в восторге хлопнул себя по ляжкам. — Шлепнут, как миленького!
Но следователь, не слушая, уже стремительно шел туда, где маячил начальник управления.
В данный момент важно было не имя убийцы, а тот, кому суждено в ближайшее время разделить участь своих подельников. Если считать уничтожение деревни преступлением. В глубине души Николаев, человек старой закалки, думал именно так. Не по душе ему были нынешние каратели, вступающие за ставшее чужим добро.
Только даже преступник в некоторых обстоятельствах имеет право на защиту закона.
— Можно вас на минутку?
— Слушаю. — Начальник нервно курил и оглядывал площадь, на которую с минуты на минуту должна была выйти народная толпа.
— Тут это… Подумалось… Все убитые принимали участие в погоне за Покровским, и все замешаны в некоторых эксцессах…
— Какие убитые? — Мысли начальства были сосредоточены на ином, и поиски преступников в данный момент казались не заслуживающей внимания рутиной.
— Американец, солдаты…
— Ну и что?
— Просто кто бы ни стоял за этим, следующей жертвой наверняка станет комиссар отряда. С любой точки зрения немалая доля вины за случившееся лежит на нем. Во всяком случае, гораздо большая, чем на ротном командире. Приказ на уничтожение деревни был отдан Левинзоном. Следовательно, по логике преступников, комиссар должен понести наказание.
— Мы тут с какого бока?
Нет, определенно сегодня начальство занято совсем иным. Обычно все схватывает на лету, с первого намека.
— Это… Убьют же!
— Кого?
— Кого надо! — не выдержал Николаев. — Комиссара, чтоб его!
— Расследуем, — равнодушно пообещал начальник. — Ты занят, надо будет передать дело, скажем, Петрушеву.
— А если это… не допустить?
— Ты о чем? — Кажется, стало что-то доходить. — Комиссара что, тоже убили?
— Пока вроде нет. Только командира. Но по логике — должны. Вот и подумалось — может, охрану ему дать? А еще лучше — устроить засаду на живца. Кто бы ни был преступником, там явно во всех случаях действует одна и та же группа. Тогда дело американца будет закрыто.
Последняя фраза заставила начальника переключиться на предметы, не связанные с выражением народного недовольства.
— Так. Повтори все с начала.
Николаев повторил. Медленно, старательно выговаривая едва не каждое слово.
— Эх, Лука Степанович! Что ты только не выдумаешь, лишь бы здесь не стоять! — с чувством вымолвил начальник. — Но зерно истины в рассуждениях есть. Раз так, обязаны они на этого, как его, Левинзона выйти. Ладно. Сейчас все равно не до того. Убьют комиссара — судьба такая. А вот как освободимся, надо подумать о засаде. Где хоть он живет, выяснил?
— Не было времени. Но не проблема.
— Все у вас не проблема, а коснись — того не знаю, этого не ведаю. Учить вас еще и учить…
Справедливости ради — начальник пришел в милицию намного позже Николаева. Тот попал туда через пару лет после войны не в силу каких-либо соображений, просто в поисках работы или службы. А начальника прислали в позапрошлом году, хотя до тех пор он работал в каком-то Совете. Неплохо проявил себя в качестве народного избранника, а тут как раз наступило время нового лозунга — «Все на борьбу с преступностью!». Вот и направили часть зарекомендовавших себя депутатов на самые разные руководящие посты во все города республики.
Хотя в данном случае получился не самый худший выбор.
— Смотрите! — выкрикнул кто-то.
На сердцах отлегло. На площадь, чеканя шаг, стройно выходила рота из частей специального назначения. Проще говоря — из созданных для борьбы с народом.
ГЛАВА 4
Москва
Утро выдалось морозным. В такие времена сто раз задумаешься — а очень ли надо выходить на улицу и не лучше ли посидеть в тепле? Просто находиться в крохотном номере тоже не хотелось. Когда еще доведется погулять по Москве?
Показалось или нет, но народа явно прибавилось. Куда-то спешили, неторопливо шли не отдельные люди — буквально толпы. Мужчины, женщины, дети…
Навстречу по проезжей части промаршировал небольшой строй солдат. Наверно, из гвардейской бригады. Наверно, первой. Вторая, по слухам, сейчас находилась где-то не то в Курске, не то в Ярославле. Разброс вероятностей просто поражал. Хотя, что ей там делать, вдали от границ? Не иначе, на всякий случай одним своим присутствием предупреждать возможный народный бунт.
Жалкие остатки былой имперской мощи. Все очень просто — полк переформировывается в батальон, четыре батальона и кавдивизион образуют бригаду. Ни тебе полков, ни дивизий. Как поговаривали злые языки, на последние уже и оружия-то нет.
Оружия — ладно. Не пропало же оно целиком! А вот кормить — дело наверняка иное. Республике было жаль тратиться на армию. Да и воевать она явно собиралась только с собственным народом — на два десятка общевойсковых бригад — чуть не десяток специальных. Для борьбы с внутренней контрреволюцией. Причем оснащены последние были получше, вплоть до бронеавтомобилей, содержание получали побольше и даже форма у них была намного эффектней.
