Дмитрий Дашко - Прощай, гвардия!
– Бистрее, херр офицер, бистрее, – заторопил я и выхватил у него из рук оружие.
Не до конца въехавший в ситуацию, Левицкий поспешил за мной к выходу.
В этот момент в другом конце коридора показались сразу трое, в которых легко можно было узнать дворян и, судя по моде, – иностранцев. Увидев, что я веду под руку Левицкого, первый из них злобно сверкнул глазами и вытащил из-под полы тяжелого плаща заряженный пистолет.
Вороненое дуло его было направлено на меня.
«Влип, – подумал я. – Вот это, наверное, и есть настоящие шведы, которых ждал и наконец дождался Левицкий».
Глава 5
Действовать надо было стремительно. К счастью, Левицкий еще слабо соображал и поверил бы в любую придуманную мной чушь.
– Это люди из Тайной канцелярии! – завопил я, толкая его в дверь комнаты, откуда мы только что вышли, и, сделав резкий выпад, всадил шпагу в ближайшего шведа.
Тот осел и выпустил пистолет из ослабевших рук.
Готов, отметил я про себя.
Поскольку у меня было сразу два клинка (мой и Левицкого), я не стал тратить драгоценное время на выдергивание шпаги из тела поверженного врага. Следующий противник кубарем покатился по лестнице. Я придал ему нужное ускорение ударом правой ноги. Получилось не хуже, чем в гонконгских боевиках с Джеки Чаном. Пересчитав головой все ступеньки, швед остался лежать внизу. Его моментально обступили привлеченные криком и звуками драки люди с первого этажа.
Третий оказался опытным бойцом, он ловко ушел от удара, рывком выдернул шпагу из ножен и бросился на меня. Наши клинки скрестились, а лица сблизились. Серые жестокие глаза шведа глядели на меня с ненавистью. Я ответил ему взаимностью и оттолкнул левой рукой. Теперь мы оказались друг от друга на расстоянии в два метра. Это охладило нас обоих.
– Умри, негодяй! – пожалуй, слишком пафосно крикнул он.
– Предлагаю сдаться. В противном случае не могу гарантировать вам жизнь, – не менее пафосно ответил я.
Еще немного, и я окончательно перейду на возвышенный лексикон «Трех мушкетеров» Дюма. В мое время слов обычно тратили меньше. Экономили на всем, включая благородство и честь.
Ритуал обмена «любезностями» был закончен.
Вместо ответа швед принял высокую дуэльную стойку, направив лезвие мне в лицо. Я стал медленно приближаться.
Коридор был слишком узким и ограничивал нас в движениях. Клинки снова скрестились. Удар. Швед легко парировал мой выпад. Похоже, он был знатным бретером. Мне «повезло» нарваться на противника, собаку съевшего на таких поединках. Он перешел в контратаку. Под градом его ударов я вынужденно попятился, потом изловчился и перехватил инициативу. Теперь уже швед отступал к ступенькам лестницы. Он попытался применить ложный финт, но я шестым чувством угадал его намерение и ринулся вперед, ломая противнику задуманную стратегию, однако ему удалось отбиться.
Пока что мы прощупывали друг друга в поисках слабых мест, ибо ни на мне, ни на шведе не было ни царапины. И никакого отношения к везению или чистой случайности это не имело. Мы были профессионалами, примерно одинаковыми по опыту и умениям. Швед дрался с отчаянием человека, уверенного в своей правоте, которому некуда отступать. Как ни крути, он находился на чужой территории, и положение его было шатким. Если в драку вмешаются люди с первого этажа, они почти гарантированно примут мою сторону. Впрочем, в последнем я все же сомневался. Наверняка шведы приплачивали кабатчику и владелице вертепа, чтобы спокойно обделывать тут свои делишки.
Сражение шло с переменным успехом. Фортуна была благосклонна к нам обоим и не желала отдавать кому-то одному предпочтения. Атаки завершались контрвыпадами, ложные маневры не увенчивались успехом. Так могло продолжаться довольно долго. Воистину, как говорил один мультяшный герой: «Бесконечность – не предел!» Но у меня с временным ресурсом было неважно.
Я сбросил с плеч шубу, чтобы использовать ее в качестве щита. Противник с аналогичной целью расстался с зимним плащом. Выпад, звон стали, ответный удар. Острое сверкающее лезвие оказалось в каком-то сантиметре от моего носа, я едва успел отпрянуть. Чисто инстинктивно ткнул шпагой вперед. Есть! Укол!
Хорошо все же превосходить врага ростом. Мне удалось ранить шведа в правое плечо. На месте раны сразу выступила кровь. Побледневший бретер шагнул назад.
– Сдавайся, – предложил я.
Швед отрицательно покачал головой, переложил шпагу в левую руку и двинулся на меня исключительно из-за упрямства, а может, и ненависти ко всем русским в моем лице.
Клянусь всеми святыми, я не собирался его убивать. Похоже, понимая, что бой проигран, он сам сунулся под удар и умер с гримасой презрения ко мне и смерти.
Расправившись с ним, я перевел дух, вытащил из комнаты Левицкого и стремительно кинулся вниз.
Как и следовало ожидать, столпившийся внизу народ увидел во мне убийцу, а может, еще и отнес фразу насчет Тайной канцелярии на мой же счет.
Беспрепятственно покинуть кабак нам не дали. В воздухе ощутимо запахло жареным.
Взвинченные кровавой дракой и ненавистью ко всем карающим органам, люди обступили нас со всех сторон. В этот момент послышались мощные удары в закрытые предусмотрительным кабатчиком входные двери и грубые голоса Круглова и его солдат:
– Откройте, собаки! Слово и дело государево!
– Кончайте энтого сыча, робята, да побыстрее! – завопил, тыча в меня пальцем кабатчик. – Я пока легавым зубы заговорю. – Он бросился к дверям и загундосил: – Ну чаво такое?! Што случилось-то? Пошто, окаянные, двери мне ломаете?
– Открывай, скотина. Не то спалю тебя к псам собачьим!
Тем временем круг чумазых злобных рыл сузился. Первые охотники ринулись ко мне, и я, понимая, что длинная шпага стала бесполезной, пошел в рукопашную. Не обращая внимания на град ударов, звон в голове и время от времени вспыхивавшие перед глазами разноцветные круги, я отчаянно бился за свою жизнь, пуская в ход руки, ноги и зубы. Иногда было больно, но эта боль не шла ни в какое сравнение с возможными последствиями, если мне не удастся отсюда вырваться.
Орудуя кулаками направо и налево, я пробивался к выходу, к дверям, которые уже трещали под натиском гвардейцев. Еще немного, еще пара шагов. Там Круглов, там спасение, там жизнь.
На этом рубеже обороны стояли двое вышибал. Я едва не взвыл от досады. На мне и так висло с десяток людей, норовивших сбить с ног. Я сопротивлялся, зверски круша челюсти и ломая кости, используя все грязные приемы из моего арсенала. Но эта парочка! С ними мне было не справиться.
И тут под дружным натиском солдат двери кабака слетели с петель. Внутрь вломились гвардейцы с примкнутыми штыками. Ловко действуя прикладами, солдаты отбросили вышибал.
– Фон Гофен, – шагнул вперед Круглов, размахивая пистолетом.
Толпа отхлынул, оставив меня и полурастерзанного Левицкого. Тяжело кашляя, он поднялся с пола. Из разбитого рта текла кровь.
– Поручик Левицкий, – полуобернувшись к нему, объявил я, – вы арестованы.
Глаза драгуна сузились.
– Ах ты иудушка! – прохрипел он.
Не знаю, в какой момент он успел завладеть пистолетом первого убитого шведа. Очевидно, пока я рубился с другими.
Левицкий был воякой и умел действовать по обстановке. Увидев бесхозное оружие, прибрал на всякий случай. Вот и пригодилось. Бывает.
История повторилась, тот же пистолет был направлен в мою сторону. Я понял, что все, вот моя погибель. Чисто машинально бросился на пол. Левицкий нажал на спусковой крючок, но было уже поздно. Я ушел с линии огня.
Два выстрела прогремели одновременно. Пуля Левицкого пролетела мимо меня в сторону Круглова. Ответный выстрел капитана поразил беглеца наповал, но самому офицеру тоже досталось. Раненный в руку гвардеец пошатнулся. Я кинулся к нему, подставил плечо и потащил прочь. Довел до саней, осторожно уложил на них.
– В госпиталь, быстрее. Гоните что есть сил! – закричал я бородатому кучеру. – Он мне жизнь спас!
По пустым улицам Петербурга мы вихрем домчались до Военного госпиталя. Там я сдал Круглова на руки лекарям, торжественно пообещавшим, что с офицером все будет в порядке. Ранение было легким, однако лицо капитана при этом известии не переменило выражения. Круглов был сильно подавлен.
Не похоже, что боевой офицер мог так сильно расстроиться из-за пустяковой царапины.
– В чем дело, капитан? Что вас так гнетет? – спросил я.
– Ерунда, не обращайте внимания, – устало выдохнул он.
– И все же, что стряслось?
– Своих не люблю убивать, фон Гофен. Противно после такого.
Я кивнул. Теперь чувства Круглова стали понятны.
– Брось, капитан. Хоть Левицкий и был русским, вреда отечеству он причинил больше, чем любая иностранная гнида.
Офицер молча отвернулся к стене больничной палаты.
Врачи сказали, что через два дня ему назначат лечение дома.
– Поправляйся, – сказал я.
Он слабо улыбнулся:
