Михаил Ланцов - Смерть Британии! Царь нам дал приказ
— Вас не тревожат?
— Боятся. Год назад одна банда решила испытать удачу. Так ее положили полностью, а потом еще по округе наши эскадроны лазили, вырезая все, что хоть отдаленно напоминает индейцев, невзирая на пол, возраст и цель визита. Прониклись. Ощутили разницу. Больше не лезут. Боятся. Тем более что мы потихоньку продолжаем комплектовать регулярные полки и проводить учебные сборы среди народного ополчения. Причем не только в землях Российской империи, но и в союзной Калифорнийской республике. Ее два полка рейнджеров очень нам помогают. Благо, что искренне ненавидят индейцев. В общем — на границе все спокойно. Но нашим соседям на востоке Северной Америки от этого не лучше.
— Жаль, очень жаль. Это ведь сколько рабочих рук могло появиться! — покачал головой Голицын.
— Да нисколько. Они так воспитаны, что по поведению не лучше бандитов, которые в 1871 году подняли восстание на Северном Кавказе. Работать не умеют, не любят и не хотят учиться. Последние годы — так вообще у них процветает культ воина, который живет с трофеев. Одних постреляли, других приглашать? Упаси господи! — перекрестился Синельников. — Я вообще сейчас стараюсь установить жесткий заслон на границе и не пускаю этих «коренных американцев» дальше пограничных торговых точек. Старую практику оздоровительных центров на Калифорнийском побережье всю искоренил. Там теперь наши моряки поправляют здоровье, а не эти бандиты.
— Николай Петрович, — расстроенно покачал головой Голицын, — мне кажется, вы сгущаете краски.
— Нисколько! Вы с ними постоянно не сталкиваетесь. А у меня все проходит перед глазами. Я ведь много времени провожу на американском побережье, особенно после постройки этой замечательной посыльной яхты-катамарана «Гермес».
— Кстати, как она вам? Я слышал, со стапелей Санкт-Петербургского Императорского судостроительного завода сошел шедевр.
— Да! Это что-то потрясающее! «Гермес» — настолько легкий, маневренный, остойчивый и невероятно быстрый кораблик, что я могу утверждать — в мире другого такого нет. Одна беда — паровые двигатели. Они требуют очень квалифицированного обслуживания.
— Почему?
— Их собирали для этого корабля специально на опытном производстве НИИ Точного машиностроения. Их делали на базе тех, что ставят на дирижабли. Как их там… — Синельников на несколько секунд задумался. — Паровые двигатели высокого давления, замкнутого цикла при малом рабочем теле. Вот! Причем вместо воды в них аммиак. А в качестве топлива выступает сырая нефть. Машинка вышла очень дорогая. Я бы даже сказал — на вес золота. Но столь легкие и маленькие двигатели позволили этот посыльный кораблик разгонять до крейсерской скорости в двадцать пять узлов, при которой запасов топлива хватает на пять тысяч миль. Правда, при его крохотном водоизмещении никакие серьезные грузы возить не получается, но для личных инспекций подходит более чем.
— А максимальная скорость у него какая?
— Признаться, ни разу не разгонялся. Механик утверждает, что при больших скоростях износ машины возрастает вдвое, а не верить ему у меня нет оснований. Да и, знаете ли, мне хватает и того, что катамаран идет со скоростью не ниже двадцати пяти узлов. А при попутном ветре и двигателях, работающих в крейсерском режиме, разгоняется до двадцати семи — двадцати восьми. Форсировать машины мне всегда было как-то боязно. Я и так от Владивостока до любой части наших Североамериканских владений доплываю в среднем за десять суток. Чего же тут жаловаться?
— Любопытно, — заинтересованно сказал Голицын. — Прокатите нас?
— В чем вопрос? Конечно! — с радостью произнес Синельников. — Мне на нем ходить очень нравится. Чувствуется скорость.
— Кстати, а как вы решаете вопрос с нефтью для него?
— Так на Сахалине ее добыча разворачивается довольно успешно. Нефтеперерабатывающий завод на Зеленой горе,[24] куда мы доставляем нефть тремя танкерами, очень слаб. Поэтому нам приходится делать нефтяные хранилища по всему побережью и заполнять их. Опасная, конечно, практика, но особенных проблем с топливом у моего катамарана не имеется — он слишком мало кушает, чтобы я переживал по этому поводу.
— Не боитесь поджогов?
— Боюсь. Но вариантов у меня нет. У меня под задачи морского снабжения запрошено два новых танкера специальной постройки, а не эти полумеры. Думаю запускать еще два нефтеперерабатывающих завода — во Владивостоке и в Сан-Франциско. Но центр пока тянет с поставками оборудования. Если я при таких заявлениях начну тормозить добычу, то меня просто не поймут. К тому же мне по секрету сказали, что военный флот в скором времени начнут переводить на жидкое топливо, и мне нужно под него создавать инфраструктуру.
— Кто, если не секрет?
— Путилов.
— Он умер, — грустно произнес Голицын. — А как повернет его дело новый нарком путей сообщения, никому не известно.
— Незадолго до смерти он писал мне о том, что его инициатива одобрена Его Императорским Величеством. Думаю, что вряд ли при таком раскладе этот проект задвинут. Максимум — притормозят. Но в этом деле год-два не играют никакой принципиальной роли.
— Хм. Весь военный флот переводить на жидкое топливо — это смелый шаг. Хватит ли сахалинской нефти для него?
— Вряд ли. Поэтому Тихоокеанское генерал-губернаторство сейчас поддерживает двадцать три геолого-разведывательные экспедиции, которые ищут нефть. Ну и, заодно все остальное, на что наткнутся. Я убежден, что их труд не пропадет.
— Будем надеяться, — улыбнулся и довольно покачал головой Голицын. — Кстати, как поживает Холмоградский[25] оружейный завод? Вы смогли наконец-то наладить выпуск новых боеприпасов?
— Только опытные партии. Остро не хватает нормального оборудования, топлива и особенно людей. В Маньчжурии все еще очень маленькое население, причем, практически полностью наше. Китайцы и маньчжуры ушли и не возвращаются, считая Маньчжурию проклятой после той бойни, что повстанцы тут учинили. Сейчас рассматривается вопрос о создании небольшой гидроэлектростанции на реке Мутной.[26] Но опять-таки нет ни оборудования, ни специалистов, ни техники. В общем — все плохо.
— Вы обращались к Императору за помощью? — спросил Голицын.
— А то у него других вопросов больше нет? — Недовольно ответил Синельников. — Сами как-нибудь справимся.
— Смотрите сами, — пожал плечами Голицын. — Если войска не будут получать нужного количества боеприпасов, кто-то за это будет вынужден ответить.
— Так ведь объективная же причина!
— Кого это волнует? — улыбнулся Голицын. — Вам мой совет — доложите Его Императорскому Величеству. Если потом спросит, то всегда сошлетесь на это письмо. И попыткой оправдаться это выглядеть не будет.
— Убедили, — усмехнулся Синельников. — Кстати, что будете делать с…
Спустя два месяца Голицын, Казнаков и Синельников представляли Александру пятилетний план развития транспортной и индустриальной инфраструктуры Сибири и Тихоокеанских владений.
Глава 9
3 марта 1880 года. Железная дорога где-то на просторах Южной Африки
Андрей Васильевич Киселев дремал в своем купе. Обычный рязанский парень — выходец из простых крестьян сделал совершенно нешуточную карьеру к своим двадцати годам. Приходская школа. Начальная школа. Кадетский корпус. Начальное военное училище. И вот он, юный поручик, едет в форт А-28 Южного генерал-губернаторства Российской империи для прохождения службы. Не самый спокойный участок, но он был даже рад этому, ибо его молодые амбиции так и играли, а тут наконец-то серьезное дело.
— Что, — усмехнулся старый, седовласый попутчик, — не терпится завоевать мир?
— Это так заметно? — по-доброму улыбнулся Андрей Васильевич.
— Конечно! — попутчик пригладил рукой седые волосы и, посмотрев с отеческой добротой на молодого офицера, произнес: — Я-то тут уже десятый год воюю. Много раз предлагали по выслуге перевести в спокойные регионы, но я отказывался. Не могу. Приезжаю к себе под Смоленск в отпуск и от тоски вою. Нет там дела для меня — старого солдата. А тут — война. Настоящая война. Только здесь я чувствую себя по-настоящему живым. И не берите в голову то, что пишут всякие газетенки. Стыдно им честно освещать события. Вот и юлят, как голодные дворняжки перед хозяином с косточкой. Тут война. Эти пытаются убить нас, мы — их. Да еще и между собой, как бешеная свора, сцепились. И ненависть… дикая ненависть висит в воздухе. Становясь с каждым годом сильнее от обильно проливаемой крови.
— Ненависть? — удивился Андрей. — Но почему? Что мы им такое сделали?
— Что? — расплылся Петр Сергеевич. — Мы пришли на их землю. Назвали ее своей и установили наши законы. Мы — оккупанты, сынок. За что нас любить этим чернокожим?
