Василий Звягинцев - Вихри Валгаллы
Смотритель забрался в запряженные грустной соловой лошадью беговые дрожки, чмокнул губами, встряхнул вожжи и, сопровождаемый тихим клацаньем подков по кремнистой гальке, удалился под сень начинающего зеленеть леса.
Внутри высокой ограды из дикого камня, на участке примерно в тридцать, выражаясь по-современному, соток, стоял аккуратный белый двухэтажный домик с широкой деревянной верандой по фасаду, двумя балконами по торцам и ведущими на них деревянными лестницами с резными перилами.
И глухая тишина, нарушаемая лишь шумом ветра в кронах разлапистых реликтовых сосен, араукарий и ливанских кедров.
Между тяжелыми стволами деревьев затаилась мгла, такая, как на картинах Васнецова и Шишкина, тем более что солнце почти село, ощутимо потянуло холодом с гор, и не понять сразу, озноб пробежал по коже от естественного понижения температуры или от сказочного пейзажа вокруг.
В высокой траве угадывались следы бывшей здесь, наверное, еще до четырнадцатого года крокетной площадки, на серых покосившихся столбах поскрипывали под ветром никому давно не нужные качели и «гигантские шаги» с оборванными веревками.
— Вот, Аня, целые сутки мы здесь одни. Море мне, признаться, надоело. Подышим горным воздухом, погуляем в чаще, поохотимся, если придется… — С этими словами Шульгин отстегнул от мотоцикла твердые кожаные пеналы, где, кроме пятизарядки «браунинга» с патронами, имелся и модернизированный «ППС», и еще кое-что, нужное в хозяйстве в это неспокойное время. — Пойдем посмотрим, что тут для нас приготовлено…
Шульгин понимал, что с психикой у него, как и у всех вообще друзей, давно непорядок, однако проще было уступить явным проявлениям неврастении, нежели бороться с ней дополнительными усилиями воли. Поэтому он обошел по периметру территорию усадьбы, внимательно отмечая все места, откуда возможно внезапное вторжение неприятеля. Вряд ли в Крыму имеются сейчас специалисты, которые способны были засечь его внезапный отъезд и проследить маршрут, но чем черт не шутит?
Сашка достал из седельных сумок моток тонкой проволоки, изготовил несколько растяжек поперек ведущей к даче дороги и подвесил к ним фотоимпульсные гранаты. Такие же ловушки он устроил на наиболее пологих выходах с обрыва. Если кто-нибудь ночью попытается проникнуть на террасу, ослепляющий и оглушающий шок ему обеспечен.
С некоторым даже самоуважением Шульгин подумал, что у него хватает здравомыслия ограничиться только этим, а не окружить виллу настоящими боевыми фугасами.
Но все же… Разве можно так жить, постоянно готовясь убивать или быть убитым? То ли дело безмятежные годы до начала космической заварушки. Пришел бы он сейчас домой из своего института, выпив по дороге пару кружек пива, а там… Ну, в самом лучшем случае сел к телевизору, надев старые тренировочные штаны, и принялся бы смотреть программу «Время» или «Ленинский университет миллионов». Соседские мужики могли позвать чинить застучавший клапанами «Запорожец» и в гараже еще вмазать по стаканчику. А если бы жена вернулась из театра не в духе…
И вот это была вся его жизнь? И такой бы тянулась до пенсии и до могилы?
Шульгин вдруг вспомнил, как в новогоднюю ночь 1980 года они с Андреем решили записать свой прогноз на пять лет вперед. С обычными у футурологов разделами: «Внешняя политика», «Внутреннее положение в стране», «Техника» вообще и «Военная техника», «Научный прогресс», «Личная жизнь»… Написали, заклеили в конверты и спрятали, договорившись вскрыть на встрече восемьдесят пятого. Не успели немного… А что он там предсказывал? Медленное экспоненциальное движение, никаких открытий, никаких прорывов, осложнения на Ближнем Востоке и в Иране, серое растительное существование без надежд и озарений… А про них самих? Он не предвидел ничего, кроме возможного продвижения по службе на одну-две ступеньки… Ну, еще, кажется, собирался засесть за докторскую. Так все и было, пока за полгода до назначенного срока не покатилось так стремительно, что, действительно, ни в сказке сказать, ни гонораром оплатить…
Он вернулся к веранде, где оживленная и энергичная Анна уже сложила костер из валяющихся вокруг в изобилии сухих до звона сосновых сучьев. По мере того как гигантские реликтовые деревья продолжали, обгоняя друг друга, стремиться к небу, нижние ярусы ветвей отмирали и сами собой падали вниз, на покрытую полуметровым слоем хвои землю.
Только яркие языки пламени дали понять, как незаметно и быстро вокруг потемнело. Все же апрель — не июль.
Смешно, но Шульгин боялся того, что сегодня, по всем расчетам, должно было случиться. Он привык к совсем другой, безответственной, только ему принадлежащей жизни, и связать сейчас себя чем-то вполне конкретным по отношению к этой наивной девочке…
Стоит ли? Он начал, чтобы отвлечься и дать себе время для размышлений, собирать дрова в пределах освещенного дрожащим оранжевым пламенем костра круга. Натаскал целую кучу, достаточную, чтобы поддерживать огонь до утра. Сел на обрубок бревна, прикурил от головешки. Анна тут же пристроилась рядом, привалилась спиной к его плечу.
Словно на танцах в девятом классе, он сделал инстинктивную попытку отстраниться.
— Шашлык будем жарить? — спросил Сашка, чтобы о чем-то говорить.
— Если хочешь, — ответила Анна. Ей было хорошо. С замиранием сердца она тоже ждала неизбежного. Только, в отличие от Шульгина, связывала с этим неизбежным какое-то немыслимое счастье.
— Значит, будем.
Пока на шампурах трещала молодая замаринованная в сухом вине баранина, спереди лица обжигал сухой жар костра, а спины холодил выползающий из леса сырой туман, они сидели обнявшись, и Шульгин неизвестно зачем рассказывал, как в семьдесят четвертом году чуть не замерз в тайге, заблудившись в поисках далекого леспромхоза. Он тогда работал на «Скорой помощи». Поступил вызов. Пять человек тяжело пострадали от взрыва самогонного аппарата. Шофер Серега Слесарев тоже был навеселе и свернул не на ту просеку…
Вряд ли девушка понимала смысл долгого занудного рассказа с ничего не значащими для нее реалиями неизвестной жизни. Да и не вслушивалась скорее всего. После двух рюмочек коньяку она развеселилась, шашлык, которого в предыдущей жизни ей есть не приходилось, тоже был восхитителен, о коммунистической Москве, где они с матерью голодали два года, совсем не вспоминалось.
Главным было твердое мужское плечо рядом, стиснувшая поляну ночь, пляшущие языки пламени над голубовато-алыми раскаленными углями и смутно белеющая стена дачи напротив, где в уютной спаленке на втором этаже должно случиться «то самое»…
Выскользнув из-под Сашкиной руки, Анна вроде бы по неотложному делу убежала в дом, с электрофонариком поднялась по винтовой лестнице в спальню и разобрала постель. Чтобы, когда придет время, не отвлекаться.
Хотела было вернуться обратно, а потом вспомнила уроки Натальи Андреевны и подумала: «Зачем?»
Быстро сняла так и не ставшую по-настоящему привычной одежду, достала из сумки длинную шелковую ночную рубашку.
Легла в просторную мягкую постель, придвинула к изголовью табуретку с керосиновой лампой и стала ждать, закинув руки за голову и глядя в высокий дощатый потолок.
Должен же он догадаться… Если придет в ближайшие десять минут — все будет хорошо.
Глава 13
Ситуация с «Валгаллой» парадоксальным образом зеркально отражала то, что произошло в четырнадцатом году с «Гебеном» и «Бреслау». Английский флот пропустил тогда из Средиземного моря в турецкие проливы два германских крейсера исключительно с целью осложнить военное положение России и не позволить ей в первые же месяцы войны захватить Босфор и Константинополь. Это было названо британским адмиралтейством «стратегической ошибкой», в результате которой Черноморский флот вместо активных операций был вынужден два с лишним года тратить все свои силы на защиту внутренних коммуникаций и безуспешные попытки перехватить «Гебен», который один по огневой мощи был равен всей русской бригаде линкоров, а по скорости превосходил любой из них почти вдвое. Оставаясь под немецким командованием, крейсера формально были проданы Турции. «Валгалла» же, находясь в Черном море, наоборот, считалась собственностью Воронцова и плавала под флагом САСШ, так что и Колчак, и врангелевский МИД имели полное право отвергать любые претензии британского верховного комиссара в Стамбуле. Да, некоторые российские учреждения и частные лица фрахтуют означенный пароход для перевозки тех или иных грузов, однако никакой ответственности за поведение его капитана и владельца в открытом море не несут и нести не могут. Вот если он нарушит законы Югороссии, находясь на ее территории, то, безусловно, будет нести определенную, означенную законами ответственность. Но ни в каком ином случае. Все, возможно, и справедливые, претензии следует адресовать только и исключительно госдепартаменту Северо-Американских Соединенных Штатов.
