Майкл Муркок - Финальная программа. Средство от рака. Английский убийца
— Неплохо, благодарю вас, епископ, — сказала она. — Немного пошатывает, вот и все.
— Потанцуем?
— С огромным удовольствием! — Она положила левую руку на его внушительных размеров талию, а правую руку вложила в его. Они начали танцевать фокстрот. — А вы отличный танцор, епископ, — сказала она, смеясь. Через плечо епископа она увидела жену епископа, которая смотрела на них, все так же неодобрительно покачивая головой, на лице у нее была снисходительная улыбка, хотя было видно, что она была недовольна. Миссис К. вызывающе прижалась своей грудью к епископу. Епископ слегка улыбнулся, и заморгал своими маленькими глазками. Она знала, что нравится ему. Тепло разлилось по всему ее телу, когда он дотронулся до ее груди. Неплохой поворот событий.
— Вы путешествуете одна, миссис Корнелиус?
— Со своим сыном, но он мне совсем не мешает. Я живу в каюте одна.
— А… мистер Корнелиус?
— Его нет, к сожалению.
— Вы имеете в виду, что…
— Да. Погиб.
— Очень сожалею.
— Да, но это было очень давно.
— Ясно. — Епископ посмотрел вверх, туда, где над алюминиевым потолком были прикреплены огромные наполненные газом баллоны. — Он сейчас в лучшем мире, чем мы.
— Конечно.
«Да, — подумала миссис Корнелиус, — его не назовешь медлительным. Может, это только шутка, что он епископ, а?» С ее лица не сходила улыбка. Тошнота прошла, как не бывало.
— Каким классом вы путешествуете? Полагаю, первым?
— Ну, вы скажете. — Она покатилась со смеху. — Только вторым. Вы же знаете, как дорого стоит билет до Калькутты.
— Да, вы правы. Я тоже, то есть мы с женой, вынуждены путешествовать вторым. Но должен сказать, что у меня нет никаких жалоб, хотя мы здесь всего первый день. Номер нашей каюты 46…
— Да что вы говорите? Какое совпадение. А я в 38 номере. Совсем недалеко от вас. А мой мальчик в 30, с другими мальчиками.
— У вас хорошие взаимоотношения с вашим сыном?
— Да. Он очень любит меня!
— Я завидую вам.
— Кому? Мне?
— Я бы тоже хотел, что бы у меня были хорошие отношения с моей единственной родственницей, миссис Бисли. Приходится сожалеть, что нелегко быть связанным узами брака с женщиной с таким нелегким характером.
— Она производит неплохое впечатление, но разве что только немного, как бы это получше выразиться, не в себе.
— Ей не доставляет удовольствия, в отличие от меня, заводить новых друзей. Обычно я путешествую один, а миссис Бисли остается дома, но в Дели у нее есть сестра, и поэтому она решила на этот раз сопровождать меня. — Теперь епископ крепко прижался животом к ее животу. Это вызвало такие приятные ощущения, что ноги у нее стали ватными.
— Вероятно, ей нужно побольше отдыхать, — сказала миссис Корнелиус. — Я имею в виду — она могла бы воспользоваться возможностью, чтобы как следует отдохнуть перед Индией, как вы считаете? Это пошло бы ей на пользу. — Она надеялась, что епископ не обратил внимание, что последнее предложение прозвучало чересчур грубо. Он, похоже, не заметил перемену в ее тоне и только неопределенно улыбнулся. Музыка кончилась, и они нехотя расцепили объятия и похлопали из вежливости цветным музыкантам, одетым в смокинги. Один из музыкантов сделал шаг вперед, его черные пальцы пробежали по кнопкам саксофона вверх и вниз, пока он говорил.
— А теперь, леди и джентльмены, мы бы хотели сыграть для вас музыку моего собственного сочинения под названием «Вот как я чувствую себя сегодня». Благодарю за внимание.
Туба, банджо, три саксофона, барабаны, пианино, труба и тромбон заиграли все сразу, и, не обращая внимания на остальных танцующих, миссис Корнелиус и епископ Бисли начали танцевать чарльстон, близко прижимаясь друг к другу. Миссис Корнелиус увидела миссис Бисли в тот момент, когда она выходила из зала. Миссис Корнелиус праздновала победу. «Вот сучка! Ну и что из того, что ее муженек немного развлечется?»
— Похоже, ваша жена решила нас покинуть, — прошептала она в его толстое красное ухо.
— О, Боже. Может, она решила пойти лечь спать. Я думаю, мне не следует…
— Конечно, нет. Танцуем дальше!
— А что. Почему бы и нет?
Свет в зале стал менее ярким, зазвучала нежная музыка, а миссис Корнелиус и епископ опять начали танцевать фокстрот. Все было таким романтичным. Все в зале прониклись этим настроением и начали целоваться. Грудь миссис Корнелиус вздымалась, она всем телом прижалась к епископу Бисли, который ответил тем же.
Музыка закончилась, и она пробормотала:
— Вы, по-моему, не против того, чтобы заняться любовью?
Он кивнул головой, улыбаясь и похлопывая ее.
— Ну, конечно, не против, дорогая. Совсем не против.
— Вы проводите меня в мою каюту?
— Ничего лучшего и придумать нельзя. — Старый развратник почти задыхался от похоти.
— Тогда пошли.
Это было то, что она называла «воздушным» романом.
Они вошли в коридор, повернули налево, пытаясь разглядеть номера кают при тусклом свете.
Они осторожно миновали номер 46, и, приближаясь к 38, миссис Корнелиус стала искать ключ от своей каюты. Наконец она нашла его, аккуратно вставила в замочную скважину и повернула несколько раз. Она встала в дверях, кокетливо подбоченясь.
— Не хотите ли зайти и пропустить рюмочку, чтобы не простудиться.
Он фыркнул.
Он посмотрел, нет ли кого-нибудь в коридоре, шмыгнул в каюту и начал целовать ее в губы и гладить ее огромные груди. У него изо рта исходил какой-то странный сладкий запах, почти тошнотворный, но ей он даже нравился.
Она подобрала юбку и легла на койку. Он спустил гетры и улегся на нее. Вскоре они ритмично задвигались, узкая алюминиевая койка скрипела. Они одновременно закричали и застонали в оргазме, который сотряс их слитые воедино жирные тела, именно в этот момент дверь открылась и голубоватый свет из коридора осветил комнату. Прыщеватый подросток стоял в дверях, пытаясь разглядеть, есть ли кто в комнате.
— Мам?
— О, черт побери. Я здесь, сынок. Закрой дверь и займись чем-нибудь. Я сейчас занята.
Мальчик, которому было лет пятнадцать, стоял, не двигаясь, черты лица у него были крысиные, злые, как у идиота, большие глаза — пустые и ничего не понимающие.
— Мам?
— Иди отсюда!
— А, — сказал он, когда его глаза немного привыкли к темноте, — извини.
Дверь закрылась.
Миссис Корнелиус слезла с койки, почесывая спину.
— Извиняюсь, епископ. Забыла закрыть дверь. — Она подошла к двери и закрыла дверь на задвижку, затем заковыляла обратно, развязала корсет и уже собралась снять платье, когда епископ схватил ее за волосы и притянул ее голову к своему члену, который покачивался взад и вперед, как мачта корабля во время шторма. Сам он задумчиво продолжал смотреть на дверь.
В поисках туалета мальчик шел по коридору, ухмыляясь причудам своей матери, на нем был одет только плащ, ботинки и носки. Он шел, прислушиваясь к шуму корабельного мотора, к ветру, который прошелся по серебряному корпусу корабля, к раздававшимся вдали звукам джаза. Он провел рукой по длинным жирным волосам и подумал, что было бы неплохо, если бы на нем был сейчас матросский костюм, тогда — берегись девицы. Он свернул в боковой коридор, открыл дверь и вышел на застекленную палубу для обозрения. Они уже пролетели над городом, теперь дирижабль летел над сельской местностью. То здесь, то там изредка светились огни маленьких деревенек и ферм. Даже с высоты полета сельская местность ему не нравилась. Она его раздражала.
Он посмотрел вверх, там была полная темнота. На небе практически не было звезд, шел небольшой моросящий дождь. По крайней мере, погода в Калькутте будет лучше.
Дирижабль немного тряхнуло, когда он повернулся на пару градусов, изменяя курс. Звуки музыки тоже изменились. Дирижабль двигался как-то неуверенно. Юноша посмотрел вперед, и ему показалось, что вдали он увидел волны Средиземного моря. Или это был Бискайский залив? Как бы ни называлось море, сам его вид имел для него какое-то значение. Непонятно, по какой причине, увидев море, он почувствовал облегчение. Европа осталась позади.
Юноша с удовольствием наблюдал, как они двигаются над водой. Он довольно ухмыльнулся, когда увидел, что земля исчезла из виду. Он был единственным из пассажиров, кто заметил эту перемену.
Паровоз
Недоумевая, каким образом он оказался втянутым в эту революцию, полковник Пьят, покачиваясь, шел к машинисту бронепоезда, чтобы переговорить с ним. Струя грязного пара била ему прямо в лицо, он сильно закашлялся, глаза слезились. Свободной рукой он попытался протереть глаза, но поезд, извиваясь, как змея, повернул, и ему пришлось и второй рукой схватиться за металлический поручень. Железная дорога проходила по огромному полю выжженной пшеницы. Пейзаж во все стороны был плоским и черным, только изредка попадались кусочки зеленого, белого и желтого цвета, которые каким-то образом остались не выжженными. Полковнику Пьяту хотелось как можно скорее добраться до гор, которые виднелись вдали. Он открыл бронированную дверь соседнего купе и обнаружил, что кроме ящиков со снарядами и легких автоматов, там никого нет.
