Константин Костинов - Сектант
А глаза вовсе не желтые. Обычные, светло-карие…
Сергей продолжал торчать у двери.
Сталин. Настоящий. Живой. Кто это такой? Тиран, диктатор, властитель? Преступник? Вождь, полководец, гений? Спаситель?
Кто вы, товарищ Сталин?
— Что же вы молчите? Что у вас за дело? — в голосе Сталина почувствовалось недовольство. Не гнев птицы высокого полета, вынужденного снизойти до быдла. Обычное вежливое недовольство занятого человека, которого оторвали от важного дела по непонятной причине.
Нет. Не злодей и не гений. Не ангел и не дьявол.
Человек, простой и сложный как все люди.
— Товарищ Сталин, — Сергей принял решение, — мне нужно рассказать вам нечто очень важное…
ЭПИЛОГ
В кабинете, из которого только что вышел пришелец из будущего, сидели два человека. Чем-то схожие друг с другом, оба высокие, худощавые, с бородками клинышком.
— Что скажете, товарищ Дзержинский? — первым нарушил молчание Вацетис.
Хозяин кабинета помедлил:
— Знаешь, Арвид, мне понравился этот парень… Умные люди, как известно, делятся на две группы — просто умные и слишком умные. Помнишь, кто такие «слишком умные»? Это те, кто считает себя умнее других. Так вот, твой трофей — просто умный.
Дзержинский отпил из стакана в тяжелом серебряном подстаканнике.
— Когда ты сказал, что нашел человека, прибывшего к нам из будущего… Да еще из такого, где нас смогли победить капиталисты… Я ожидал увидеть другого человека. Либо дрожащего от страха перед кровавыми большевиками, которые сейчас его непременно схватят и повесят, предварительно расстреляв…
Глава ОГПУ улыбнулся:
— Представляю, КАК все эти буржуские выкормышы должны нас бояться… Либо… Либо пришелец из будущего времени должен смотреть на нас, как отсталых дикарей, с этаким превосходством в глазах. Мол, я знаю, что будет дальше, а вы — нет. Поэтому я буду вам говорить, что вам делать, а вы извольте слушать. Я видел таких людей до революции, образованщину, которые думали, что если они знают сонеты Шекспира и как правильно носить фрак, то они умнее нас.
Дзержинский и Вацетис синхронно усмехнулись.
— Знания, Арвид, даже такие, как знания о будущем, отнюдь не делают человека умнее. Твой парень достаточно умен, чтобы это понимать. Поэтому он, даже зная о грядущей, страшной для него войне, не пытается рассказать нам, что нам нужно делать. Он понимает, что для нас он всего лишь носитель знания. Применять которое будем МЫ. Так, как МЫ придумаем.
— Его знания, — вставил Вацетис, — не так уж велики…
— А нам много и не надо. Знаний, которые позволили бы нам построить коммунизм без труда, крови и пота, просто нет. А если сведения твоего парня помогут нам сделать это чуть легче, позволит потратить меньше денег или спасти чуть больше человек, за это ему уже спасибо. Взять хотя бы эту зеленую плесень или 24 октября 1929 года… И это то, что я услышал от него в коротком разговоре. Так что если он подумает как следует, что вспомнит еще очень и очень много ценного для нас. А даже если и не вспомнит чего-то конкретного… Он сможет рассказать о том, что для нас намного важнее войны с Германией.
О том, почему в будущем люди предпочтут капитализм. Какие ошибки мы совершили. А мы уж подумаем, как их избежать.
Нам нужно относиться к нему не как к мессии, который покажет, расскажет, научит, вытрет нос и отведет нас к светлому будущему. Как к разведчику, который сумел доставить нам ценные сведения. Разведчик важен, но битву выигрывает не он. И не солдат, замерший в окопе в ожидании атаки, и не артиллерист у пушки, не конник на лихом коне. Даже не командир с комиссаром в штабе над картой не выигрывают битву. Один человек, даже самый важный — ничто. Народ — всё.
— Товарищ Дзержинский, сейчас я буду собирать от него информацию. А что потом делать?
— С парнем? Или вообще?
— Для начала — вообще.
— Для начала нужно будет объединиться со Сталиным. Что-то не нравится мне то, что парень помнит меня только как главу ЧК. Похоже, жить мне осталось недолго…
Вацетис с неудовольствием покосился на чайный стакан, но промолчал.
— А Сталин в будущем сумел прожить до пятидесятых годов, сумеет и сейчас. Да и то, что он вытащил власть из рук всех этих болтунов и даже у товарища Троцкого многое о нем говорит. «Серое пятно», говорите…
— Товарищ Дзержинский, вы думаете, Сталин в самом деле превратится в маньяка?
— Не думаю. Сталин — прагматик, и если он и начнет массовые расстрелы, значит, так будет нужно для дела революции. Для собственного удовольствия он этого делать не будет. А потом посмотрим. И что делать с Гитлером, и со всем остальным… Может, в будущем мы действительно увлеклись быстрыми решениями и перестали составлять долгосрочные планы, может, в это наша ошибка. Не будем торопиться, такие планы в застольном разговоре не составляются, они требуют многомесячной работы множества людей…
— А с Вышинским?
— С парнем-то? Чем мне он еще понравился: он у нас уже два месяца и при этом он не кинулся ко всем и каждому, сообщая, что он из будущего и пытаясь поиметь на этом какой-то профит. Напротив, он постарался принести пользу. Чернильная мастерская, новая ручка… Я думаю, человек с такой уверенностью в себе нигде не пропадет…
— Видели бы вы его два месяца назад. Испуганный, растерянный, шарахающийся от всего. Единственное желание — забиться куда-нибудь в угол или немедленно вернуться обратно.
— Время у нас такое, бурное. Из кого хочешь человека сделает. В общем, я думаю, рассказывать о том, кто он такой, парень не будет, поэтому пусть сам выбирает путь. Захочет, возьми его в ИИФ, захочет — пусть занимается чернилами… Пусть сам выбирает. И я сильно ошибусь, если он изберет безделье.
— Товарищ Дзержинский… — Вацетис помедлил, — Сказать ему, что он не в каком-то другом мире, а в собственном прошлом?
— Пока не стоит. Дело даже не в том, что он относится к нам с предубеждением. Пока мы все равно не знаем точно, из будущего ли он… — Дзержинский жестом остановил попытавшегося возразить Вацетиса, — Не знаем. То, что предмет, который он ищет, перебрасывает не из мира в мир, а только из будущего в прошлое и обратно, еще ничего не доказывает. Как там говорит твой начальник, который любит всегда успевать раньше? «Верить или не верить — не наш путь»? Так вот, до двадцать девятого года мы знать не будем. Вот когда убедимся, что он на самом деле из будущего, тогда и скажем…
Дзержинский побарабанил пальцами, пробормотал «Девяносто первый год, говорите…», потом неожиданно улыбнулся:
— А ведь ты не прав, Арвид. Сергей Вышинский — не из нашего будущего.
— Но…
— Он из того будущего, которое было бы, не окажись он здесь. Вот только теперь МЫ будем решать, каким быть нашему будущему. Praemonitus praemunitus.
* * *Разумеется, мы могли бы продолжить свой рассказ. Поведать о том, как изменилась история благодаря вмешательству Сергея. Может быть, все изменится и история мира Неинтересного времени пойдет совсем не так как прошла у нас. Или же изменений не будет и случится то, что и случилось у нас. А ведь есть еще и третий вариант: все изменится, но это будет именно наша история…
Кто знает?
Мы могли бы продолжить жизнеописание Сергея. Ведь столько вариантов его дальнейших приключений. Вернется ли он в Песков и продолжит заниматься чернилами? Согласится пойти на службу в ИИФ? Возможно, останется в Москве, чтобы работать вместе с Дзержинским и Сталиным? А может, он уедет в Ленинград, найдет артефакт и вернется назад, в наше время? Или несколько дней промедления окажутся фатальными и ленинградский артефакт навсегда исчезнет из рук Сергея? Или же он догадается, почему он после переноса оказался в лесу и что лежит под землей, у приметного камня, на сорокасантиметровой глубине? Догадается и останется здесь?
Кто знает?
Одно мы можем сказать точно: наш рассказ о Сергее Вышинском, человеке, всю жизнь плывшем по течению, дошел до своего конца.
Водоворот закончился. Теперь Сергей сам будет решать, куда плыть.
