Мент. Одесса-мама (СИ) - Дашко Дмитрий
— Он самый. Гриша — гордость семьи! И супруга его — Анастасия Константиновна. Между прочим — без пяти минут доктор! Ну и мама молодой…
— Степановна, — коротко сказала та.
— Давайте я вам вашу комнату покажу. Осип попросил, чтобы я к вашему приезду порядок в ней навела. Думаю, вам придётся по душе. Сторона солнечная, зимой тепло, много топить не нужно.
— Опять же — море и порт из окна видно, — добавил Осип. — Люблю на корабли смотреть, успокаивает. Пошли, комнату посмотрим, вещи занесём…
Дверь была заперта, соседка сходила к себе в комнату и вернулась с ключом.
— Это ваш. Замок Осип Вениаминович вставлял.
— Спасибо! — Я взял ключ и вставил его в личинку замка.
Он был хорошо смазан, ключ легко провернулся. Что-то щёлкнуло, дверь распахнулась.
— Жаль, котика нет, — вздохнула Настя. — Можно было бы его первым запустить. На счастье…
— Ничего. Успеем завести, — ободряюще произнёс я.
Мы вошли в комнату и осмотрелись.
Действительно, большое окно выходило на солнечную сторону, поэтому внутри было светло и очень уютно.
Из мебели были потёртый диван, походного вида кушетка, высокий двухстворчатый мебельный шкаф и два стула.
— А ничего так, — усмехнулся я. — Дорого-богато.
— Комната большая, можешь фанерную перегородку поставить — будут две, — подмигнул Осип, намекая на обустройство жилья для Степановны.
— Подумаю, — кивнул я.
Мы занесли чемоданы и узлы внутрь, свалив на женщин самое муторное занятие: распаковку и приведение вещей в порядок.
Я поцеловал Настю, обнял Степановну, дал денег на продукты и, пообещав вернуться как можно быстрее, вышел из комнаты.
Анна Эммануиловна по-прежнему стояла в коридоре. Только на этот раз у неё в руке была солдатская металлическая кружка, из которой шёл пар.
— Может чайку?
— Я бы с удовольствием, но… дела, — вздохнул Осип. — Вы лучше соседкам предложите — заодно и познакомитесь получше.
Экипаж Миши покатил к уголовному розыску. Размещался он на улице Бебеля. У меня сначала что-то щёлкнуло в голове, и я подумал, что улица названа в честь писателя Исаака Бабеля, но потом до меня дошло — не настолько сейчас успешен и популярен создатель «Коннармии» и литературный папа Бени Крика. Улица носит имя Августа Бебеля, немецкого социалиста.
Разумеется, в отличие от Исаака Эммануиловича (а не родственник ли он с нашей дорогой соседкой — оперной дивой?), германский лидер социал-демократов сроду не бывал. Но что поделать… Такое время.
Ну, а что касается уголовного розыска, то в Одессе угро располагалось в здании под номером двенадцать. И да, через какое-то время улице вернут историческое название — еврейская.
Нечего сказать — дом под казенное и солидное учреждение выбрали просто шикарный со всех точек зрения, трёхэтажный, с балкончиками и лепниной.
Я думал, что Осип поведёт меня к начальнику угро — Дмитрию Барышеву, о котором Трепалов говорил только хорошее, но, видимо, я был птицей не того полёта, поэтому личное знакомство не состоялось.
Вместо Барышева мы пришли к руководителю калибром поменьше — начальнику уголовного розыска третьего района Кабанову.
На дверях его кабинета висела табличка с предупреждением — «Без доклада не входить».
Осип вошёл туда без стука.
В тесном-претесном помещении со скрипучими половицами и старыми выцветшими обоями за столом сидел мужчина в крестьянской вышиванке и вдумчиво перелистывал какие-то бумаги, то и дела мусоля толстый палец.
— Семёныч, привет! Гляди кого я к тебе привёл! — Осип подтолкнул меня к мужчине.
Тот отложил бумаги в сторону. Оглядел меня с ног до головы.
— Бодров.
— Так точно. Григорий Бодров.
— Осип сказал, что ты прежде уже служил в угро.
— Да, один год в Омске.
— А к нам, значит, подался в тёплые края?
— Вроде того.
— Это хорошо, — задумчиво протянул Семёныч. — Нам опытные сотрудники во как нужны!
Он провёл ребром ладони по горлу.
— Ты бы знал, с кем работать приходится: сплошная интеллигенция. Есть один учитель русской словесности и даже зубной врач… Представляешь?
Я ничего не имел против педагогов и тем более дантистов, но на всякий случай кивнул.
— Ничего если мы тебя сначала во второй разряд оформим?
— Ничего, — спокойно произнёс я.
— Здорово! Потом, через месяц-другой получишь первый разряд, а дальше — как пойдёт! Может ещё и меня переплюнешь.
— Это вряд ли, — сказал я, чем окончательно покорил Кабанова.
Он довольно загудел:
— Осип, веди товарища Бодрова в отдел кадров. Пусть оформляется в наш отдел. Я подпишу.
— Спасибо, Семёныч. С меня магарыч!
— Само собой, — подмигнул Кабанов.
Мы сразу отправились в отдел кадров, где под присмотром бдительной старушки в очках я под диктовку Шора стал писать заявление о приёме меня на работу в качестве агента уголовного розыска 2-го разряда.
— Написал?
— Написал, — подтвердил я.
Осип забрал заявление и немного помахал им в воздухе, чтобы чернила просохли.
— Ну что… считай, что с этого момента началась твоя новая служба, Григорий. Надеюсь, сработаемся.
Глава 9
Бюрократические препоны решились быстро, и уже на следующий день я снова был в кабинете у Кабанова. Увидев меня, тот вопросительно поднял подбородок.
— Ты чего, Бодров — с утра пораньше?
— Взяли меня, товарищ начальник.
— А что так долго-то?
Я удивился.
— Почему долго? Я ведь только вчера заявление написал…
— Шутка! — хмыкнул Кабанов. — Ты привыкай, Григорий. Это ж Одесса, у нас тут народ с юмором живёт.
— Есть привыкать, — усмехнулся я.
Он с трудом приподнялся из-за стола.
— Пошли, Бодров. Познакомлю тебя с Романом Савиных. На первое время походишь под его началом, потом начнёшь работать самостоятельно.
Я не удивился его словам. Обычная практика — прикреплять новичка-стажёра к более опытному сотруднику.
— А товарищ Савиных — он как: из учителей или дантистов?
— Ни то, ни другое. До революции работал счетоводом у немцев-колонистов. В гражданскую воевал с Деникиным. Теперь вот в угро.
— Игорь Семёнович…
— Чего тебе, Бодров?
— Мне бы оружие: револьвер или пистолет.
— В бою добудешь.
Он засмеялся.
— Снова шучу, Бодров. Служебное оружие получишь… скажем, через недельку. Никто тебя сразу гоняться за бандитами не пошлёт. Поработаешь с бумагами, освоишься.
Без шпалера было несколько неуютно, но перечить начальству я не стал. Так и быть, недельку переживу. Тем более по старым ментовским традициям на новичка спихивают всю бумажную волокиту. Уверен, в одесском угро всё точно так же.
У Кабанова была грузная расплывшаяся фигура, при этом, как я успел заметить, он слегка прихрамывал на правую ногу.
— Это у вас после ранения?
Он не сразу сообразил.
— Что⁈ А, в смысле — нога?
— Да. Вижу, прихрамываете. В ногу ранили?
— Если бы… Меня куда только ни ранило: и в грудь, и в спину, и в руку, а вот по ногам больше повезло — ни одной царапины за всю гражданскую. Это у меня после Сиваша началось, когда мы его в ноябре двадцатого через брод форсировали. Врачи говорят — ноги застудил.
Прихрамывая, он довёл меня до филёнчатой двери, на которой канцелярскими кнопками был прикреплен бумажный листок с надписью «Оперативная часть 3-го района».
— Всё никак руки не доходят нормальную табличку сделать, — вздохнул Кабанов и толкнул дверь.
За ней находилась большая и холодная комната, в которой пятеро мужчин разных возрастов сгрудились возле шестого — высокого, вихрастого, фигурой и крупными чертами лица напоминавшего Маяковского.
Я понял, что он рассказывает анекдот.
— Стоит, значит, мужик на трамвайной остановке. Тут к нему подходит его сосед — еврей. Спрашивает: что делаете? А мужик мнётся, не знает, как ответить, чтоб не обидеть. Скажу — трамвай ожидаю, неправильно поймёт. Трамвай поджидаю — та же история. Наконец, придумывает, как выкрутиться: я, говорит, трамвай подъевреиваю.
