Тверской Баскак (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Еще не рассвело, но темнота уже начала отступать. В лунном свете сверкающий белизной иней делает ночную мглу сероватой и прозрачной. Изо рта вырывается облачко пара. Ночью подморозило, что совершенно неудивительно — начало ноября. Уже почти два месяца как я торчу здесь, в орде хана Кулькана. Торчу с того самого дня, как в Большой ханской юрте старшие сыновья князей Ярослава Киевского и Михаила Черниговского от имени своих отцов присягнули на верность Великому монгольскому хану Угедею и наследнику улуса Джучи — хану Бату.

Замерзшая трава хрустит под мягкой подошвой сапог, кутаюсь в овчину, а в голове всплывают четкие картины прошлого, словно это было вчера.

Большая юрта наполнена полумраком, по кругу сидят мрачные, похожие на изваяния, чингизиды. Посольство русских князей в середине. Все сделали как научил аль Хорезми. Вошли, опустились на колени, поклонились хану и уселись на ковре, скрестив ноги. В дальнем от входа конце в шелковом китайском халате застыл в высокомерной позе глава западного похода Бату хан. На вид из всех присутствующих монгол он выглядит моложе всех. Гладкое безусое лицо, узкие прорези темных глаз, на чуть желтоватой коже ни единой морщинки. Вспоминаю — ему сейчас лет двадцать семь, двадцать восемь, не больше.

Обвожу взглядом каменные лица ханов и вдруг понимаю, почему курултай выбрал именно Батыя главой этого похода. Угедей не идиот, чтобы доверить стотысячное войско одному из сыновей Чингиза — уж больно большой для того соблазн. А Батый что, он слишком молод, к тому же всего лишь внук Чингиз хана, таких вон с пару десятков наберется, а значит, даже если ему придет в голову мысль отколоться от империи, то остальные чингизиды его точно не поддержат. Собственные амбиции пересилят.

Пока в голове крутились эти мысли, Турслан Хаши сделал почтенному собранию пространный доклад о своей миссии и о достигнутых договоренностях. Я перевел его речь молодым русским князьям, а затем они поочередно присягнули на верность Великому хану Угедею. Бату принял эту клятву верности с неподвижной, бесстрастной маской на лице. Это была официальная церемония, здесь главное форма — о реальных вещах уже договорились заранее.

Когда «представление» закончилось, Бату выдал свое решение.

Вся орда продолжает движение на юг, на зимовку и отдых после тяжелой Булгарской кампании. Там в степях северного Кавказа начнется подготовка для дальнейшего похода на запад.

Завершая свою речь, Батый торжественно объявил:

— Будущей весной мы вернемся в верховья Дона и вместе с русскими союзными князьями присоединим северные земли к улусу Джучи.

По тому, как соглашающе закивали головы чингизидов, стало понятно, что это уже не раз оговоренное и выверенное совместное решение. Облегченно выдохнув, я было подумал, что на этом все — точка, можно расходиться, но тут неожиданно попросил слова киевский княжич. Большинство присутствующих покосилось на него неодобрительно, мол, не по чину, да и вообще, он здесь не для того, чтобы рот открывать, но Батый знаком разрешил — говори.

У монгол говорящему вставать не требуется, излагаешь сидя как сидел, и к такому тоже еще привыкнуть надо. Я, например, пробовал. Отвратительно выходит, дыхание сбивается, тембр голоса не тот, и вообще, связность речи постоянно сбивается, но Александр ничего, справился. Голос его зазвучал уверенно, и я начал переводить.

— Нет, — говорю вслед за ним, — до весны ждать не надо. Будет намного лучше, если проведем поход этой зимой.

В Большой юрте после этих слов наступила такая тишина, словно все дышать перестали. Княжич не согласен с решением хана! Не то, чтобы это бог весть какой проступок, совет для того и собирают, чтобы все мнения выслушать, вот только, видать, мнение руссов никого не интересовало.

В этой тишине к уху Батыя нагнулся сухой старик, сидящий справа, и шепотом довел ему свое мнение. После этого Батый бросил на княжича взгляд, означающий только одно — хорошо, обоснуй.

Надо отметить, Александр подготовился и довольно дельно растолковал суть дела, а я постарался также толково донести смысл до монголов.

Мол, если начать поход весной, то смерды не засеятся, а значит урожая осенью не будет. Не будет урожая, будет голод, и тогда нечем будет платить налоги не только в этом году, но и в последующих. Людишки разбегутся, земля оскудеет и не получат свое не только князья, но и Великий хан, а вот если провести зимнюю кампанию, то совсем другое дело — урожай уже собран, конница пашни не вытопчет.

Он смело взглянул в глаза Батыя и добавил:

— Раз русская земля войдет в улус Джучи, то и относиться к ней надо как к владениям хана и не зорить зря.

Слово главы похода должно быть последним — это непреложный закон, поэтому Батый молча обвел взглядом сидящую по кругу высокородную родню.

Ответил почему-то Кулькан, он хоть и не чингизид, но прямой потомок Темучжина, и на слово в совете право имеет. Он здесь не самый молодой, но, видимо, самый нетерпеливый, раз вызвался первым. Ответил с ленцой, словно объясняя неразумному то, что уже обсуждалось до него не раз.

— Зимой в тех местах снега может быть по пояс, а это значит, — усмехнулся он, повторив мою интонацию, — подножного корма для скота нет, маневра для конницы нет, города урусов превращаются в ледяные крепости…

Он многозначительно замолчал, словно давая понять, что если аргументов недостаточно, то он может накидать подобных доводов еще сколько угодно. Отметив про себя, что слова монгола вполне убедительны, я перевел их Александру и с интересом стал ждать, чем тот ответит. Княжич тянуть с ответом не стал, явно было, что подобные контраргументы его нисколько не смущали.

— Великий хан, — не отвечая Кулькану, он обратился напрямую к Батыю, — все это так, но только если на Русь вторгнется чужеродный завоеватель. Тогда да, вся земля от мала до велика поднимется на защиту, а вот если князь киевский Ярослав пойдет войной против князя владимирского Юрия, то города вмешиваться не станут и помощи не дадут ни тому ни другому. Городское вече в таких случаях редко когда встает за своего князя, чаще городская господа склоняется к решению, что это дела семейные, и пусть князья сами выясняют кто из них правее, а им, горожанам, без разницы с кем договариваться с Юрием ли, или с Ярославом.

После этих слов, к выражению недовольства на лицах степняков добавилось еще и удивленное недоверие. Настолько явное, что в наступившей затем паузе я успеваю мысленно съязвить:

«Что, господа монголы, трудно поверить в существование демократии?»

Александр же, выдержав театральную паузу и обведя взглядом сидящих чингизидов, продолжил:

— Предложение у меня такое. Наши отцы, — тут он глянул на Ростислава Черниговского, — к ноябрю соберут свои дружины, поднимут ополчение и выдвинутся к верховьям Дона. Здесь они соединятся с выделенным им в помощь твоим отрядом, хан, и отсюда объединенная армия под стягами князей киевского и черниговского направится к Рязани и дальше на Владимир. В этом случае города предпочтут в свару князей не ввязываться и в осаду за их интересы не садиться, а предложат как Ингваревичу Рязанскому, так и Юрию Всеволодовичу решать свои обиды в поле, в честном бою. Как пойдет дальше, сейчас можно только предполагать, но если мы будем двигаться стремительно и не позволим Великому князю Владимирскому собрать всех своих сторонников, то шансы на быструю победу очень неплохие. Поэтому, не задерживаясь на осады и грабежи, а лишь принимая присягу с городов, армия пойдет прямиком на Владимир. Заняв Великое княжение Владимирское и разделив всю русские княжества по своему разумению, наши отцы поклонятся Великому хану сей землей и станут его верными вассалами. Таким образом, уже к весне и без больших потерь ты, Бату-хан, сможешь присоединить к империи всю землю Русскую.

После того как я закончил перевод, по кругу побежал разноречивый монгольский шепот.

— В словах уруса есть смысл.

— Чушь, нельзя доверять инородцу!

— Города не подчиняются своим владетелям. Что у них за порядки⁈