Темноводье (СИ) - Кленин Василий

Санька слушал Шамана, впитывая каждое слово. А потом засыпал его вопросами о непонятном. Вскоре Маркович всё чаще разводил руками:

— Саша, пойми, в истории много лакун… Ну, темных мест.

Он стал приносить ему сборники с исторических конференций, авторефераты, вузовские методички. Санька продирался сквозь зубодробительный научный язык, выхватывая то, что ему было интересно. Вскоре стало ясно, что историю Амурской земли в отрыве от общей истории трудно понять. Известь обложился уже толстенными книгами. Все эти цари и князья его угнетали, но надо было усвоить, чтобы понимать картину в целом.

Но история оказалась не редкость подлой наукой. Когда открываешь одну дверь — за ней становится видно еще минимум три закрытых! Вот взять Китай. Санька всегда думал, что Китай он и есть Китай. И живут в нем китайцы. Хрен там! Куча народов, куча правящих династий, куча завоеваний. Вот как понять, с кем воевал Хабаров, а после Кузнец? С маньчжурами или с китайцами? Ведь тогда маньчжуры сами еще воевали с китайцами. Значит, русские с китайцами выходили союзниками? Но маньчжурские богдыханы называли себя императорами Китая и правили уже тогда из Пекина. А потом вообще в их войсках против русских и корейцы воевали! Они завоеваны были?

Китайский аспект амурской истории оказался еще запутаннее. Со вздохом Известь принялся за новую задачу, только тут неожиданно вскрылась проблема.

Глава 11

Беда в том, что ответы на новые вопросы искать почти негде. Если по русской истории книг было — за всю жизнь не перечесть, то по китайской — кот наплакал. Плакал Шаман, от сердца оторвавший пару томиков.

— Понимаешь, книги китайских историков не переводят, — пожал он плечами. — Ты же понимаешь: политика. Но скажу тебе так, что в Китае история местами совсем другая. Китай века назад создал какую-то иллюзию и старательно верит, что в ней и живет. Вроде бы сейчас у них у власти коммунисты, а от иллюзий никак не избавятся.

— Может, у каждого народа есть свои иллюзии по поводу собственной истории? — грустно предположил Санька. — А другие их не понимают.

— Очень может быть, — улыбнулся учитель. — Только ты особо на этот счет не распространяйся.

— А чего это? — сразу вздыбил шерсть на загривке Известь. — Вон, по телику чего только не говорят.

— Просто, если ты прав, то эти мысли в любое время людям будут неприятны.

Запертых дверей было много, ключей — мало. Но все-таки Санька постиг немалую часть иллюзорного мира, который проступал теперь вокруг него почти постоянно. И в итоге, когда с матерью сели думать о его будущем, вдруг стало понятно: податься ему особо некуда с его двумя пятерками по физре и истории.

— Не для того мы тебя в десятый класс потащили, чтобы ты теперь в техникум пошел, — заявила мать и постановила. — Будешь в пединститут поступать.

Шаман идею одобрил.

— А что? Времена, когда истфак был для партийных, прошли. Сегодня на отсутствие комсомольского значка даже не посмотрят. И характеристика не так важна. Главное — экзамены сдать так, чтобы им не придраться.

Санька был уверен, что уж экзамен по истории он сдаст. Ведь в кружке он уже год считался первой звездой. Даже среди ботаников. Но, когда Шаман начал с ним индивидуально готовиться, оказалось, что он еще толком ничего и не знает. Всё чаще выпускник слышал от наставника хмыканье, полное сомнения… И это его сильно злило! А злость Саньку кидала в разные стороны: то он две ночи не спал, обложившись книгами, то приходил домой в заблеванных штанах.

Лето пришло неотвратимо и внезапно. Отмахался кое-как от выпускных экзаменов, списав контрольную по математике, и понес документы в хабаровский пед. Там их приняли, но с таким видом, что с бумаг немедленно начнут стряхивать грязь, едва он отвернется.

«Ноль шансов» — тоскливо подумал Известь. Фальшиво-бронзовый Пушкин на входе старательно смотре куда-то в землю — видимо, был согласен. И все-таки на экзамене Саньке фортануло. Отвечать он сел к женщине, которую не могли ввести в заблуждение жалкие попытки причесать с пробором нестриженные волосы и спрятать бунтарское сердце под рубашкой, застегнутой на все пуговицы.

— Фамилия? — строго спросила она.

— Коновалов.

«Училка» пробежала глазами длинный список абитуры и многозначительно постучала обратной стороной ручки по столу.

— Угу… — протянула она, не поднимая глаз.

А у Саньки еще и билет выпал муторный «Формирование феодального абсолютизма в России» и «Триумфальное шествие Советской власти». Боевой настрой спал, но кое-что он все-таки наболтал. «Училка» подумала-подумала, да и решила потопить явно случайного человека в этих академических стенах.

— Давайте, я вас по программе в целом поспрашиваю…

Где ж тут везение? А заключалось оно в том, что «училкой» была Татьяна Яковлевна Иконникова, специализацией которой была как раз история Дальнего Востока. В XX веке, конечно, но сути это не поменяло — из Саньки потоком потекли факты, даты, имена. От героев Гражданской войны и до самого принца Агуды. Когда диковатый абитуриент принялся еще и ссылаться на имена исследователей, у которых он подчерпнул тот или иной факт, завороженная Иконникова поставила «пять», а потом, на комиссии, просто продавила «подающего надежды мальчика».

Счастливый Известь старательно пробухал с дружбанами весь август, восполняя прожитые всуе месяцы — и стал студентом. Только вот в институте ему тоже не понравилось. Их с первых недель начали загружать диаматом и истматом, тогда как за окном вуза буйным цветом распускалась совсем другая жизнь. Жизнь, отвергающая все эти законы и принципы. За окном жирел культ бабла, хотя, сами деньги обесценивались. Открывались кооперативы, процветала форца, а всех их старательно ставила на бабки уличная братва.

«Легкие деньги» — вот он, «Отче наш» новой религии. И Санька, конечно, читал эту молитву каждый раз перед сном. А еще чаще — утром, перед поездкой в пед. Потому что в школе форма, и там легче скрыть своё нищебродство. А вот в институте уже всем всё видно. Вчерашние школьники (кто мог себе позволить) из кожи вон лезли, чтобы показать личное материальное благополучие. Санька уже посмотрел «Курьера» и был «идеологически» готов к проблемам в чужой стае. Но одно дело — понимать, а другое — каждый день чувствовать косые взгляды. И видеть, как девчонки улыбаются не ему.

Он искал подработки, только денег там давали — кошкины слезы. А купить на них можно было всё меньше и меньше. Нужны были именно «легкие деньги». Глупо горбатиться за чирик, когда рядом кто-то в карман кладет сотенные. Бронзовый Ильич на порядки симпатичнее красного. Санька ни разу не видел потрепанной сотки, тогда как все десятирублевки вечно затерты и замызганы. Он сходил несколько раз с пацанами в заброшенные цеха в Кировском. Но много оттуда не унесешь, а потом их всех едва не поймали мильтоны. Спекулировать? Но «чтобы продать что-нибудь ненужное, сначала надо было купить что-нибудь ненужное». Школьный кореш Булка обзавелся двухкассетником и вовсю продавал записи. За свежие альбомы и рубль давали. Санька вступил в «кооператив» и стал приводить к другу клиентов из педа, но 10 копеек с покупателя — не очень жирный барыш.

А потом в жизни Извести, который никогда не чурался новых впечатлений, появился Шаха. Уже здоровый парень. Года на три старше. Когда-то давно он, по блату, тоже поступил на их факультет, с горем пополам пролез сквозь сито первой сессии, но вторая его срезала. В армию Шаху почему-то не взяли, и он частенько заходил в альма-матер. Когда чисто пообщаться, а когда и развести кого. С Шахой не связывались, ибо блат его находился где-то в ректорате, а на улице у него имелись «дружки». Особенно тяжко приходилось абитуре, настал черед и группы Саньки.

Правда, тут Шаху ждал облом. Завалившись в аудиторию к зеленым первачкам, он попал в аккурат на Известь и после двух-трех фраз опознал в нем правильного пацана. В тот же миг он сменил интонации с наезжающих на покровительственные, норовил после каждой реплики крепко хлопнуть собеседника по плечу и наконец, вообще позвал вечерком прогуляться. Санька никогда не считал зазорным разрулить конфликт базаром. Но понимал, что конфликт-то сам собой не исчезает, и заднюю врубать нельзя. Так что согласился.