Дмитрий Дудко - Воины Солнца и Грома
Рахиль метнулась к беснующейся жрице, но десяток рук тут же схватил торговку и швырнул под ноги толпы. Пытавшиеся заступиться сами были побиты дюжими молодчиками, собравшимися у воза. Клеарх поднял суковатую, словно Гераклова палица, дубину:
— Вперед, во имя Зевса! Смерть врагам рода человеческого! Грабь их дома — там нет ничего честно заработанного!
Его люди, рассредоточенные в толпе, подхватили крик, потрясая оружием, и вот уже вся толпа обратилась в орущее, кровожадное скопище. Несогласные думали лишь о том, как отсюда выбраться целыми.
Иудеи, успевшие скрыться в синагоге, поплатились домами и имуществом. Не успевшие — жизнью. Молить о пощаде было тщетно: всякий убийца и насильник мнил себя сегодня Гераклом, истребляющим чудовищ. Все, что ночью творили демоны, теперь делали люди.
* * *Подойдя к синагоге, толпа невольно остановилась: поперек улицы стояли, положив стрелы на тетивы, два десятка конных сарматов, а за ними — иудеи с копьями, мечами, палками. Клеарх готов был повернуть назад, но толпе, успевшей хлебнуть вина из разбитых погребов, уже было море по колено. В сарматов полетели камни, черепица, факелы. В ответ разом загудели тетивы, и два десятка самых отчаянных головорезов рухнули на мостовую. Со свистом и гиканьем степняки понеслись вперед, рубя направо и налево длинными мечами. Последнее, что увидел Клеарх, был акинак, вонзившийся ему в глазницу, и торжествующее лицо совсем юного золотоволосого сармата. Из стаи голодных волков толпа мигом обратилась в перепуганное стадо, где каждый думал лишь о том, чтобы унести ноги.
Загнав часть толпы в переулок, сарматы остановились. Курчавобородый армянин вытер меч о конскую гриву.
— Хватит с вас, дурачье? Хотите знать, кто напустил на вас демонов? Два некроманта: Захария Самаритянин и Клавдий Валент. Зачем напустили? А чтобы вы туг истребляли друг друга на потеху тем, что на акрополе. Я, князь Мгер Арцруни, сказал бы это вам раньше, если бы вы честным людям верили больше, чем ворам.
Оробевшая было толпа разразилась криками:
— На акрополь! Сжечь дом этого Валента! Сбросить со скалы обоих колдунов! Побить их камнями!
Греки и иудеи, только что готовые растерзать друг друга, вместе двинулись к воротам акрополя. А оттуда уже спускались, выставив копья над щитами, солдаты в доспехах. Раздалась команда, и они замерли, перегородив улицу. Из переулков вдруг высунулись копья городской стражи. Перед строем появились чернявый, похожий на перса, стратег Ахемен и важный седобородый саддукей Мельхиседек, старейшина кагала.
— Стойте, граждане Пантикапея! — поднял руку Ахемен. — Куда вы идете и за чем?
— За справедливостью! — выступил вперед Элеазар. — Выдайте нам Левия бен Гиркана и Захарию Самаритянина, чернокнижников. И Потоса, сына Стратона, который нанял их, чтобы спустить на город демонов.
— Элеазар, ты обвиняешь почтенных и благородных людей, — развел руками Мельхиседек. — Разве пристало иудею обвинять иудеев без доказательств, да еще на улице, перед… иными народами?
— Мои слова может подтвердить Рескупорид, наследник царства. А еще — Инисмей, сын великого царя аорсов. И еще один сармат царского рода.
— Это дело такой важности, что рассудить его может только царь Котис, — сказал Ахемен. — Подождите его возвращения. Ручаюсь, что никто из обвиненных вами не покинет города. Бросать же в тюрьму столь уважаемых людей без царского повеления…
— Храбрейшие сарматы! Да наградит вас Бог за спасение сотен безвинных иудеев. — Мельхиседек извлек из складок плаща объемистый мешочек. — Здесь по десять денариев на каждого. А на постоялом дворе вас будет ждать щедрое угощение за счет нашего кагала. Как саддукей я верую, что благие дела должны вознаграждаться на этом свете, ибо на том нас уже не ждет ничего хорошего.
— Вас действительно не ждет, — буркнул Элеазар.
* * *Небольшая полуподземная комната в доме Валента была обставлена скромно, хотя и не совсем обычно: стены, завешенные черной и белой тканью, жертвенник со светильником и курильницей на нем, плавильная печь, два шкафчика, полки с книгами, стол, уставленный сосудами странных форм. Только выглядывавшие из приоткрытого шкафчика человеческие и звериные черепа, кости, головы мумий и другие столь же милые предметы позволяли догадаться, чем занимаются здесь хозяин с почтенным рабби Захарией.
Сам Захария сейчас раздраженно ходил по комнате, поглядывая на стол, где из черного глиняного кувшина выглядывала лысая голова клыкастого Мовшаэля. В углу сердито ворчал Орф.
— Трусы, бездельники! Не справиться с тремя сопливыми мальчишками!
— Господин, там был еще армянин, сразу видно, маг, а у него такой меч с германскими письменами…
— Втроем, да еще с мечом Белфегора, как-нибудь одолели бы. Будь у вас на плечах головы, а не то, чем только невежд пугать! Где твои дружки?
— Увы, они погибли телесно и духовно…
— Или прячутся там, где до них не дозовешься. А ты с перепугу нализался и явился только теперь, когда чернь требует моей выдачи! Закупорить бы тебя в этом кувшине да бросить в море, как заведено у арабских магов, и пусть тебя выловят Люцифер с Вельзевулом, если ты им еще нужен,…
— О господин, позволь ничтожному и нерадивому слуге искупить свою вину!
Захария остановился, сложив на груди руки. Его глаза засветились дерзким огнем.
— Да, трех бестолковых демонов для этого городишка мало. Этой ночью я устрою такое, о чем здесь будут помнить веками!
Орф радостно взлаял.
— Слушай приказ, пьяная клыкастая свинья из воинства Луны: явишься Потосу, заберешь у него семь тысяч сестерциев и скажешь, чтобы готовил четырнадцать тысяч. Завтра все, кто доживет до рассвета, будут знать, что Котис и его сын прогневили богов. Да, заверь еще Потоса, что ни его склады, ни акрополь не пострадают. Деньги пересчитает Орф, ясно? А потом вселишься в сына Котиса и будешь ждать нового приказа.
— У него такой амулет — Горгона на драконьем зубе…
— Тебя, вора, учить красть амулеты?
* * *Элеазар-медник накормил гостей просто, но сытно: пшенная каша, горячие лепешки, молоко, свежие вишни, кислое вино. Рескупориду и даже Инисмею такой стол мог бы показаться бедным, но оба царевича сейчас отсыпались во дворце. Ардагаст же в лесах привык довольствоваться даже меньшим. Сейчас за столом, кроме него и хозяина, были только Мгер и Стратоник — полный лысоватый мужчина с длинными волосами и пытливым взглядом ученого, в запачканном чернилами хитоне. Сам Элеазар, расслабившись, выглядел уже не столь сурово.
— Ну, Мгер, рассказывай, что нового в Армении. Правда, что вы римлян при Рандее под ярмом провели?
— Правда, клянусь Михром! Два легиона! И обоз забрали, и всех рабов освободили. А дурак Цезенний Пет уже успел донести о победе и потребовать триумфа!
— Будет ему триумф от Нерона! — расхохотался Элеазар. — А ты успеваешь всюду, где только бьют римлян и их холуев. Этот меч с рунами, помню, добыл, когда словене-луги и германцы гнали с Дуная короля Ванния.
— На то я и князь Арцруни! Наш род не зря зовут «сасна црер» — Сасунские Храбрецы.
— Какой ты князь? — добродушно усмехнулся иудей. — Ты оружейник, лучший, кого я знаю. А мечом владеешь почище любого князя.
— Что делать, если мои благородные родственники не считают нужным ни знать, ни помнить, что князь Ваган Арцруни взял младшей женой дочь кузнеца? Даже те, кто присутствовал тогда в храме… А сам ты кто? Внук ученейшего рабби Иуды Галилеянина, сын рабби Йаира — и гнешь застежки из медной проволоки.
— Я работаю и по серебру, и по золоту. — Элеазар достал из ящика золотую с бирюзой пряжку в виде трех дерущихся грифонов.
— Аорсы такое любят. Инисмей говорил, это из Бактрии привозят, с востока, — сказал Ардагаст.
— Думаешь, пряжку бактриец делал? Нет, еврей Элеазар… А мой дед был не только рабби, но и воин, Первым в Палестине поднял оружие против Рима. Магией я владею хуже его. А мечом хуже тебя, Мгер. Но от моего кинжала еще ни один подлец не уходил.
— Я вот тоже сын стратега, внук архонта, а сам — не поймешь кто: лекарь, философ, историк, маг. Всего понемногу, а до Аполлония из Тианы все равно далеко, до Пифагора и подавно, — развел руками Страто-ник. — Братство Солнца как раз для таких непутевых, как мы, что не умеют устраиваться… на чужой шее. Просто служим людям всем, чем нас боги наделили, и не можем иначе. Как Солнце не может не светить и не греть, даже из-за туч.
— Даждьбог-Солнце — самый добрый из богов, — кивнул головой Ардагаст. — Перуна… ну, Зевса, боятся, а его любят.
— А как у вас в Палестине? — спросил Мгер Элеазара.
— Готовимся. Добываем оружие, деньги. Выкупаем братьев из тюрем — благо, наместник Альбин жаден до денариев и шекелей. Наших все больше… только я этому не рад. Потому что не верю господам! Если даже этот хлыщ Элеазар, сынок первосвященника, говорит теперь: «Я зелот, я за свободу Иудеи»… Продадут же они нас, как дойдет до дела! И пусть! — Глаза иудея сверкнули дико, неукротимо, как у степняка. — Будем биться, пока останется хоть одна крепость. А не сможем оттуда прорваться в пустыню — все убьем себя и своих родных, но на невольничий базар нас не погонят!
