Вильгельм Зон - Окончательная реальность
– Посмотри, что там! – от восторга Вильгельм перешел на «ты». – Спас Эммануил с архангелами. Владимиро-Суздальская Русь. Домонгольский период. А сюда погляди! Святой Георгий. Новгород. ХII век. 40-е годы. Девятьсот лет прошло, – и Новгород с Владимиром снова враги. А это? Дмитрий Солунский. Небесный покровитель Всеволода Большое Гнездо. Дмитров. Начало ХIII века. Дмитров, кстати, тоже основал Юрий Долгорукий. Теперь, как и Москва, пограничный город. Псков и Вологда в разных странах. Тверь и Ростов – тоже.
Вильгельм остановился перед иконой святой Варвары.
– Боже! Как они рисовали. Трудно поверить глазам… Какие краски! Вторая половина ХIV века. Углич. Кстати, через двести лет в этом городке раз и навсегда изменится русская история.
– Почему раз и навсегда?
– Потому что в Угличе зарезали маленького царевича Димитрия, и род Рюриковичей пресекся.
– Это мне известно, но почему «раз и навсегда»? Разве история не меняется вот так «раз и навсегда» каждый день?
– Лишь на первый взгляд. На самом деле большинство событий, какими бы важными они ни казались, не способны повлиять на ход истории. Она как паровоз. Есть только некоторые особенные маленькие камушки, способные пустить ее под откос.
– Но откуда вам знать, где тот самый камушек. Человек не может знать, где развилка.
– Современник не может. А историк, исследующий прошлое, может. Возьмите Тита Ливия. Он же описал возможный сценарий борьбы Рима с Александром Македонским, если бы тот не умер.
– Домыслы! Проверить невозможно. И в этом случае Тит Ливий мало чем отличается от всех этих псевдоисториков и бумагомарателей, сочиняющих жалкую фантастику в духе «Сталин наносит ответный удар». Не о чем спорить. Пойдемте лучше дальше. Перед парсуной Скопина-Шуйского разговор снова повернул к развилкам истории.
– Вот Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Мог бы стать русским Наполеоном ХVII века, если бы не отравили.
– Не стал, значит, не мог, – уже злился Умберто.
– Выходит, вы не верите в предначертание и в судьбу. Вы не верите в то, что будущее существует и его можно увидеть.
– Нет. Зато я верю в то, что будущее можно изменить. Я верю в Прогресс и Просвещение.
– А как же предсказатели?!
– Что касается предсказателей, не сомневаюсь, что это одна из самых доходных профессий, а также и самых легких.
– Значит, и в чудеса не верите?
– Нет.
– Ну а Винфилд?[2]
– Что Винфилд?
– Его проповеди, его книги?
– Книги пишутся не для того, чтобы в них верили, а для того, чтобы их обдумывали. – Умберто помолчал. – Но вам-то зачем знать будущее, мой юный мыслитель?
– На бегах хочу выиграть, – резко закончил беседу Вильгельм.
Они миновали трехметровую копию Медного всадника, установленную перед входом в залы искусства XVIII–XIX веков.
Осмотрели передвижников и подошли к ХХ веку. Нет ничего лучше русского супрематизма, конструктивизма, кубизма и футуризма; неплох также лучизм и аналитизм.
Умберто был потрясен. Само собой, он понимал, что итальянский фашизм – это диктаторский режим, но, как и многим другим европейским интеллектуалам 60-х, ему казалось, что по сравнению с советской диктатурой их система плюралистична.
В Италии архитекторы наряду с псевдоколизеями проектировали новаторские здания. Считалось, что в СССР такого не было. Кроме неореалистической живописи с названиями вроде: «Ментальные состояния, называемые фашизмом» или «У радиоприемника. Слушая выступление дуче» – в Италии существовало искусство для искусства. Пропаганда внушала, что при Сталине оно подлежало немедленному уничтожению. «В Совдепии авангардистов ставили к стенке, поэтому фашизм все-таки лучше» – вот главный миф 60-х, рассыпавшийся сейчас на глазах Умберто. Он устал и был подавлен.
– Пойдемте в графический кабинет – там спокойно, – попросил он.
– График, пошел на фиг, – изрек Вильгельм и двинулся по направлению к современному искусству.
Спросил Глазунов Кабакова: Илья,
Кто лучше работает – ты или я?
Господь их услышал, сказал тихо:
Братцы, зачем вам, великим, друг с другом тягаться?
Создатели экспозиции современного искусства могли бы взять эти строки поэта в качестве эпиграфа к своему необычному решению: посетитель оказывался перед двумя входами. В некотором смысле их правильнее было бы назвать выходами. Выбрав один из двух входов-выходов и познакомившись с современными авторами, вы покидали Третьяковку. В левом проходе любители искусства осматривали одну экспозицию, а в правом выходе – другую. Выбрав, уже нельзя было вернуться назад, не купив новый билет и не пройдя все залы музея с самого начала. Таким образом, озадаченный посетитель стоял перед нелегким выбором. Левая дверь открывала возможность для знакомства с восточнорусским поп-артом, который, несомненно, являлся одним из важнейших художественных течений послевоенного мира. Правая дверь приглашала продолжить осмотр русской реалистической живописи, с невероятной мощью расширяющей и углубляющей вековые традиции. Договорившись встретиться на улице, Вильгельм пошел налево, Умберто двинулся направо.
Послевоенный реализм в основном носил исторический характер. Вот «Тост за победу» – работа классика еще советской живописи Герасимова. Тбилиси, февраль 42-го. Щедрый грузинский стол. В центре Буденный. В руках отнюдь не кавказский кубок, а простой граненый стакан. Вокруг офицеры Закавказского военного округа. Рядом с маршалом соратники по Первой конной – бравый рубака Городовиков, только что назначенный командовать Закавказским фронтом Тюленев, еще молодой Гречко, нынешний министр обороны Восточной России. Нет только старого друга Ворошилова. Нет и Лаврентия Павловича…
Переворот, проведенный людьми Буденного в Тбилиси, по оголтелости напоминал погромы, которыми прославились конармейцы еще в Гражданскую. Несостоявшийся диктатор Кавказа, тем не менее, опять сумел сбежать. Поимка и ликвидация Берии, осуществленная чуть позже группой Скорцени, остается одним из загадочных эпизодов Второй мировой войны. Зачем руководству СД понадобилась эта операция, неизвестно. Некоторые говорят, что сыграли роль деньги партии, которые, возможно, контролировал Берия, другие полагают, что это был своего рода подарок новому русскому правительству, кто-то просто считает, что «он слишком много знал».
А вот и знаменитая картина Александра Дейнеки «Шах и мат». На полотне – плечистый русский офицер играет в шахматы с небритым немецким военнопленным. Великодушное довольное лицо русского, да и вся его фигура, скорее похожая на фигуру атлета, чем шахматиста, демонстрирует полную уверенность в великолепном ходе, неотражаемой атаке, неминуемо ведущей к победе в партии. Немец напротив – грустен. Серое лицо почти сливается с серым мундиром. Кажется, что перед нами как раз шахматист, но шахматист, внезапно осознавший, что проиграл. Ссутулившись, он как будто размышляет не над ответным ходом, которого нет, а над своей горькой, постылой судьбой. Играющих окружают веселые наблюдатели. Американцы и англичане в диковинных пилотках и сетчатых касках смеются, перемигиваются, что-то шепчут друг другу – одним словом, очень довольны. Экскурсоводы любят эту картину, потому что здесь есть что порассказать. Весна 1942-го выдалась многообещающей для Вермахта. Решив в основном свои задачи на севере и в центре, германская армия начала наступление на юге. Форсировав Керченский пролив и выйдя на Таманский полуостров, она готовилась к битве за Кавказ.
Неожиданно для многих 10 марта части Закавказского военного округа под командованием Тюленева, вместо того чтобы готовиться к обороне, вошли в Иран. Шаха Пехлеви свергли через 12 дней после начала вторжения. Новый премьер отдал приказ о прекращении сопротивления, и 24 марта вооруженные силы Ирана сложили оружие перед союзниками. В течение нескольких дней Иран утратил суверенитет и превратился в гигантский плацдарм для подготовки англо-американского вторжения на Кавказе.
Гитлер был шокирован внезапностью изменения ситуации. Руководитель абвера Канарис и несколько других офицеров разведки оказались в гестапо. Чтобы находиться ближе к действующей армии в изменившихся условиях, Гитлер перенес ставку в Винницу. Пытаясь выиграть время и опередить союзников, он отдал приказ о «величайшем наступлении». Все силы – на завоевание Кавказа и Сталинграда. Это главное!
Русская армия усиливала сопротивление. Счет шел на дни, так необходимые для концентрации англо-американских дивизий в Иране. «Настал момент прекратить отступление – ни шагу назад», – этот приказ генерального штаба стал главным в то ужасное лето. Отчаянное сопротивление продолжалось день и ночь. 9 августа 1942 года, под звуки Седьмой симфонии Шостаковича, транслируемой с утра по российскому радио, с плацдармов в районе Джульфа – Тебриз массированная переброска англо-американских войск к театру военных действий, известная в истории как операция «Шах и мат», началась. В тот же день 17-я армия Гота при поддержке 3-й румынской армии взяла Краснодар, одновременно пал город нефтяников Майкоп. Гитлер мечтал о первой кавказской нефти. Но нет – нефтяные промыслы Майкопа успели уничтожить. Разрушения оказались столь значительными, что добыча нефти там возобновится только в начале 50-х.
