Жан Распай - Стан Избранных (Лагерь святош)
Пока ещё есть время!
Префект полиции набрал номер канцелярии Елисейского дворца и потребовал соединить его с министром внутренних дел. Ему ответили: совещание в самом разгаре и министр не может с ним говорить. Не сейчас! А когда?! Префект в сердцах шмякнул трубку аппарата на место. Всего сорок пять минут до судьбоносного обращения главы государства, а они всё ещё ничего не решили! Префекту, как и всем прочим, оставалось только одно: ждать.
Может быть, в этом причина?!.
Восемь
Улыбка Баллана совершила невозможное. Как часто человеку не нужно ничего больше, чтобы поверить в себя. Слава богу! Несмотря на всё своё безбожие, Баллан мысленно возблагодарил Всевышнего. Разумеется, так, как он только и умел — язвительно, ёрнически. Эй, ты там, наверху, подумал Баллан. Если бы ты так же, как я, слушал речи этого дерьмоеда в последние три дня, тебе следовало бы удавиться от зависти, — всего одна моя улыбка превратила его в настоящего трибуна! Тысяча лет нищеты и деградации, — а всё для чего? Чтобы произвести на свет самого потрясающего болтуна из гущи народа, какого эта страна сроду не видывала. Как тебе нравится моё чудо?! Могу лишь сказать: рано или поздно это должно было произойти. Может ли человек, всю жизнь копошась в дерьме, изучив все отхожие места вдоль великой реки Ганг, каждый день пропуская это самое дерьмо между зубов и смакуя его языком, не знать всей правды о человечьей породе? Он знал всё, что следовало знать. Он просто не знал, что он всё это знает, вот ведь какая штука. А теперь он понял. И мы с тобой оба знаем, приятель, куда это нас заведёт. Хочешь сказать, это твоя идея? Нет, ты серьёзно?! Даже если и так, — я собираюсь увидеть результат, прежде чем тебе удастся уверить меня в том, что ты есть. И я хочу тебе сказать: это точно было бы самым лучшим, самым ясным доказательством твоего бытия!
Реку у пирса запрудили тела. Они качались на волнах вокруг деревянных свай, и одежда бедняг всплывала то тут, то там, — белыми островками в чёрной воде. Некоторые ещё боролись за жизнь, но большинство уже захлебнулись и плавали, мёртвые, лицами вниз, — некоторые с утра, а некоторые ещё с прошлой ночи, или с прошлого утра, — словно подгнившие плоды, осыпавшиеся с переполненной ими смоквы. Вот, ещё, — упала девушка, прекрасная, как темнокожая богиня. Она рухнула без стона, прямо, как статуя — ноги вместе, руки в золотых браслетах вытянуты вдоль тела. Горячие и густые, словно расплавленный желатин, воды Ганги безмолвно разверзлись, поглощая её. Мгновение спустя упал старик — нагой, высохший скелет, обтянутый кожей, и опустился на дно. Следом за ним полетел ребёнок, извиваясь и корчась, будто зверёк, предчувствующий свою гибель. Потом упали сплетённые в тесном предсмертном объятии дети — мальчик и девочка. Никто не протянул несчастным руки. Зачем? Тех, кого придвинуло к краю, слишком хорошо понимали: они — следующие, они тоже упадут, теснимые необъятной толпой, изливающейся на каждую пристань в порту. Их погружение в пучину вод означало на самом деле не смерть, а жизнь — ведь их несла неодолимая сила, которую невозможно остановить. На пирсе стояла невысокая тележка, а на ней выкрикивал речь тот самый дерьмоед, всё ещё со своим уродцем, которого он держал на жёстких, как камни, плечах. И пусть это звучит, как легенда, — но глаза уродца светились! Его пристальный взгляд сделался настолько осмысленным с той минуты, как Кристофер заговорил с ним, что никто из толпы не мог отвести от него глаз. Люди на пирсе стояли и молча, жадно смотрели. И под действием этого взгляда каждая душа наполнялась священным огнём, благоговейно повторяя имя за именем:
— О, Будда, о Аллах, о Шива, и Гаруда, и Ганеша, — провозглашал дерьмоед, и толпа вторила ему. — О, Кришна, Парвати, Индра и Дурга! О, Сурья, о, Бхаирава, Равана и Кали! — весь пантеон индуистских богов проходил перед мысленным взором Баллана, и каждое имя вызывало в толпе новые взрывы экстаза, один сильнее другого. — Боги пришли навестить младшего из братьев, бога христиан по имени Христос. Боги вытащили гвозди из его рук, сняли с креста, отёрли его лицо от крови, умастили его священными благовониями. Они излечили его, и ввели в свой круг, где он воссел с ними вместе, и сказали ему: «Ты обязан нам своей жизнью. Как ты собираешься отблагодарить нас?»
«Даже Папа не продвинулся так далеко в своём экуменизме», — усмехнулся про себя Баллан, с восторгом наблюдая за происходящим. — «Да, этот говножуй без труда обыграет христиан на их собственном поле. Всепланетный экуменизм. Каково?!»
— И вот, — продолжал дерьмоед, — сошедший с креста маленький христианский бог встряхнул руками и ногами, возвращая мышцам подвижность, и покрутил головой, разминая шею. И сказал он: истинную правду говорите вы, старшие боги. Я обязан вам жизнью, и я подарю вам за это своё царство. Срок в тысячу лет истёк. Народы восстают с четырёх концов земли, и число их, как песок морской. Они наводняют землю, и окружают стан избранных и город возлюбленный!
Дерьмоед умолк, чтобы набрать воздуха в лёгкие. Глаза уродца, сидящего у него на плечах, тотчас потухли. Оратор, кажется, впавший в прострацию, трясся и дрожал.
«Не может быть», — подумал Баллан. — «Проклятье, да кто же ему поверит?! Это же «Откровение Иоанна», глава двадцатая, стихи с седьмого по девятый! Конечно, с изрядной долей отсебятины, но всё же вполне узнаваемо! Его уже всего колотит. Кажется, долго он не протянет. А впрочем… Смотри-ка, — он, похоже, не собирается сдаваться? Что ж, тем лучше, тем лучше…»
Взгляд уродца зажегся опять, засияв, словно маяк в ночи, — паузе конец, понял Баллан.
— Вот что сказал им бог христиан, младший из всех богов…
«Отлично!» — обрадовался Баллан. — «Прямо в яблочко! Эй, Ты, наверху, — знаешь, что будет дальше? Нет? Ну, так я тебе расскажу! И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк! Думаю, тебе прекрасно известно, как всё случится. Ты знал всё с самого начала, но, разумеется, помалкивал. Да ведь? Ну и сволочь же ты! Я полагаю, так ты мстишь нам за то, что мы в тебя больше не верим?»
На берегу Ганги, в тишине, — невероятной, непредставимой, если вдуматься, тишине, — ведь чуть ли не полмиллиона человек сгрудились у самой воды, насколько хватало глаз, и тысячи и тысячи спешили пополнить их ряды, запруживая дороги потоком людских тел, — дерьмоед продолжал своё вдохновенное повествование:
— Вот что он сказал им! И тогда Аллах и Будда, и Шива, и Кали, и Вишну, и Кришна, — все они окружили пустой крест, и Христос стоял в этом кругу вместе с ними. И все они взялись за работу. Они поломали крест на мелкие части, и построили из них лодку, огромную лодку, на которой можно переплыть все моря, и сам великий океан. Громадную лодку, больше, чем «Индийская Звезда»! Потом они сняли с себя все кольца и ожерелья, все подвески и браслеты, и отдали их капитану, и сказали ему: «Мы заплатим тебе, потому что это справедливо. Возьми всё! Ты побывал во всех уголках этого мира. А теперь укажи нам дорогу в рай!» И вот, лодку спустили на воду, и тысячи лодок вместе с ней. А младшего из богов, христианского бога, они не взяли с собой. И он бегал вдоль берега, взад и вперёд, на своих неуклюжих белых ножках, и, рыдая, кричал им вслед: «А я?! Как же я?! Почему вы бросили меня?!» А Будда и Аллах подняли свои мегафоны, чтобы ответить ему, и ветер донёс их ответ до его ушей: «Ты отдал нам своё царство. Время, когда ты мог давать одной рукой, и забирать — другой, прошло навсегда. Если ты настоящий сын Творца Вселенной — пройди по воде, чтобы догнать нас!» Маленький христианский бог храбро вступил в воду, смело, как только мог. И когда вода закрыла его рот и достигла его глаз, он захлебнулся и утонул. И больше никто никогда ничего не слышал о нём, и только в одной забытой всеми священной книге осталось имя его. А путь богов длился и длился. Он был долгим, и море опасностей караулили их на пути. Все, как один, страдали от голода. Даже Аллах, и Будда, и Шива, и Кали, и Вишну, и все люди, что были с ними. Многие, очень многие умерли в пути, и многие родились, чтобы занять их место! Но вот, солнце перестало палить, обжигающий воздух сделался прохладным и ласкал кожу, а не сушил её, как прежде. Западный рай явился во всей красе, раскинувшись перед пришельцами реками молока и мёда, полноводными реками, кишащими рыбой, и полями, полными колосьев, клонящимися к земле под тяжестью зёрен, бескрайними, до самого горизонта. И в этом раю не было ни души, ни единой живой души! Конечно, он был пуст — ведь маленький глупенький христианский бог утонул! Дети-калеки танцуют на палубе «Индийской Звезды», а люди поют, поют всю ночь напролёт. Мы добрались! Мы в раю!
Из сотен тысяч глоток вырвался крик, прозвучавший победным кличем. Баллан поднял голову. На совершенно неподвижном лице уродца открылась страшная щель, из которой и вырвался вой, заставивший Баллана встрепенуться. Это послужило толпе особым, пророческим знаком, и на пирсе снова возникло движение.
