Владимир Тимофеев - Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка
— Лейтенант Микоян, 434-й истребительный, — и чуть погодя, — Владимир.
— Евгений, — сержант пожал протянутую руку. — Простите, товарищ лейтенант, что мы вас чуть было не … того. Неожиданно оно все как-то получилось.
— Ничего, — поморщился летчик, потирая плечо и шею.
…Летчика танкисты действительно чуть было не уконтропупили. Когда он прыгнул вбок под защиту обломков, сержант чисто на автомате пальнул туда бронебойным. Бронебойным. По истребителю. По уже сбитому истребителю, из пушки, бронебойным снарядом. Слава богу, не осколочным, да и промазал к тому же. Танк остановился на небольшом подъемчике, и угол возвышения оказался великоват для прицельного выстрела — снаряд усвистел куда-то за склон оврага. Да еще плюс паникер Синицын со своими воплями "Волки! Волки!". Ну то есть он конечно не про волков орал, а "Фрицы! Фрицы!", но суть дела это не меняет — командира подставил конкретно. Слава богу, разобрались в конце концов…
Винарский окинул взглядом лейтенанта. "А ведь он молодой совсем", — мелькнула мысль. "Хотя нет. Теперь уже нет. Раз через смерть прошел. Удивительно — самолет на куски, а у него ни царапины". И, словно подслушав чужие мысли, летчик глухо и с какой-то обидой проговорил:
— Сбили меня, парни. И убили, — а потом повторил еще раз. — Да, убили. Но я живой. И ни царапины. Почему? Не знаю. Но живой.
Тут лейтенант неожиданно всхлипнул, а потом сел на землю, обхватив руками голову.
— Я же… я же… мне же за ведущим надо… а я…я… — глотая слезы, бормотал он, не обращая внимания на окружающих.
Стоящие рядом бойцы растерянно молчали. Первым опомнился Макарыч.
— Ладно, паря, убиваться тебе, — ободрил он лейтенанта, присев рядом. — Живой, и хорошо. Значит, дашь еще гансам по мордасам.
— Во-во, точно, — подхватил Винарский, устраиваясь с другой стороны. — Я, помнится, в первом бою тоже командира потерял. Это еще в начале войны было, в Прибалтике. Я тогда на бэтэшке заряжающим был…
Рассказом сержанта заслушался даже Барабаш, хотя слышал его уже раз третий или четвертый. Кацнельсон, тот вообще рот разинул, а успокоившийся лейтенант, дослушав историю до конца, смущенно пробормотал:
— Простите, товарищи, расслабился, — а потом, поднявшись с земли, добавил уже нормальным голосом. — И еще. Я все-таки летчик и воевать в небе привык. А тут земля. Так что… командуйте, товарищ сержант.
— Есть командовать. Владимир… Вас как по батюшке-то?
— Анастасович. Но можете меня просто Володей звать.
— Владимир Анастасович…Анастасович, — тихо пробурчал себе под нос Винарский и внимательно посмотрел на лейтенанта Микояна. Прямой, чуть с горбинкой нос, слегка зачесанные назад жесткие волосы. Губы плотно сжаты, а темные, словно бы удивляющиеся чему-то глаза готовы распахнуться навстречу всему миру и любить, любить его до бесконечности, радоваться жизни и дарить эту радость всем, кто хоть на мгновение готов принять в себя неуемный, наполненный молодостью и счастьем взгляд. Девушки, подумалось сержанту, от таких глаз млеть должны, без шансов. "А ведь похож, черт возьми".
— А Анастас Иванович Мико…
— Да, это мой отец, — резко перебил Винарского лейтенант. — Только не надо об этом. Хорошо?
— Извини… Володя, — смутился танкист. — Просто удивился… слегка.
— Да нет тут ничего удивительного, — вздохнул летчик. — Отец же за меня воевать не будет. И брат… тоже.
— Ну тогда, товарищ лейтенант, берите моих двоих и наверх. Осмотреться надо, что-то странно здесь как-то. — покачал головой Винарский и повернулся бойцам. — Сима, Марик! Я к танку, а вы — с лейтенантом. И повнимательнее там.
— Ну что ж, пошли, парни, — Володя достал из кобуры ТТ и, махнув сопровождающим, двинулся наискосок по склону, осторожно переступая ногами по осыпающейся земле. Вооруженные автоматами Барабаш с Кацнельсоном последовали за ним, и через несколько секунд все трое скрылись в густой поросли над обрывом.
— А нам чего? — поинтересовался Синицын у подошедшего к танку командира. Винарский ловко запрыгнул на броню и уселся рядом с люком механика, придерживаясь левой рукой за створку.
— Значит так, Гриш. Осторожненько подъезжаем к самолету… Отлично. Теперь дальше. Видишь, какую он колею нам оставил. В-о-о-т… Аккуратненько… аккуратненько…молодец. Тормозим, глушим… Прекрасно. Ща глянем, чего там дальше.
Спрыгнув с брони, сержант с наслаждением потянулся, вдыхая свежий, чуть прохладный воздух осеннего дня. Легкий ветерок гладил пока еще зеленую траву, лаская волнистой рябью подлесок, охватывал передовые деревья, что одинокими стражниками выстроились вдоль опушки лесополосы, рассеченной наискось шрамом-оврагом, взбивал осыпающиеся желтым и красным кроны молоденьких берез и кленов. Высокие тополя, по всей видимости, первенцы этого тихого уголка, едва слышно шелестели листвой, мерно поскрипывая вскинутыми вверх ветвями.
— Хорошо-то как! — Евгений закинул руки за голову, подставляя лицо под лучи нежаркого солнца, с трудом пробивающиеся сквозь густую листву. Будто и не было года войны, грохота сражений, гибели друзей и врагов, боли и пота, радости побед и горечи поражений. Все это словно осталось там, в овраге, за темной пеленой странного тумана. Сержант обернулся было к Синицыну, мысленно собираясь поделиться с ним внезапно накатившим счастьем, но сухие щелчки пистолетных выстрелов и знакомый треск ППШ мгновенно смели улыбку с закопченого лица. Одним прыжком взлетев на броню, командир танка нырнул в башенный люк, занимая место у панорамы.
— Гриша, заводи!.. Быстрее, едренть! Березу кривую видишь!?..От, дурья башка!.. Да это я не тебе… Левее, левее, полный! Не спи, мать твою! — кляня себя последними словами, Винарский накручивал и накручивал водителя, заставляя того выжимать последние силы из захлебывающихся топливной смесью моторов. Через десять секунд бронированная машина, подстегиваемая без малого двумя сотнями лошадиных сил, с визгом и грохотом проскочила подлесок и вылетела на разбитый асфальт давно заброшенного большака.
* * *Лейтенант поднял руку, приказывая остановиться. Кусты закончились. Низкорослая дикая вишня и колючий терн сменились более привычным для южной степи ковылем.
Марик с Макарычем, ощущая себя почти осназовцами, припали на одно колено и принялись с хищным блеском в глазах осматриваться, наводя автоматы на элементы пейзажа, кажущиеся им подозрительными. Участок лесополосы, из которой вышли разведчики, оказался единственным в ближайшей округе. Всюду, почти до горизонта, тянулась степь, изредка прерываемая невысокими грядами холмов. Терпкий резкий запах сухой полыни щекотал ноздри, некошенные травы колыхались под порывами ветра. А вот войной тут не пахло совершенно.
— Черт, странно как-то, — прервал молчание лейтенант. — Где это мы?
— Да вроде там же, где и были, — с сомнением пробурчал Барабаш. — Только без танков.
— Ага. И без немцев, — подтвердил Кацнельсон. — И вообще, похоже, война тут давно закончилась.
— Н-да, — лейтенант вновь задумался, разглядывая асфальтовую дорогу, виднеющуюся невдалеке и уходящую куда-то за деревья.
— Дорога есть. Значит, и люди есть. Только нечасто они здесь ездят. Вон как разбито все, и травка растет прямо по камню, — продолжал бубнить Барабаш. — Не нравится мне здесь, ох, не нрав…
В этот момент в шуршание ветра вклинился едва различимый шум автомобильных моторов, и летчик снова махнул рукой, прерывая ворчание Макарыча. Повинуясь приказу, бойцы залегли, осторожно высматривая сквозь травяные просветы вьющуюся темной лентой дорогу.
Через несколько минут на большаке показался какой-то странный автомобиль. Грязновато-белого цвета, с ломаными обводами и широкими шинами, далеко выступающими за колесные арки, приземистая машина довольно быстро двигалась в сторону затаившихся красноармейцев. На дороге ее мотало туда-сюда, словно водитель был пьян или имел серьезные проблемы с рулевым управлением. Самое удивительное, что гула двигателя странной легковушки не было слышно — только шелест покрышек и свист ветра, загоняющего воздух под капот через похожую на оскал радиаторную решетку. Источниками же шума, так насторожившего бойцов РККА, оказались двое других участников дорожного движения. Угловатые похожие на небольшие автобусы коробки с антрацитово блестящими гранями вылетели из-за деревьев, как два здоровенных ротвейлера, преследующих беззащитную жертву. Из-под огромных бешенно вращающихся колес во все стороны летели камни, гравий и осколки асфальта. Этим черным монстрам было явно наплевать на неровности покрытия и еще виднеющуюся кое-где разметку. Не наплевать им было только на белое авто, что изо всех сил пыталось оторваться от преследователей.
Но, увы, уйти от погони белой машине не удалось. Одна из черных коробок обошла приземистую слева и прижала ее к обочине, а вторая, завизжав тормозами, буквально уткнулась мощным передком в задний бампер объекта преследования. Из кабин загонщиков выскочили несколько человек в камуфляже и бросились к передним дверцам белой легковушки, выставив перед собой автоматы. По крайней мере, предметы в их руках представлялись красноармейцам именно автоматами, ну или, на худой конец, самозарядными винтовками, благо волею случая до места событий оказалось совсем недалеко — метров двадцать-двадцать пять, и рассмотреть чужое оружие можно было без особых усилий. Еще один из обитателей черного "автобуса", того, который был спереди, высунулся из люка на крыше с большим пулеметом ленточного заряжания на коротком кронштейне и принялся крутить длинным стволом-хоботом в разные стороны, выискивая возможную цель. Лейтенант замер в траве, боясь пошевелиться под пристальным взглядом наблюдателя, а Кацнельсон, кажется, совсем перестал дышать. И лишь Барабаш невозмутимо рассматривал происходящее на дороге, стараясь, правда, при этом так же, как и остальные, не делать лишних движений.
