Андрей Посняков - Секутор
Крепка, надежна… А что это за выбоина – ручка? Не похоже… Юноша оглянулся… Ага! Если захлопнуть дверь и подпереть ее палкой, вставив один конец в выбоину, а другой воткнув в землю, то из хижины без посторонней помощи не выберешься ни за что! Странные приспособления для охотничьей хижины! Ладно…
В два прыжка Рысь догнал медленно идущего по тропинке Лициния, хлопнул по плечу:
– Ух, сейчас выкупаемся! Смоем грязь – хорошо.
– Да, – со вздохом согласился парень. – Только вот вода холодноватая.
– Ничего, в ручье холодней была. Ты куда, ведь прямо ближе!
– А там не пройти – трясина, я уже проверял. Давай обойдем лучше.
Рысь пожал плечами:
– Обойдем так обойдем.
Он посмотрел вперед и вдруг замер. Там на берегу кто-то стоял! Огромный, рогатый, в три человеческих роста… Идол! А ветви окружавших его деревьев были измазаны красным.
– Что ты там увидел? – Лициний подозрительно прищурился.
– Лес… – тихо промолвил Рысь. – Он почему-то красный.
– Да где красный-то? – возмутился Лициний. – Кажется тебе все, вот что… К тому же – закат.
И правда, клонящееся к закату солнце окрашивало вершины деревьев алым цветом крови. Красивый был закат, красивый… и страшный, уж слишком кровавый.
Искупавшись, Рысь натянул тунику и быстро пошел к хижине, так что чуть поотставший Лициний едва поспевал за ним, что-то приговаривая на ходу. А Рысь думал. Ситуация ему все больше не нравилась. Эти лжепастухи, мужик у болота… Они явно что-то охраняли. Путь? К чему, к идолу? А может, он напрасно сгустил краски – здесь всего лишь логовище беглых рабов? Очень может быть. Может быть, что и напрасно, а вдруг нет? Что же делать? Запереть самого Лициния? А если все не так? Он ведь потом обидится, а в другом случае поднимет шум – не явятся ли тогда сюда те, от болота? Нет, надо придумать что-нибудь похитрее… Что-то совсем простое… Что?
Рысь вдруг осенило. Снова зайдя за угол, он схватил палку и незаметно от своего спутника отбросил ее к кустам, так, чтобы можно было найти, если хорошо поискать.
Зайдя в хижину, оба уселись на лавки, доедая оставшиеся лепешки. Заметив стоявший в углу котелок с водой, напились.
– Вот теперь можно и поспать. – Потянувшись, Рысь улегся на лавку, накрывшись козьей шкурой. Сквозь прищуренные ресницы он внимательно наблюдал за своим спутником.
Тот не ложился, походил немного, взял котелок, обернулся:
– Пойду за водой к озеру. Вдруг ночью захочется пить?
– Иди, – смачно зевнул Рысь. – Только меня не буди потом, хорошо?
– Хорошо, Юний, не буду! – С довольной усмешкой Лициний прихватил с собой пустой котелок и вышел наружу.
Рысь тут же вскочил и, прислушиваясь к удаляющимся шагам, – а поищи, поищи палку, найдешь, но ведь далеко не сразу, – собрал в кучу всю разбросанную по лавке солому. Оторвал от туники рукав, набил соломой, аккуратно прикрыл все козьим плащом так, чтобы торчал кусок туники. Ну вот. В темноте должно сойти, если не подходить ближе. А зачем ему подходить?
Осторожно приоткрыв дверь, юноша бесшумно выскользнул из хижины и затаился за деревьями, напряженно вглядываясь в быстро густевшую полутьму. Ага, вот из кустов показался Лициний… с палкой в руках! Заглянув в хижину, что-то спросил, видимо, спит ли Юний, естественно, не дождался ответа и, осторожно прикрыв дверь, аккуратно подпер ее найденной палкой. Прятавшийся в темноте Рысь нехорошо усмехнулся: вот гад! Что ж, теперь нужно побыстрее смываться отсюда, все равно куда. Не теряя времени, юноша быстро пошел по тропе и уже возблагодарил было богов, за то что дали выбраться, как вдруг…
– Куда так спешим? – грубо спросили по-галльски.
– Ищу кервезию с веточками омелы, – на том же языке отозвался Рысь.
– А что, друид еще не пришел?
– Н-нет.
– А мы думали, сегодня начнется… Что ж, подождем. Будь осторожнее, друг! Иди вдоль ручья, а у загона повернешь налево. Тебе ведь в Августодурум?
– Ну да.
– Удачи… Слава Цернунну!
– Слава. Да охранит ваши пути Везуций.
Пожелавший удачи галл – молодой мужчина с рыжеватой бородкой и заплетенными в две падающие на грудь косички волосами – почему-то запомнился беглецу. Может быть, потому, что все прошло так удачно?
Выбравшись на дорогу к Августодуруму, Рысь так и не увидел, чем все закончилось там, у хижины. Узнал он о том лишь позднее, и то по слухам, распространяемыми «жаворонками» – воинами галльского легиона. Узнал и передернулся – выходит, он все же оказался прав.
Примерно в середине ночи к прятавшейся в глубине дубовой рощи хижине подошло несколько человек, среди них жилистый коренастый старик с длинной седой бородой, с тяжелым посохом в руке и золотым ожерельем на шее. Старик, похоже, был главным, ибо, подойдя ближе, разбудил пинком прикорнувшего у захлопнутой двери Лициния. Вспыхнули факелы.
– О, мой друид! – проснувшись, приветствовал тот. – Птичка уже в клетке.
– Он и в самом деле сын вождя? – сипло поинтересовался кто-то. – Не выйдет ли так, что мы принесем в жертву раба?
– Нет, – Лициний обиженно помотал головой. – Я несколько раз спрашивал вилика. – Убрав палку, он распахнул дверь. – Эй, Юний, вставай! Пора уже… Ну и сон у этого парня! Ничего, сейчас я его разбужу.
Вбежав в хижину, Лициний не показывался некоторое время, а когда вышел наружу, губы его дрожали, а лицо было белее меловых скал.
– Там… там…
Друид, оттолкнув его, вошел в хижину.
– Птичка улетела, – вернувшись, с усмешкой произнес он. – И ты, Лициний, теперь сыграешь роль беглого. Негоже оставлять Цернунна без жертвы!
– Негоже, – хором повторили все.
Все, кроме Лициния. Тот, повалясь на колени, плакал:
– Нет! Нет. Не надо! Не делайте этого… я еще пригожусь.
– Ты теперь пригодишься Цернунну, – благостно улыбаясь, друид кивнул остальным. – Берите его, хватит стоять без дела.
На рассвете, едва первые лучи солнца окрасили вершины деревьев, отрубленная серповидным мечом голова Лициния скатилась к ногам рогатого бога, а кровь и внутренности украсили ветви деревьев. Черных деревьев священной рощи секвонов.
Рысь этого, естественно, не увидел. Зато услышал, прикованный за ногу в караульном помещении «жаворонков».
– И вот, – заканчивал рассказ один из легионеров, с обветренным лицом и длинными седыми усами, – мы явились слишком уж поздно: жрецы уже успели принести в жертву красивого кудрявого парня.
– Да, не повезло бедняге.
– Не зря императоры запретили эту кровавую веру!
– И правильно сделали, – неожиданно вырвалось у Рыси. – А что, так никого из жрецов и не поймали?
– Как видишь, нет. Не доставили такой радости эдилу Галлию Флору. – Воин вдруг расхохотался. – Зато поймали его беглого раба.
Тут уж захохотали все. Рысь презрительно отвернулся, кляня себя последними словами: это ж надо, так глупо попасться – решил спросить дорогу в попавшейся по пути деревне… Спросил…
– Не кори себя, парень, – неожиданно утешил пленника седоусый. – Мы – местные и знаем тут все дорожки. Ни один пленный еще ни разу от нас не убегал, так что ты не первый и не последний.
– Все равно обидно, – со вздохом признался юноша.
Легионер снова засмеялся:
– Обидно будет, когда твой хозяин Авл Галлий Флор прикажет тебя распять, а он наверняка так и сделает. Впрочем, я видел здесь у нас, в Августодуруме, шатался некий Климентий Бовис, ланиста из Ротомагуса. А ведь, кажется, наш эдил очень любит деньги?
Так и случилось, как предсказывал седоусый. Буквально на следующий день беглый раб Юний по прозвищу Рысь был с потрохами продан ланисте за кругленькую сумму в две тысячи сестерциев. Вполне прилично для будущего гладиатора.
Глава 3
Май 224 г. Ротомагус
Зверь
Медлить не время; меж тем свирепствует зверь и всем телом
Вертится, пастью опять разливает
Шипящую пену.
Публий Овидий Назон. Калидонская охотаДецим Памфилий Руф очень хотел стать дуумвиром, прямо ночей не спал, все думал: как? С одной стороны, он и так был человеком далеко не бедным, с другой же – все его богатство носило, мягко говоря, сомнительный характер. Кто говорил, что Памфилий когда-то грабил купцов в Белгике, кто-то дополнял: да, грабил, только не в Белгике, а на море, пиратствовал в теплых морях, пока не сколотил состояние, которое теперь приумножал спекуляциями зерном, перепродажей рабов и прочими нехорошими махинациями. Имели под собой хоть какие-то основания эти слухи, нет ли, кто знает, кроме самого Памфилия Руфа? А только рассказывают, был он раньше беднее нищего, а вернувшись из чужих земель, выстроил себе домину не хуже, чем у римских сенаторов, с колоннами, просторным атриумом, садом. На пороге выложенная мозаикой надпись: «Сальве» – «Будьте здоровы», рядом чернокожий привратник с ошейником на серебряной цепи. В доме библиотека, книг в которой не счесть: и обычные, свитками, и дорогие, с пергаментными листами. При книгах специальный раб – ученый грек, сам-то Памфилий грамоты не разумел, правда, довольно бойко болтал по-латыни и по-гречески, видно, нахватался где-то. Титул всадника – купил, вроде как выбился в аристократы, только вот аристократических манер так и не приобрел. Как был грубым мужиком, так и остался, хоть и женился на Сильвии Аристе – молодой вдове из знатного, но обедневшего рода. Сильвия оказалась куда как умнее мужа: тут же приобрела пару утонченных рабов-философов для обучения супруга хорошим манерам. Правда, толку от всего этого было мало… для Памфилия. Сама же Сильвия, вскоре махнув рукой на образование мужа, закрутила любовь сразу с обоими «философами», в чем и была уличена супругом, бита, но прощена: у Памфилия, при всех его недостатках, все же хватило ума не ссориться с местной аристократией. Что же касается рабов, то поначалу разобиженный супруг хотел их было казнить, да потом раздумал и продал в дальнее имение. Выгодно продал – «философы» стоили недешево, чем, в общем-то, и утешился. А супруга Сильвия, желая поскорее реабилитироваться, и предложила Памфилию в преддверье выборов городских магистратов устраивать для народа развлечения – гладиаторские бои, зверинец и прочее, что вообще-то уже давно делали более предприимчивые конкуренты Памфилия Руфа. На все требовались деньги, тратить которые Памфилий не очень любил, хоть и нельзя его было назвать таким уж скупцом. Одна аренда муниципального амфитеатра обходилась куда как дорого, а ведь еще приходилось покупать зверей, договариваться с ланистой – хорошо, хоть в Ротомагусе находилась гладиаторская школа. Ланиста, Луций Климентий Бовис, скоро превратился в приятеля и постоянного собутыльника Памфилия, от чего была обоюдная польза: ланиста имел постоянного спонсора, а Памфилий – гладиаторов со скидкой. Вот и сейчас, к примеру… Зачем Климентию казнить провинившегося гладиатора у себя в школе, когда можно это сделать в амфитеатре, прилюдно, порадовав толпу, которая, натешившись волнующим зрелищем, наверняка проголосует на муниципальных выборах за кандидатуру достойнейшего человека – всадника Децима Памфилия Руфа!
