Сергей Чекоданов - Гроза 1940
Дальше всё шло по давно отработанной методике. Несколько технических ошибок при проведении дознания. Жалоба подследственного на него и дело у него забрали. Вот ведь анекдот! Невинного человека можно как угодно уродовать, выбивая из него нужные признания, и ничего, а стоит только тронуть настоящего врага, но со связями, как вдруг вспоминают о каких–то правах. А то, что эта мразь – враг, причем настоящий, Виктор был уверен на все сто процентов. Но как оказалось, он также чей–то друг, а то и родственник и, судя по всему, очень близкий. А таких трогать нельзя ни в каком государстве. Вон до революции царицаматушка лично на кайзера шпионила, и ничего. Да и других предателей во дворце хватало, но никто их и пальцем не тронул. Почему сейчас должно быть подругому?
Стрелка возмутительно медленно плелась по циферблату, Виктор поминутно глядел на неё, но до начала собрания оставалось ещё долгих двадцать минут. Он выкурил уже три папиросы, достал было четвёртую, но убрал обратно, и так язык щипало от крепкого табака. Наконец, минутная стрелка дошла до цифры девять, оставалось всего пятнадцать минут до одиннадцати. Виктор встал, вытряхнул пепельницу в урну, как всегда делал уходя из кабинета, поставил её на стол и вышел из кабинета. В ящиках стола он проверил всё ещё неделю назад, как только стало ясно во что он вляпался. В них остались только абсолютно безопасные бумаги, ничего серьёзного на него не смогут найти даже настоящие профессионалы, а тем более эти дилетанты сыска.
В парткоме уже собрались все, в чьи обязанности входило присутствовать на этих судилищах, и некоторые заинтересованные лица. Некоторые смотрели на него со злорадством, но большинство старательно прятало глаза. Виктор равнодушно прошёл мимо них и сел в первом ряду. Он сегодня главный герой собрания, ему и сидеть на почётном месте, которое все остальные старательно избегали. Вскоре парторг объявил о начале собрания. Первым вопросом проходил обычный отчёт за месяц, никто его не слушал, да и что там слушать – все подобные отчёты как близнецы братья, если хоть один слышал, значит знаком со всеми. Парторг старательно бубнил, иногда заглядывая в бумажку. На Виктора он старался не смотреть, все же он был человек совестливый, не то что его заместитель капитан Фельдман, который с победным злорадством часто окидывал Виктора взглядом. Впрочем у них были личные счеты. Несколько раз Виктор довольно чувствительно щелкнул по самолюбию того, показав при всех грубейшие ошибки расследования в делах Фельдмана. А тот отличался редкой злопамятностью. Говорят, что он пересажал всех, с кем в далёком детстве приходилось драться во дворе. В доме, где он жил, от проходящего по двору Фельдмана все разбегались в разные стороны, чтобы ненароком не вызвать его недовольства чем–либо. И сейчас тот предчувствовал минуту торжества и не мог скрыть своих чувств.
На первый ряд вместе с Виктором рискнул сесть только начальник их отдела майор Зенкович. Опытный и умный профессионал, тот всегда старался выделять Виктора за умение расследовать самые сложные и запутанные дела. И сейчас, предчувствуя потерю одного из лучших сотрудников, он только хмурился и нервно кусал губы. Осадить всю эту шайку во главе с Фельдманом у него не было возможности, за ними стоял кто–то настолько значительный, что все его прежние попытки избавиться от этого дилетанта заканчивались только грозными окриками сверху, после которых Фельдман становился ещё наглее и самоувереннее. Зенкович понимал, что сам он до сих пор занимает своё место, только потому, что Фельдман такой болван во всём, что касается контрразведки. Если бы у него был хоть малейший талант, начальником отдела давно был бы он. Об этом говорило хотя бы то, что Фельдман сумел протащить в отдел двух своих родственников, Айзенберга и Рабиновича, несмотря на все протесты майора. Сейчас эти болваны петухами ходили по коридорам, старательно форсили новенькой формой перед машинистками и заваливали самые простейшие дела. Зенкович никогда не упускал случая поставить этих кретинов на место, высмеивал их на каждой планёрке, но с тех всё «"как с гуся вода"». Совести у них не было даже в зачаточном состоянии. В отделе нарастали антиеврейские настроения, и самое удивительное, что майор, сам будучи евреем, был одним из инициаторов их возникновения. Впрочем, нужно сказать, что сотрудники отдела чётко отделяли самого майора и лейтенанта Цукермана, тоже еврея, от этих болванов и никогда не распространяли на них своих шуток и анекдотов.
Доклад, наконец–таки, закончился и парторг облегчённо уступил место своему заместителю. Фельдман осмотрел зал, остановившись взглядом на Викторе, и сказал:
– Вторым вопросом нашего собрания предстоит обсуждение дела капитана Зайцева. Докладчиком по этому вопросу выступит лейтенант Айзенберг.
Лейтенант Айзенберг приходился Фельдману то ли племянником, то ли двоюродным братом по материнской линии, безоговорочно слушал своего родственника во всём и участвовал во всех афёрах того. Вот и сейчас он с радостью взялся за сомнительное удовольствие топить своего сослуживца. Выйдя к трибуне, он достал из папки несколько листков, наверняка написанных Фельдманом, и принялся читать старательно пытаясь сохранить на лице значительность.
Виктор, пропустивший мимо ушей весь доклад парторга, хотя никто из присутствовавших не смог бы доказать этого, настолько серьёзным и внимательным было его лицо, превратился во внимание. На этот раз он запоминал каждый оборот, высказанный Айзенбергом, выискивая слабые стороны в доказательствах Фельдмана. Поначалу он хотел признать всё, что ему пытались приписать. Откровенно говоря, он просто устал. И если бы ему предложили подписать собственный расстрел, вполне возможно он бы смог это сделать. Но поймав торжествующий взгляд Фельдмана, Виктор разозлился. Удовольствия «"сплясать на его могиле"» он не доставит никому, даже если для проведения этого мероприятия пригласят самых лучших исполнителей «"семь сорок"». И сейчас он внимательно слушал, намечая ответные ходы, возможности для которых ему предоставляли в избытке. Будучи обвинителями в уголовном суде, эти деятели не сумели бы осудить даже убийцу, пойманного с поличным. Любой, самый посредственный адвокат разнёс бы их обвинения в пух и прах. Вся проблема была в том, что суд был не уголовный, где нужны доказательства, свидетели, заявление потерпевшего. В этом судилище нужен был только виновный, да желание упечь его как можно дальше, а если повезёт, то и устроить ему встречу с господом богом.
Виктор внимательно анализировал обвинения. Ему инкриминировали, Во–первых, грубость с коллегами. Да было, пару раз послал Фельдмана подальше, когда тот влез со своими «"гениальными"» советами по следствию. Во–вторых, рукоприкладство. Да было, один раз ударил Айзенберга, когда тот вспугнул немецкого агента своими идиотскими методами проведения следствия, то есть опроса всех поголовно на улице «"не видели ли они иностранного шпиона"». В–третьих, пьянство на рабочем месте. Да было, два раза приходил изрядно подшофе, когда не смогли с Колькой вовремя остановиться и пропьянствовали до утра. Но всё это мелочи, за них в тюрьму не отправят и под расстрел не подведут. А вот это уже серьёзно. Не смог довести до конца дело немецкого агента. Кстати, благодаря «"медвежьей помощи"» Айзенберга, навязанного ему Фельдманом для стажировки. Вступал в контакт с этим агентом. А как ещё прикажете ловить агентов Абвера с поличным? За последний год не сумел раскрыть ни одного дела, доверенного ему партией. Так мы же настоящих врагов ловим, а не в коридорах их выискиваем!
Последнее Виктор сказал уже вслух и угадал. Фельдман взорвался и разразился длинной тирадой «"об обострении политической борьбы, о необходимости безжалостно бороться прежде всего с врагами внутренними, как самыми опасными для пролетарского государства…"». Виктор терпеливо слушал его, в некоторых местах серьёзно кивал, в других иронично качал головой, подогревая Фельдмана и ожидая, той самой крупной ошибки, которую этот болван непременно допустит. Ошибки, которую можно будет повернуть против него. Виктор решил если не оправдаться, то хотя бы утянуть за собой этого самоуверенного кретина. Тот совсем ошалел от безнаказанности, потерял страх, перестал контролировать то, что говорит. На этом и нужно ловить.
И вот, наконец–то, Виктор дождался той фразы, которая перечеркивала капитана Фельдмана несмотря на всех покровителей. Разойдясь выше всякой меры, тот с пафосом вещал:
– В тот момент когда партия и лично товарищ Сталин требуют от нас безжалостной борьбы с врагами, не останавливаясь ни перед чем. Пусть лучше пострадают десять невиновных, чем уйдёт один враг!
Виктор усмехнулся, вот ты Мордка и попался. Боковым зрением увидел, как покачал головой майор Зенкович. В президиуме вдруг замолчал Фельдман, кажется до дурака дошло, что он только что ляпнул. Фельдман стремительно бледнел, в глазах появился страх, больше всего ему хотелось оказаться от этого места как можно дальше. Ещё была робкая надежда, что на его слова не обратят внимание, но Виктор вдруг встал и спросил:
