Иван Алексеев - Завтрашний взрыв
Анюта тихонько прошла в самый центр шатра, туда, где на небольшом возвышении, наскоро сколоченном из неструганых досок и застеленном соломой, покрытой сверху старым тулупом, лежал предводитель их дружины. Ерема, казалось, спал. Его глаза были закрыты. Бледное лицо купца и белое полотно свежей повязки на голове резкими пятнами выделялись в сгущающемся сумраке. Анюта тихонько присела на край топчана, положила свою ладонь на руку Еремы, Он встрепенулся, открыл глаза, убрал руку из-под пальцев девушки, чуть отодвинулся от нее.
Анюта вновь ощутила под сердцем черную ледяную пустоту. Вот так же отодвигался от нее Михась, тогда, ночью, в ее избе. Да что она прокаженная, что ли?! Ну конечно, у обоих есть невесты: у дружинника— заморская боярышня, разодетая в меха и бархат, а у Еремы — купеческая дочка из Рязани, тоже, видать, вся в шелках да жемчугах.
Анюта поймала себя на мысли, что опять подумала о Михасе, будто о живом. А ведь уже минула почти неделя с тех пор, как он принял неизбежную смерть там, на Засечной черте, на берегу Оки, прикрывая от ордынской конницы отход Еремы со товарищи и ее, Анюты, с горящего судна через тот проклятый пойменный луг в спасительный лес. Она уже в который раз захотела, но не смогла заплакать.
Тем временем Ерема, разбуженный девушкой, вскочил со своего ложа и, словно желая загладить впечатление от своего непроизвольного жеста, которым он спросонья почти оттолкнул руку Анюты, широко улыбнулся ей, поклонился в пояс:
— Здравствуй, свет-Анютушка! Подобру, поздорову ли денек провела?
Анюта вовсе не обрадовалась его ласковым словам. В голосе купца она не чувствовала той искренности, которой жаждала всей душой. Но девушка все же улыбнулась в ответ одними губами, промолвила с наигранной беззаботностью:
— Спасибо, Бог миловал.
Чекан, закончивший свою сказку, не дожидаясь, когда затихнет взрыв веселого смеха, вызванный не только счастливым окончанием похождений плута горшени, но и мастерством рассказчика, протиснулся сквозь плотное кольцо окружавших его ополченцев и встал рядом с Еремой:
— А вот и красна девица, как в сказке, к нам в гости пожаловала! Скажи, как тебя величать, как тебя привечать?
Чекан с самого начала их знакомства обращался к Анюте как к равной, и девушка понимала, что этому бывалому человеку, одетому не менее богато, чем сам купец, и не уступавшему Ёреме ни в удали, ни в силе, действительно весело и приятно разговаривать с ней. Он смотрел ей прямо в глаза открытым спокойным взглядом и, конечно же, не стал бы отталкивать протянутую руку.
— А привечай, как хочешь, атаман! — неожиданно для себя звонким голосом, громко, на весь шатер произнесла Анюта.
— Не вопрос! — с готовностью откликнулся Чекан. — Возле поварни с вечера сбитень затеяли варить, так, может, мы с тобой, не дожидаясь, пока разносчики его на всех начнут разносить, пойдем сами туда да наберем баклажечку-другую поперед очереди? И сами полакомимся, жажду утолим, и начальнику нашему раненому, и друзьям-товарищам затем добавок принесем!
— Отчего ж не пойти! — Анюта с вызовом взглянула на Ерему.
— Конечно, сходи, Анютушка! — охотно, как будто даже с некоторым облегчением одобрил затею купец.
Девушка резко повернулась, двинулась к выходу. Вслед за ней направился Чекан, повесивший на плечо пару объемистых походных баклаг на тонких кожаных ремешках, переданных ему товарищами.
Подойдя к поварне, Анюта и Чекан обнаружили, что они слегка опоздали. Возле большого котла со сбитнем уже выстроилась небольшая очередь из тех, кто, по старинному русскому обычаю, пытался пролезть без очереди. Повар и два его помощника непрерывно помешивали варившийся сбитень длинными деревянными половниками. Они лениво препирались с особо нетерпеливыми, призывая их разойтись по своим местам, поскольку, мол, сбитень еще не готов, а когда будет готов, то его всем разнесут состоящие при поварне разносчики. Разносчики эти из числа монастырских трудников и послушников, а также добровольцев уже второй день сновали по монастырю, снабжая всех работавших на стенах и занимавшихся воинскими упражнениями едой и питьем. Но составлявшие очередь ополченцы были, судя по всему, людьми бывалыми, хорошо знакомыми с порядками и обычаями воинских станов, посему они невозмутимо продолжали стоять возле котла, прижимая к груди разнообразные сосуды. Спросив крайнего и дождавшись, когда за ними тоже займут, Чекан с Анютой отошли в сторонку, присели на бревнышко.
— Слушай, Чекан, а как ты попал в разбойники? — неожиданно для себя выпалила Анюта. — Расскажи, коли тайны нет.
— Да отчего ж не рассказать, — спокойно ответил атаман. — Только вначале горло надобно промочить, а то ужо весь вечер непрерывно сказки сказываю всухомятку.
Чуть отвернувшись от стоявших невдалеке людей, Чекан достал из-под кафтана небольшую плоскую серебряную фляжку с красивой винтовой пробкой в виде головы толстощекого лысого мужика, показывающего язык. Он свинтил пробку, сделал глоток из горлышка, протянул фляжку Анюте:
— Хлебни, коли желание есть. Фряжское вино, целебное да бодрящее.
Секунду поколебавшись, Анюта решительно взяла изящный дорогой сосуд и, запрокинув голову, осторожно глотнула ароматного терпкого вина. Доселе неведомый напиток мягким сладким теплом обволок ей гортань, приятно согрел желудок. Анюта сделала второй, уже больший глоток, потом еще один.
— Ну как, понравилось? — принимая фляжку из ее рук и завинчивая пробку, спросил Чекан.
И вновь в его голосе не было ни тени подначки или превосходства. Ему было действительно интересно и важно узнать мнение Анюты о напитке.
— Очень понравилось! — искренне ответила девушка.
Чекан удовлетворенно кивнул, убрал фляжку под кафтан.
— В разбойники я подался отнюдь не по своей воле, — он говорил бел всякого пафоса или надрыва, просто делился с понимающим и близким ему по духу собеседником сокровенными сведениями о собственной жизни. — Еще два года назад жил я в стольном граде Москве, в собственной избе, в чести да почете.
— Ты был купцом?
— Нет. Я был наемным бойцом на судных поединках.
— Кем, кем? — изумленно переспросила Анюта.
— Наемным бойцом. Тебе, чай, судиться-то не Приходилось? Нет? Ну и слава Богу. Тогда следует кое-что пояснить. Так вот, если некий истец на некого ответчика наместнику царскому али самому царю челом бьет, что, дескать, потерпел он от ответчика урон или бесчестие, то должен он того ответчика в Причинении обиды сей уличить. А коль у истца улики нет, окромя слов его собственных, то он в подтверждение слов своих на суде крест целует принародно. Но ежели ответчик тоже крестным целованием свою невиновность подтвердит, то присуждается им обоим поле. Так судный поединок именуется. Сие есть Божий суд: кто прав, тому Бог победу и дарует. Однако не все умеют или могут оружие-то держать. Бояре да дворяне, те, понятно, сами в поле выходят честь свою защищать. А купцы да дьяки с подьячими, старцы немощные да вдовы, они должны за себя на судный поединок выставить того, кто Богу не противен, то есть бойца удалого да честного. Вот я таким и был.
— А где ты биться научился?
— На войне.
Анюте вдруг стало легко и радостно. Боль, сомнения, печали, гнетущие ее душу последнее время, разом исчезли, словно кто-то разжал стальные обручи, стягивавшие много дней голову и сердце. Она сидела рядом с человеком, ни в чем не уступавшим ни Михасю, которого она самозабвенно любила со дня их первого разговора в ските отшельника, ни купцу Ереме, к которому после гибели Михася устремилась ее израненная мятущаяся душа. Девушка чуть придвинулась к атаману, прислонилась к его плечу. Голова у нее слегка кружилась, она улыбалась неизвестно чему.
Чекан ласково погладил ее руку так, чтобы никто этого не заметил, и произнес вполголоса:
— Анютушка, от фряжских вин у людей наступает ликование, все вокруг им кажется прекрасным и достойным любви. А посему давай-ка, милая, мы разговор этот с тобой завтра продолжим. Я, видишь ли, не тот человек, который красных девиц подпаивает, да потом этим пользуется им во зло.
Он еще раз ласково провел ладонью по ее пальцам, и это нежное прикосновение лучше всяких слов раскрыло Анюте истинное отношение к ней этого благородного, мудрого и глубоко порядочного человека.
— Глянь-ка, Анютушка, а сбитень-то уже принялись раздавать! Пойдем и мы, пока нас из очереди не вытолкнули! — Чекан легко вскочил, подхватил Анюту под локоть, и они с веселым смехом втиснулись свое место в уже изрядно удлинившейся цепочке людей, тянущейся к котлу с вкусным варевом.
Потом они еще долго сидели в шатре с Еремой и ополченцами, пили вместе со всеми ароматный горячий сбитень. Чекан вновь по просьбе товарищей рассказывал сказки. Одна, про Шемякин суд, особенно запала в душу Анюте. Когда девушка покидала гостеприимный шатер, собираясь на ночлег в свое временное пристанище, Чекан провожая ее, одним беззвучным движением губ произнес: «До завтра!»
