Валерий Большаков - Преторианец
По голубому телу ледника текли ручьи, оканчиваясь воронками. Вода в них засасывалась со свистом, кружась и шипя, а рядом открывались трещины с острыми, как ножи, краями. Стеклянно-гладкие стенки круто уходили в черно-синюю глубину.
– Нам туда! – показал Тиндарид на пологий солнечный склон, где бурела полоса лугов с круговинами стелющегося арчовника. Лобанов лишь плечами пожал. Туда так туда…
Склон с сухой порослью выровнялся и простелился плоским уступом у подножия крутого скалистого пика. На коричнево-желтом фоне сухой травы ярко зеленел плоский домик метеостанции, поднятый на сваях. Рядом торчал шест антенны на растяжках, стояли щелястые ящики с приборами.
– Нам не на саму станцию… – сипло проговорил Ярнаев, сходя с протоптанной тропы.
– Как себя чувствуешь? – нахмурился Лобанов.
– Нормально… – просипел Гефестай. – «Горняшка»[39] донимает… Хоть и не вертикальный предел, а все-таки почти пять кэмэ… Вот!
Ярнаев остановился и указал на скалистую стену, вздыбленную в темно-синее небо.
– Что? – не понял Эдик.
– Пещера!
– Где?
Искандер с Гефестаем провели друзей к хитрому входу в грот – каменные стены перекрывались, заходя одна за другую, и различить черное зияние было непросто.
– Заходите!
Пещера была высокой, по сторонам сосульками и бахромой свешивались сталактиты, а с пола, как сталагмит, поднимался мутный конус льда – из щели наверху капала вода и бил различимый луч света, рассеивая вечный пещерный мрак. Грот расширялся, уходя в гору, а в глубине подземного зала отсвечивала стена, сложенная из обтесанных камней.
– Это чего? – озадачился Эдик.
– Это туннель, – добродушно ухмыльнулся Гефестай, оживленный и просветленный будто.
Тиндарид вдруг насторожился.
– Сергей, будь другом, – сказал он, – сходи проверь, далеко ли догоняльщики!
Лобанов безмолвно поднялся и выскользнул из пещеры. Пусто было вокруг, но не тихо – ледник смещался, дико визжа и воя. А далеко на сверкающем фирне[40] четко выделялись пять черных фигурок. Лобанов бесшумно вернулся и доложил:
– Пятеро! Идут по фирну!
– Успеем! – кивнул Тиндарид и поднял руку. – Чувствуете? Такие иголочки в пальцах?
– Чувствую… – сказал Чанба. – Будто отсидел!
– Это близится «открытие врат»! – торжественно провозгласил Тиндарид. – Минут пять еще…
Лобанов с Чанбой переглянулись. Эдик пожал плечами.
– Ты что-нибудь понял, босс? – спросил он и гордо признался: – Лично я – ни бум-бум!
Внезапно Сергей ощутил, как покалывание в пальцах разошлось по рукам. Иголочки заплясали на спине, поднимались по ногам…
И тут грубая каменная кладка прорезалась светлой полосой. Полоса разошлась, открывая проход в обширное помещение, круглое в плане.
– Быстро, быстро! – заторопился Тиндарид.
Гефестай первым шагнул в туннель, Искандер прошел вторым, затаскивая упиравшегося Эдика. Сергей помог ему, пихая Чанбу в спину, и сам очутился в круглом зале, обнесенном колоннадой. Посреди, на мощном постаменте, возвышалась мраморная статуя двуликого Януса.
– И где мы? – спросил Эдик, будто истукану вопрос задал.
Но Янус, бог времени, бог порога и врат, входа-выхода и всякого начала, безмолвствовал. Он стоял, опираясь правой рукой на посох, а в левой держа ключ. Две короны венчали божество. Слабый луч света, пробивавшийся сквозь дырочку в кровле, освещал то лицо Януса, что было обращено в прошлое.
– Мы, значить… того… в древней Парфии! – прогудел Гефестай.
– На дворе – сто семнадцатый год от Рождества Христова, – уточнил Тиндарид.
– Вот тебе и весь сказ! – растерянно сказал Эдик.
Разбуженная их голосами сова, дремавшая под крышей, захлопала крыльями, и по лицу статуи скользнула тень – Янус будто улыбнулся, коварно и всезнающе…
Глава 2
Парфия, Антиохия-Маргиана, 117 год н. э.
На Лобанова нашло состояние легкой пришибленности. Он стоял у каменной колонны, водил рукой по желобкам-каннелюрам, и все вертел головой – то на «врата глянет, мерцавшие искристым, бледно-лиловым контуром, то на высокую бронзовую дверь храма, прикрытую неплотно, пропускавшую в щель голубую ясность неба. Там – гулкий грот, тут – капище. Там – сосульки сталактитов, тут – дорические колонны по кругу. Просто в голове не укладывается…
За вратами затопали сапоги, зашатались тени, и из мира в мир перескочила «великолепная пятерка» – в пакистанках, в поколях, с АКМами наперевес. Сергей узнал Мир-Арзала и Даврона.
– Вот они! – взревел Мир-Арзал, и тут, словно напугавшись трубного голоса, врата сжались в сверкающую точку. И исчезли.
Зато широко распахнулась бронзовая дверь. Хлынул свет. Пятная его тенями, в храм ворвался целый отряд в кольчугах, в латах, с копьями, луками, острыми мечами. Воины, хозяева в своем времени, издали боевой клич и бросились на «гостей из будущего».
Сразу стало тесно, крепко пахнувшие латники тыкали копьями, равно тесня и обалдевших боевиков Мир-Арзала, и Сергея со товарищи. Грохот щитов, лязг мечей, гортанные крики переполнили святилище.
Сергей отпрянул за колонну. Как назло, ничего под рукой! Тиндарид завопил что-то на койне,[41] но его грубо оборвали, едва не снеся голову боевой секирой. Искандер пригнулся и сделал воину подсечку, тот ляпнулся на пол.
И тут затарахтели выстрелы – наккашевцы вышли из ступора. Пули дырявили и кольчуги, и латы, пуская гулять бухающее эхо.
Воины отпрянули, в их криках ярость сменилась страхом и болью.
Стробоскопические вспышки выстрелов обрисовали бородатое лицо Мир-Арзала. Боевики, распихивая подстреленных парфян, скользя по пролитой крови, ломились к бронзовым дверям. Даврон с размаху вышиб створку могучим плечом, и вся пятерка, матерясь по-русски и по-таджикски, вырвалась во двор.
Бешеная контратака наккашевцев еще пуще распалила воинов-парфян, и они словно решили отыграться на Сергее и его друзьях.
Тиндарид остервенело рубился трофейным мечом, Гефестай, ухая, махал тяжелой секирой, Эдик отбивался копьем, держа его как дубину, поперек. Двуликий Янус равнодушно созерцал побоище.
– К выходу! – проорал Сергей. – Эдик! Гефестай!
– Ага! – хэкнул Чанба, гвоздя витязя в кольчуге копьем и добавляя, для страховки, древком по шлему.
Двум копьеносцам удалось повалить Гефестая, орущая куча мала заворочалась и разлетелась. Бранясь на непонятном языке, Гефестай воздвигся лютым шатуном. И как пошел махаться – хук с левой, прямой с правой, пинок туда, тумак сюда… Надо же, мелькнуло у Сергея, Ярнаева из себя вывели! Это надо уметь!
Косолапый парфянин напрыгнул на Лобанова, кроя воздух коротким мечом-акинаком.
Сергей увернулся от меча раз, увернулся другой, потом это ему надоело, и он заехал кулаком в морду рубаке, расквашивая тому нос. Рубака отпрянул, зато в живот Сергею уткнулось острие копья, рассаживая кожу. Еще одно сунулось под лопатку. Не убивая, удерживая только. Лобанов дернулся, и стальной наконечник тут же пустил ему кровь – не балуй!
– Сергей, сдавайся! – долетел крик Искандера. – Нам их не одолеть!
– Да я вижу! – откликнулся Сергей. Копьеносец тут же надавил, и Лобанов сказал со злостью: – Ну чего ты давишь?! Не видишь, что ли?! Сдаюсь я, успокойся! Чтоб тебе…
Пожелания он не договорил – всех четверых вытолкали за двери во двор – прямоугольное, замкнутое саманной стеной пространство, по которому бегали воины в кольчугах до колен и с шестиугольными щитами.
«Культовое здание» было круглым, с кольцевым навесом, подпертым деревянными колоннами, обмазанными глиной и оштукатуренными алебастром, – все «как у людей»… А над головой синело небо, а ниже горбатились купола и проглядывала крепостная стена с зубцами. С улиц неведомого города волнами накатывался гомон тысячных толп, его перебивали крики верблюдов и непереносимый скрип громадных колес арбы. Наплывали запахи – поднятой пыли, благовоний и навоза, дыма от хлебных печейтануров и еще чего-то, приторно-сладкого, кислого, жженого, разваренно-парного…
И все это просто не укладывалось в голове: ну как можно было, проникнув в пещеру, выйти на улицы города?! Сто семнадцатый год, вспомнил Сергей. Ну не глюки же это?!
Воин-усач ткнул его в спину древком копья – дескать, топай. Всех четверых вытолкали на улицу, окружили плотным каре и повели.
Главная улица была неширока, метров пяти поперек, и обсажена деревьями, зеленевшими молодой листвой. Н-да. Явно не осень.
– Весна идет, – пробурчал Лобанов, осматриваясь, – весне дорогу…
– Тиндарид! – окликнул Эдик. – Мы где?
Ему тут же наподдал оскопищем[42] копья молодой нервный стражник.
– Я щас кому-то так пихнусь… – пригрозил Эдик и заработал тычок посильнее. – Блин, чего ты распихался, чмо приблудное?!
